Поделиться
Сразу после смерти создателя и лидера большевиков его земная, частная жизнь перестала интересовать как вождей революции, так и широкие народные массы. "Обыкновенность - гибель подвига", - Татьяна Колоскова и Ольга Киташова, авторы первоклассного каталога и кураторы экспозиции "Миф о любимом вожде", которая вчера открылась в московском Историческом музее, используют эти слова Николая Рериха в качестве своеобразного ключа, раскрывающего замысел выставки. Они вовсе не собираются рассказывать о Ленине и Сталине как о реальных исторических фигурах, чего могут не заметить идейные критики этого проекта. Т. Колоскова и О. Киташова вместе со своими коллегами небезуспешно пытаются раскрыть механизмы создания мифов о вождях, которые - во всяком случае на некоторый исторический период - оказываются важнее любой реальности. И неслучайно авторы экспозиции обращают внимание на то, что посмертная маска Ленина, сделанная С. Д. Меркуровым, вызвала критическую оценку Шадра: "Маска, снятая механически, несмотря на всю точность, лжет. Она отражает предсмертную агонию, но не подлинное лицо человека". Но сам Шадр, быть может искренне полагая, что приближается к "подлинному лицу человека", создавал мифологическое изображение ушедшего лидера РСДРП(б). Весьма характерны в этом смысле его мемуары о прощании с Лениным, во время которого он лепил свою версию образа вождя революции, исполненные пафоса и восторга. Он полагал, что создает "художественный документ", на самом деле - сделал первый шаг к воплощению ленинского мифа. Достаточно сравнить его работу с эскизами И. К. Пархоменко, который писал Ленина с натуры 9-10 ноября 1921 года, чтобы убедиться в этом вполне. Примечательно, что каждое десятилетие советской власти диктовало свою версию мифа о вожде. Сразу после смерти Ленина ни одно из его художественных отображений не могло быть представленным широкой публике до того, как представало перед очами членов партийной комиссии под руководством Дзержинского, который был готов дать пять-шесть лет тюрьмы каждому, кто нарочно или без умысла искажал светлый образ его верховного соратника по борьбе. Понятно, что речь шла не столько об эстетических достоинствах произведений, сколько об их идеологической направленности и ценности. В 20-е годы выдающиеся художники революционной эпохи создавали образ пламенного революционера, не лишенного при том вполне человеческих качеств. Но постепенно образ "Ильича", следы которого еще можно разглядеть в кинематографических лентах второй половины 30-х годов, прежде всего в работе Бориса Щукина, вытеснялся патетическим образом "Ленина", которого живописали и ваяли, интуитивно следуя мифологическим моделям всех времен и народов.
Ведь еще Геродот толковал богов как обожествленных исторических лиц, а легенды в его версии были обожествленными историческими событиями. Об этом, в частности, вспоминал в своих работах о мифологии крупнейший советский филолог и философ М. И. Стеблин-Каменский. Несмотря на то, что он был знаком с разными теориями возникновения и бытования мифологии, Стеблин-Каменский отмечал важное качество мифа: "...Основное в нем остается загадочным". Здесь символ и реальность существуют в одном образе, одномоментно. В этом смысле создание мифов о героях большевистской революции мало чем отличается от сотворения других мифов, от мифов и легенд Древней Греции, скажем. Только в новейшее время - это не результат творческой деятельности коллективного бессознательного, но вполне осознанные и достаточно технологичные, последовательные шаги политических идеологов. Создавая мифы, они преследовали вполне конкретные цели. Обожествление власти - фундамент всех тоталитарных режимов. Лидер после смерти, как Ленин, или при жизни, как Сталин, - перестает существовать как реальный человек, живший некогда или еще живущий. Он и бог, и царь, и герой. И пусть кто-нибудь посмеет в этом усомниться. И еще одна важная цитата из Стеблина-Каменского: "Миф - это повествование, которое там, где оно возникло и бытовало, принималось за правду, как бы оно ни было неправдоподобно". Удивительным образом реальные вещи Ленина, его башмаки, знаменитый парик, который помогал ему скрываться от полиции, простреленное пальто, в котором он был на заводе Михельсона 30 августа 1918 года, когда на его жизнь покушалась Фанни Каплан, так же, как, например, фуражка Сталина, которую прикрепили к крышке его гроба, пробив козырек незаметным гвоздем, - все это не разрушает миф, но становится частью легенды, подтверждающей правду вымысла.
Авторы экспозиции заставляют восхититься мастерством и талантом художников, создававших лениниану и сталиниану. Ведь творцами мифов о любимых вождях были действительно крупные мастера: от К. С. Петрова-Водкина до К. Ф. Юона и И. И. Бродского. Но в экспозиции есть важный подтекст, который не позволяет забыть о том, что ее создатели хорошо осведомлены о той всемирно-исторической трагедии, которая положена в основу советской мифологии. О тех видимых и невидимых миру страданиях и слезах десятков миллионов людей, которые попали в жернова великой и безжалостной эпохи. Тонкие историки, искусствоведы, настоящие музейные работники они вовсе не предлагают поверить в мифологию, которая, будем надеяться, принадлежит ушедшей навсегда исторической эпохе. Они не хотят, чтобы она стала новой реальностью, - именно поэтому заставляют пристально вглядеться в нее.