Поделиться
Режиссер Борис Павлович сделал из пьесы Клима огромный (почти четыре часа), местами сложный для восприятия, очень насыщенный опус. В меньшей мере это попытка пересказать сюжет Толстого, вряд ли на эту "Каренину" можно водить школьников в рамках беглого знакомства с классикой, хоть место и обязывает - постановка сделана в хабаровском ТЮЗе. Взяты лишь опорные события, между актами "проваливаются" большие куски. Первый акт оканчивается приездом Карениной домой, во втором она уже беременная объясняется с законным мужем, третий посвящен событиям вокруг ее смерти.
Скорее это развернутый комментарий к роману, свободно перетекающий в размышления о природе описываемых явлений и возможности их адекватного отражения. Иногда отступления напоминают философские эссе, иногда это почти ремарки или заметки режиссера на полях, указания, как надо сделать. Будто мы присутствуем одновременно на уже поставленном спектакле и в кабинете Клима, только задумывающего пьесу и размышляющего о проблемных или важных моментах ее будущего сценического воплощения (ведь в хорошей пьесе уже заложен спектакль). Драматург все время присутствует при действии, воплощаясь в героях, проступая сквозь них. Каждый из артистов в любой момент может выйти за контур своей роли и начать комментировать ее, так же легко и незаметно возвращаясь в игру. Да и персонажи "достаются" всем по очереди, переходя, как некая оболочка, от одного к другому.
Множественность отражений присутствует в "Карениной" на всех уровнях. Это и упомянутая незакрепленность персонажей, через которую жизнь и смерть конкретной героини становятся символом страдания, архетипом. Главные герои распадаются на типы. Так, каждая из трех исполнительниц Карениной воплощает три возраста/ипостаси женщины: невеста, скромная молодая жена и развратившаяся в свете многоопытная супруга. Ее муж - то аристократ с внешностью молодого профессора, то давно успокоившийся пошловатый чиновник. Лишь Вронский неизменен - несколько невнятный молодой человек без свойств, объект любви, который можно легко заменить другим.
В сценографии зеркала становятся основным элементом, из них составлена небольшая сужающаяся коробка-комната сцены, стены и потолок, в которых отражаются Каренины, как в темном зеркальном лабиринте. Это и напоминание о Боге, видящем сверху свои создания ("она раздевается так, будто ее видит Бог" - принцип, заложенный в тексте), и река с чуть подрагивающей гладью воды, и кинематографический экран. О кинематографе напоминают и легкие светлые шторы-кулиски, за которыми, как сквозь дымку сна или линзу, иногда играются эпизоды. Напоминает старую пленку - изображение есть, но размыто, видны лишь силуэты. Шуршит бобина, мерцает проектор, они же - стук колес и свет от проезжающих составов. Это кино в театральном зале, попытка немного кокетливо совместить жанры, взяв лучшее от каждого. Театр не предполагает поезда, это рассказ о путешествии перед камином.
Спектакль об отчуждении. "Анна и Вронский остались одни, не вдвоем, а именно одни", - подчеркивает Клим, и за ним - Борис Павлович. Здесь все отдельно, не смотрят друг на друга, не говорят, а обмениваются репликами, безразлично глядя куда-то вверх. Речь их изломана, ровная по тону реплика вдруг алогично прерывается выкрикиваемыми "но", "и" (прием, отсылающий театрально искушенных зрителей к экспериментам Анатолия Васильева).
Из этого ощущения отдельности, разорванности ритмов вырастет внезапное чувство Карениной, вдруг понявшей, что муж добрый, но любить его нельзя. Из того же корня ее страшная предсмертная истерика перед ничего непонимающей Долли, истошные крики о нелюбви. Проходить это будет при свете убыстряющегося мелькания поездных окон, ведь случай, судьба, совпадение - единственная оставшаяся в мире связь. Даже смерти не остается, она стерта, как неприличное и безобразное. Правильный, внешне гармонизированный мир "свадьбы земной" Левина и Китти подавляет разладившуюся внутренне Анну, сыгравшую до конца свою роль и более ненужную, о которой даже уже предпочитают не упоминать. Поезд прошел мимо, лишь взяв одного человека с собой.
Спектакль сильный, явно выходящий за рамки документально-социальной эстетики "Новой пьесы" - той части внеконкурсной программы "Золотой маски", в которой только и нашлось для него место. При более благожелательном отношении экспертов "Анна Каренина" вполне могла бы рассчитывать на три-четыре номинации, в том числе за свет. Остается лишь надеяться, что это показатель качества основной программы - если такие постановки остаются "за бортом", то номинанты должны быть исключительно хороши.