Поделиться
Москва видела "Золушку" этого хореографа, показанную на гастролях его труппой. Феей-волшебницей в новой истории стала партитура, собранная в основном из написанной к кинофильмам музыки Шостаковича - всего 25 отрывков. При таком технологичном подходе музыкальная составная иной раз выглядит очень уж лоскутно, но даже изрезанный Шостакович так хорош, что, как истинная фея, дарит действу яркость, цвет, вкус, запах, эмоции, во многом делая его в принципе возможным. Существующий прежде самый удачный вариант "Укрощения строптивой" Джона Крэнко 1969 года так же оживал от коллажа из партитур Доменико Скарлатти. А в Большом удаче помог дирижер-постановщик Игорь Дронов, ведущий квакнувший поначалу оркестр так живо, лихо и умно, что мелодии Шостаковича заискрили. Он же помог обнаружить в оркестре отличных валторн и гобоя, а в музыке - рассыпанный гротеск и нежную эксцентрику, которых в оркестре порой было больше, чем на сцене. Браво дирижеру.
Пышности привычных для пьесы Шекспира интерьеров Майо предпочел свою среду: герои живут в абстрактной минималистичной сценографии (художник Эрнест Пиньон-Эрнест), где главная роль отведена конструкции из двух половин лестницы-арки. И они, и спальное ложе новобрачных мобильны, изысканно подсвечены и помогают действу быть не картинкой происшествия одной конкретной эпохи, а наблюдением над свойствами человеческого характера. Костюмы поддерживают идею, одаривая грубияна-Петруччо гламуром черных перьев на плаще, а длинную классическую пачку строптивой Катарины трогательным разрезом до талии.
Притом нельзя сказать, что правильные составные загородили танец. Хореограф выдал строптивой Катарине резкие па, острые локти и воинственно согнутые стопы, а покорителю-Петруччо - размах движений альфа-самца. Младшая сестра героини покорная красавица Бьянка в исполнении Ольги Смирновой блеснула лирикой кантилены, и в ее пластике парадоксально проявился облик Бернис Копьетерс, стильной, с модильяниевскими линиями музы Майо, помогавшей ему в работе. А Люченцио-Семен Чудин, счастливый избранник Бьянки, радовал прописанной ему по роли академичной мягкостью манер. Из лучших сцен - момент первой нежности между Катариной и Петруччо, когда попавшаяся в руки жениха плутовка выскальзывает, а потом, поразмыслив, тихонько возвращается в объятья. Хороша и сцена раздувания новоиспеченными супругами камина, которая заканчивается буйством в постели под вовремя накинутым слугой покрывалом. Майо снайперски попал с выбором главной пары. Все вдруг вспомнили, что ангел с классическими линиями Екатерина Крысанова вообще-то рыжая бестия, способная танцевать не только Баланчина и королеву лебедей Одетту, но и эксцентрику новой хореографии. А Петруччо Владислав Лантратов, прежде "один из принцев", ныне кандидат в секс-символы академического балета, выросший из унаследованного от отца "Лантратова-младшего" в очень даже Лантратова. Для обоих героев дня это лучшие на сегодня партии в репертуаре.
Порой Майо промахивается: в сцене нападения разбойников на Катарину Петруччо спасает строптивицу вне всякой связи с музыкой, а прекрасному ретро-вальсу и полькам гостей чуть-чуть не хватает объема. Русскому зрителю странно слышать в балете по пьесе Шекспира "Песню о встречном". Но, будем справедливы, чтобы расслышать в броской киномузыке эксцентрику Шостаковича, надо начитаться Хармса с Введенским, кое-что помнить о Фабрике эксцентричного актера советских 20-х, влюбиться в людей с прыгающей походкой. Впрочем, в ныне живущих в Большом балете людей с танцующей походкой хореограф Майо все же влюбился. Иначе у них не получился бы такой славный спектакль.