Поделиться
Встреча их мимолетна - и чудесна. На суконном полотне двадцатого века одна противоположна другой, и одна без другой невозможна. Ну просто нельзя понять и полюбить (а он стоит того!) великий и ужасный век - если исключить из него что-то одно: нервный пульс футуристического авангарда - и лукавую, скрытную бездну чувственности нового академизма "Мира искусств". А если к именам Гончаровой и Серебряковой прибавить еще Веру Мухину, - окажется, что именно эти три, непохожие друг на друга, художницы дают объемное, трехмерное представление о подлинной гармонии и красоте эпохи. При всей условности такого сравнения с поэзией, Гончарова - Цветаева рисунка. Мухина - Маяковский скульптуры. Серебрякова - Ахматова живописи. Все вместе - космос взаимных притяжений и взаимоисключений. Убери одно из имен - тектонические сдвиги и потери памяти неизбежны.
Нынешняя выставка Зинаиды Серебряковой приурочена к ее предстоящему 130-летию (12 декабря этого года). Более 70 живописных и графических работ, ранее у нас не выставлявшихся, привезли из парижской мастерской художницы. В том числе ее марокканские циклы 1928 и 1932 годов. Здесь же - и произведения ее детей, Александра и Екатерины Серебряковых.
Кто-то из сегодняшних оценщиков назвал Серебрякову "самой сладкой и анемичной из "мирискусников". С этим вообще не стоит спорить - если принимать за точку отсчета в искусстве лишь современную концептуальную пустоту, не сладкую, не кислую, не горькую, лишенную вообще вкусовых рецепторов, как пережитка прошлого. Бог с ними. В том, что кажется кому-то "анемичным", в этих лукавых глазах героинь Серебряковой, в их краснеющих щеках - такая прорва тайных страстей, столько тонкости девичьих психологий, "что и не снилось нашим мудрецам".
Про Серебрякову, кажется, уже много всего известно, но при этом за ней тянется шлейф загадочности. Что удивительно: она всю жизнь была скромна и застенчива - хотя, судя по ее картинам, явно внутри сидели какие-то демоны, влекли ее эти манящие, бесстыжие светотени, вкусы и запахи тел, будь то ее крестьянки, эмигрантки или марокканки. У нее блестящая родня, две семьи - Лансере и Бенуа - дали русской культуре столько имен, сколько другим и не снилось. И никакой заносчивости. Она с художниками "Мира искусства", у нее уже признание и слава - и вдруг говорит неуверенно: "Ничего не выходит"… Ну какая "звезда" в наше время так скажет? Это же первый признак "неудачницы", надо делать "чи-и-из", себя преподносить - даже если преподнести нечего.
Про самый известный свой автопортрет, "За туалетом", сразу купленный Третьяковкой и попавший в шедевры русского искусства (в 1910 году 25-летняя художница впервые выставила свою работу), Серебрякова писала, как про случайную безделицу: "Мой муж был в командировке для исследования северной области Сибири, в тайге... Я начала рисовать себя в зеркале и забавлялась изобразить всякую мелочь...".
Муж, инженер Борис Серебряков (он же, кстати, двоюродный брат) умер у нее на руках от тифа в 19-м году. У нее четверо детей (портреты их - одно из главных ее чудес). Все сложится немыслимо для нее: с двумя детьми - Татой и сыном Женей - она разлучится на 40 с лишним лет, уехав в Париж. Думала заработать и вернуться. Старший "мирискусник" Константин Сомов, помогавший ей в Париже, нервничал: все, что зарабатывает, отсылает в Россию детям, жутко непрактична, готова работать хоть даром… Ну да, такая вот. Двоих детей, Катю с Сашей, ей удалось забрать к себе в Париж. На фоне общего интереса к авангарду ее отодвигают в тень, все складывается трудно. А она никогда не кляла жизнь и родину, не называла ее даже "этой страной", - если корила, то только себя, поедом ела - что уехала, что двое из ее детей росли без нее. До последнего дня мечтала о возвращении… Все прошлое, какое ни есть, с жизнью в селе Нескучном (между Харьковом и Белгородом), где родилась и выросла, с революцией тонуло для нее "в чаду энтузиазма". Она обожала своих подружек-крестьянок, убивалась, когда в 17-м утонула ее любимая Поля Молчанова, и это обожание было сильней в ее памяти, чем факт: те же крестьяне с крестьянками сожгли их имение с множеством ее картин.
В ее картинах находили что-то от Венецианова, что-то Дега, а то и от Фрагонара, ее причисляли к "модернам" - хотя она помешательства на "модерне" опасалась, оставалась верна себе и своей живописи, реалистичной "по-новому". Она не скрывала, что любит ню, и у нее их правда множество, и ее женщины прекрасны, хотя формы их далеки от анорексичных представлений о прекрасном двадцать первого века. В одной ее "Бане" (ее тоже привезли на нынешнюю выставку) толкается сразу одиннадцать женских тел. Лица ее героинь, наверное, не идеальны. В каждой есть что-то от нее самой - чуть длинноватый нос Пьеро (есть и автопортрет в образе Пьеро), лукавый взгляд, полуулыбка, тени грешных мыслей.
Ощущение света и радости - вот что такое Серебрякова. Ее уверяли, что это немодно. Кому-то и в наше время свет и радость анемично-старомодны. Но тьма не имеет смысла, когда нет света. Злость оказывается пустышкой - когда нет радости. Прожила Серебрякова, может, непрактично и нескладно. Умерла 83-летней, в 1967 году, только-только собрав вокруг себя всех детей. Тогда уже ее работы стали лихорадочно скупать музеи, теперь ее скупают олигархи, - хотя так и не научилась сама она "пробиваться" и "добиваться признания". Прожила скромно - оказалась бесценной. И дорогущей.
Кстати
Выставка "Зинаида Серебрякова. Парижский период. Александр и Екатерина Серебряковы" (из собрания FondationSerebriakoff, Париж) открыта с 14 февраля по 30 марта в Третьяковской галерее (Инженерный корпус, 3-й этаж, Лаврушинский переулок, 12).
Картины Зинаиды Серебряковой растут в цене. Ее "Лежащая обнаженная", большая пастель 1930 года, была продана несколько лет назад за 1,072 млн фунтов стерлингов. А самая дорогая на сегодня русская художница - Наталья Гончарова: ее "Испанку" 1916 года купили за 6,43 млн английских фунтов.