19.02.2014 23:10
    Поделиться

    Сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон погиб, освобождая Беларусь

    Наступивший год - особенный для россиян и белорусов. 70 лет назад, летом 1944 года, Советская Белоруссия была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Фронт покатился дальше, к немецким границам, оставляя на полях жестоких сражений множество безымянных холмиков - могил советских солдат. Тайны многих из них до сих пор не разгаданы. Так, в одном из боев под Оршей в 1944 году был тяжело ранен единственный сын русского поэта Марины Цветаевой - Георгий Эфрон. Но по пути в госпиталь его следы бесследно теряются. Корреспонденты "СОЮЗа" решили пройти тропами исследователей этой трагической истории...

    Отпрыск гения

    Жора Эфрон прожил 19 лет и погиб смертью храбрых. "Мальчиков нужно баловать, - им, может быть, на войну придется", - пророчествовала Марина Цветаева, едва сыну исполнился... месяц.

    Георгий Эфрон-младший родился в 1925 году в эмиграции, и отпрыска гения ждала короткая и очень драматичная судьба. Появился на свет в Чехии, детство и юность провел во Франции. В 14 лет впервые попал на свою историческую родину, в Москву. Потом была Елабуга, эвакуация в Ташкент, возращение в Москву и мобилизация на Белорусский фронт...

    "...Я абсолютно уверен в том, что моя звезда меня вынесет невредимым из этой войны, и успех придет обязательно; я верю в свою судьбу..." - напишет Георгий своей сестре Ариадне 17 июня 1944 года - за месяц до гибели.

    Нет, не вынесла.

    Сегодня в Браславском районе Беларуси на погосте между двумя деревеньками - Друйкой и Струневщиной, что неподалеку от латвийской границы, - за скромной металлической оградкой одиноко стоит черный мраморный обелиск с солдатской звездой и надписью: "Эфрон Георгий Сергеевич, погиб в июле 1944 г.". Могила ухожена - за ней присматривают школьники из соседнего села Чернево. Но исследователей до сих пор мучит вопрос: действительно ли под могильной плитой покоятся останки сына великого русского поэта?

    "Мой сын не в меня..."

    Эти слова у Марины Ивановны вырвались в письме к одной из своих подруг: "Мой сын ведет себя в моем чреве исключительно тихо, из чего заключаю, что опять не в меня!"

    Цветаева, а за ней и все домашние стали называть мальчика Мур. Мать отслеживала едва ли не каждый день его жизни. О своем трехлетнем Гоше она пишет: "Удивительно взрослая речь, чудно владеет словом. Мужественен, любит говорить не как дети..." В восемь: "Очень зрел. Очень критичен..."

    В шесть лет Мур уже читает и пишет. Французским владеет так же хорошо, как и русским. Учит немецкий. Мечтает посвятить жизнь, как он выразился, "пропагандированию" французской культуры в России и русской - во Франции.

    Накануне войны репрессируют его отца, Сергея Эфрона, и сестру Ариадну. Отца расстреляют. Они с матерью остаются одни. Эвакуация в Елабугу. В августе 1941-го - самоубийство матери.

    В архиве Елабужского ЗАГСа сохранился документ - письменная просьба пятнадцатилетнего Георгия. Юноша просит разрешить "похороны матери, Цветаевой Марины Ивановны, умершей тридцать первого августа 1941 года в результате асфиксии (суицид)".

    Он страшно тоскует. В его дневнике от 19 сентября 1941 года есть такая запись: "Льет дождь. Думаю купить сапоги. Грязь страшная. Страшно все надоело. Что сейчас бы делал с мамой?.. Она совершенно правильно поступила, дальше было бы позорное существование..." Эфрон-младший будет смертельно ранен ровно через три года.

    Из Москвы в Москву через Ташкент

    Спустя пару месяцев Георгий из Елабуги возвращается в Москву. Его не прописывают. Не помог даже писатель Илья Эренбург, который в ответ на просьбу помочь, "успокаивает": тебя отправят в Среднюю Азию. И, хотя подростка все же потом прописывают у тетки Анастасии, совсем скоро его вместе с тысячами других москвичей отправляют в Ташкент.

    Как жил, он фиксирует в дневнике и письмах: "Добился пропуска в столовую Литфонда, теперь я включен на "спецснабжение"... Дали мыло и две пары носков, 1,5 литра хлопкового масла и еще обещают - и ни черта за это платить не приходится..." Он ходит в школу, знакомится с Ахматовой, которая, по его словам, "окружена неустанными заботами и почтением всех, особенно Алексея Толстого". Читает "Золя, Чехова и, конечно, любимого Малларме и компанию (Бодлер, Верлен, Валери, Готье)".

    Окончив осенью 1943 года школу, Мур возвращается в Москву, где в ноябре поступает в Литературный институт.

    А вскоре приходит повестка на фронт, ведь студентам Литинститута броня не полагается. Знакомые вспоминают: последний свой Новый год - 1944-й - Мур встречал в семье переводчиков Буровых, был весел, оживлен, много шутил...

    На фронт он попадет не сразу: "26-го февраля меня призвали в армию, - пишет он весной 1944 года. - Три месяца пробыл в запасном полку под Москвой, причем ездил в Рязанскую область на лесозаготовки. В конце мая уехал с маршевой ротой на фронт, где и нахожусь сейчас. Боев еще не было; царит предгрозовое затишье в ожидании огромных сражений и битв..."

    А вот запись спустя месяц: "Лишь здесь, на фронте, я увидел каких-то сверхъестественных здоровяков, каких-то румяных гигантов-молодцов из русских сказок, богатырей-силачей. Около нас живут разведчики, и они-то все, как на подбор, - получают особое питание и особые льготы, но зато и профессия их опасная - доставлять "языков". Вообще всех этих молодцов трудно отличить друг от друга; редко где я видел столько людей, как две капли воды схожих между собой..."

    "Атмосфера, вообще говоря, грозовая, - пишет он в одном из последних писем, - чувствуется, что стоишь на пороге крупных сражений. Если мне доведется участвовать в наших ударах, то я пойду автоматчиком: я числюсь в автоматном отделении и ношу автомат. Роль автоматчиков почетна и несложна: они просто-напросто идут впереди и палят во врага из своего оружия на ближнем расстоянии... Я совершенно спокойно смотрю на перспективу идти в атаку с автоматом, хотя мне никогда до сих пор не приходилось иметь дела ни с автоматами, ни с атаками... Все чувствуют, что вот-вот "начнется..."

    Видимо, в одной из первых своих атак где-то между Оршей и Витебском Мур и поймал фашистскую пулю. Далее никаких сведений о нем нет, он просто исчез. Вроде бы его после ранения отправили в медсанбат, но он туда так и не прибыл...

    В списках не значится

    Сестра Ариадна Эфрон и тетя Анастасия Цветаева примутся за поиски Мура. Отправят десятки запросов в Наркомат обороны. Им сообщат, что Эфрон не числится ни в списках раненых, ни в списках убитых, ни в списках пропавших без вести.

    В 70-е годы прошлого века судьбой Георгия заинтересуется военный журналист полковник Станислав Грибанов. После продолжительных поисков в военных архивах ему удается установить,что 27 мая 1944 года Георгий Эфрон был зачислен в состав 7-й стрелковой роты 3-го стрелкового батальона 437-го стрелкового полка 154-й стрелковой дивизии. В книге учета Грибанов обнаружит запись: "Красноармеец Георгий Эфрон убыл в медсанбат по ранению 7.7.1944 г." И все...

    Тогда Грибанов начнет поиски людей, ходивших с Муром в атаки. И находит. Их отзыв о погибшем юноше был таков: "В бою Георгий был бесстрашен..." Но как и при каких обстоятельствах он погиб - не знал никто. Мясорубка войны уничтожила все следы.

    Из белорусской деревни Друйки Грибанов однажды получает письмо, что на территории сельсовета была Могила Неизвестного Солдата, погибшего 7 июля 1944 года, и, возможно, именно в ней похоронен сын Цветаевой.

    Свое расследование полковник опубликовал в журнале "Неман" в 1975 году. Он писал: "Деревня Друйка... Это ведь там в последнюю атаку поднялся Георгий! Умер солдат от ран, поставили ему санитары временный фанерный треугольник со звездой, и ушел полк на запад... А могилу люди сохранили..."

    Однако Грибанов считает нужным добавить: "Может статься, что и не Георгий в ней - другой солдат".

    Спустя три года после публикации автор получил письмо из Браславского военкомата: "Уважаемый товарищ Грибанов, - писал военком, - по Вашей просьбе высылаю фотографии памятника, установленного на месте захоронения советских воинов и в их числе Г. Эфрона. Имена остальных воинов нам неизвестны".

    Одна из многочисленных версий обстоятельств гибели Эфрона принадлежит директору Браславского музея Александру Пантелейко. В своей книге "Память. Браславский район" Пантелейко высказал предположение: "Во время сбора материала для книги мне удалось глубже проникнуть в обстоятельства последних военных дней Георгия Эфрона. Обоз с ранеными могли разбомбить в пути и т.д. На основании архивных документов было установлено, что в 437-м полку восемь человек пропали без вести... Может, Эфрон в числе этих восьми?.."

    Поделиться