Поделиться
"Портреты" - это великие основоположники и учителя, благодаря которым 135 лет назад был создан и на протяжении всех этих лет сохранил творческую репутацию этот уникальный институт - от Вл. И. Немировича-Данченко и М. О. Кнебель до Б. И. Зингермана и А. А. Гончарова. "Лица" - наставники нынешнего времени, размышляющие о том, что такое ГИТИС не только в истории художественного образования России, но и в его будущем. Я был удостоен не только как бывший начальник, но и как один из самых старых педагогов ГИТИСа, где прочитал свою первую лекцию в 1974 году, сорок лет тому назад, начать презентацию этого издания в Доме актера на Арбате, 35. И, выступая, испытывал бесконечную неловкость и перед теми, кто сидел в зале, и еще большую перед теми, кого в этом зале не было. Разумеется, не только потому, что не сумел написать ни строчки в выпущенные книги. Не по лени и не из-за занятости, а из-за того, что находился в состоянии абсолютной растерянности, мне, в общем-то, несвойственной. В какой-то момент жизни я решил, что постараюсь избежать сочинения мемуаров. И не только потому, что в моей биографии было немало такого, что и по сей день, на мой взгляд, не для печати. К тому же в мемуарах для меня всегда есть некая изначальная фальшь - пишущие знают о неизбежном критическом прочтении написанного и все равно всегда немного приукрашивают и саму историю, и, разумеется, свою собственную роль в истории. Порой совершенно искренне. К счастью, в этом двухтомнике ничего подобного нет. Ни в статьях А. В. Бартошевича и Б. Н. Любимова, ни в воспоминаниях Ю. Г. Шуба, ни в размышлениях Д. Крымова, Е. Каменьковича, С. Женовача или Р. Туминаса... (Пусть меня простят те, кого не назвал, но все одинаково прекрасны!) Да и во вступительной статье К. Л. Мелик-Пашаевой, нынешнего гитисовского ректора, нет ничего, что вызвало бы желание ее оспорить.
Конечно, все воспоминания полны ностальгического романтизма, который, как известно, включает в себя и иронию.
Но все написанное правдиво и интересно, причем не только для тех, кто провел лучшие годы жизни в старом московском особняке с маленьким городским садиком, уютно расположенным между Большой Никитской и Арбатом. Здесь в пору моего студенчества можно было встретить старых "мхатчиков" М. О. Кнебель, П. А. Маркова, И. М. Раевского, Г. Г. Конского, Ю. А. Завадского, само их присутствие делало ГИТИС местом притяжения людей театра. Здесь в пору М. А. Горбунова, ректора-долгожителя, только прикидывающегося простачком, сохранялся блестящий круг профессуры, среди которых были и мои учителя - Г. Н. Бояджиев и Ю. И. Кагарлицкий. Здесь помогали рождаться талантам и радовались их успехам. Так в атмосфере любви вырастали мои старшие товарищи, выдающиеся ученые А. В. Бартошевич и В. Ю. Силюнас. Как же я волновался на втором курсе, когда сдавал экзамен А. Бартошевичу, до сих пор со стыдом помню, что на некоторые его вопросы я узнал ответы лишь годы спустя.
Как справедливо заметила М. И. Туровская, ГИТИС в самые тяжелые годы политических репрессий советских лет оставался местом, где ценили свободное творчество и знали цену человеческой жизни. В этом, разумеется, была заслуга лучших наших учителей, которые открывали нам особое пространство театра, где всегда торжествует гуманизм, вера в высшую справедливость бытия. Им, на чью долю выпала суровая, полная испытаний и невзгод жизнь, хотелось в это верить. И они заряжали этой верой нас.
Мастером моего театроведческого курса, то есть наставником в будущем ремесле, был Болеслав Иосифович Ростоцкий, брат известного кинорежиссера, волею судеб один из немногих специалистов по театральному творчеству
Вл. Маяковского и Вс. Мейерхольда. Он был тонким знатоком русского революционного авангарда, за что ему выпала трагическая участь человека, который громил этот самый авангард в пору политических репрессий. Но во второй половине 60-х во время наших семинаров он раскрывал нам неведомый мир театральных экспериментов, прокладывающих пути в будущее.
У многих наших педагогов была непростая судьба, но нас они учили не боли, а необходимости ее преодолевать. Они закладывали в нас понимание того, что больные не любят, когда врач начинает им жаловаться на собственные недуги. Театр для них не был болью, а преодолением боли. Театр был местом праздника свободных людей.
Настоящее обучение - это обязательное общение ученика и учителя. Не по электронной почте и не по скайпу, а в институтском классе, в театре и даже дома. Наши учителя были наставниками в жизни. Они знали про нас не меньше, а часто и больше, чем наши родители. Мы ходили к ним в гости. И они непременно подкармливали нас. В доме Г. Н. Бояджиева или Ю. И. Кагарлицкого, где можно было услышать, увидеть, познакомиться с нашими театральными и литературными кумирами, мы насыщались не только физически, но и духовно. Сегодня все не так. Или почти все. Наши учителя были особыми людьми ушедшего времени. Похоже, уже нездешними.
И моя неловкость во время презентации (и не только) была связана с тем неизбывным чувством, что не по праву занимаю их место, когда вхожу в студенческую аудиторию. Их нельзя заменить. Можно только следовать по мере сил и талантов их заветам. И никакой Болонский процесс тут не сможет помочь.