Поделиться
Председатель правозащитного движения "Сопротивление", член Общественной Палаты РФ Ольга Костина рассказала "Российской газете", почему потребовался такой, мягко говоря, нестандартный шаг - обратиться к президенту.
Ольга Николаевна, ведь речь идет, по сути, о стандартной, давно отработанной процедуре. Группа инициаторов предложит законопроект, депутаты его рассмотрят - и далее по известной схеме. Что вас в таком алгоритме не устраивает?
Ольга Костина: Есть опасения, что в данном конкретном случае такая схема может не сработать или, как минимум, сильно забуксовать. А речь идет о судьбах миллионов человек. Законопроект, который мы просим поддержать президента, - революционный документ. Он позволит выстроить сбалансированную систему состязательного правосудия. Так уж повелось в России, что иные серьезные решения и изменения возможны только после личного вмешательства и контроля первого лица государства. Об этом, кстати, и говорится в нашем письме - казалось бы, законопроект одобрен экспертным сообществом, руководством всех правоохранительных ведомств, включая Минюст. Депутаты Госдумы единогласно проголосовали за него в ходе двух чтений. Но - происходит какое-то странное торможение, закон все еще не принят.
О чем законопроект?
Ольга Костина: Предложен целый блок поправок в различные законодательные акты. Это почти полтора десятка новелл. Они создают необходимые условия для реализации принципа состязательности и равноправия сторон в уголовном судопроизводстве. Наделяют потерпевшего правами, которые будут соотноситься с правами подозреваемого и обвиняемого. Предлагается расширить права жертв преступлений, создать условия для компенсации им причиненного вреда, принять меры по защите несовершеннолетних потерпевших.
Насчет равноправия сторон - вы считаете, что права обвиняемого в суде лучше защищены?
Ольга Костина: А разве - нет? Обвиняемый начинает знакомиться с "делом" сразу же, а жертва - фактически перед судом, в конце предварительного следствия. И вдруг выясняется, что и статья уже не та, и пострадавший сам спровоцировал нападение или все произошло случайно. И многое еще чего интересного узнает. У обвиняемого есть адвокат от государства, бесплатный, а потерпевшего адвокат представляет, только в том случае, если жертва сама оплачивает его услуги. О какой состязательности в суде можно говорить?
Но ведь в процессе участвует прокурор. Разве он не защищает интересы потерпевшего, добиваясь наказания преступника?
Ольга Костина: Прокуроры представляют Закон, чтобы он выполнялся. За одно и то же преступление можно потребовать самую высокую планку наказания, а можно - по минимуму. Вот недавно бывшего сенатора из Калмыкии осудили за изнасилование на четыре года ... условно. А другому насильнику, на счету которого 24 жертвы, дали шесть лет общего режима. И можно предполагать, что, отсидев полсрока, он попытается выйти по условно-досрочному освобождению. Зато по миллионам заявлений россиян уголовные дела вообще не возбуждаются. Ежегодно потерпевшими становятся более 10 миллионов человек - это только по официальным данным Генпрокуратуры. А цифры, связанные с латентной преступностью, гораздо страшнее. Потому что более 60 процентов потерпевших не обращаются в полицию, а предпринимают самостоятельные действия по восстановлению, как они считают, справедливости вплоть до самосуда. А ведь это - мина, причем уже не замедленного действия. Более 10 процентов правонарушений совершаются теми, кто уже стал жертвой преступления. Они пытаются отомстить и сами садятся на скамью подсудимых.
И, разумеется, такие потерпевшие, не захотевшие обратиться в полицию, никак не помогают следствию раскрыть преступление.
Ольга Костина: Да, потому что для них совсем не очевидно, что следствие на их стороне, а суд вынесет действительно справедливое решение. Отсюда, кстати, такие параллельные течения в общественных настроениях, как призывы к расширению прав граждан на огнестрельное короткоствольное оружие, стремление к превышению пределов самообороны, экстремистские и националистические движения. Вспомним события в Бирюлево. Ведь там поначалу люди просто требовали расследовать убийство, требовали внимания к своим проблемам, ждали адекватной реакции на обращения к районным властям.
Да и сами допросы, методы ведения следствия порой наносят не меньшую психологическую травму, чем само преступление. Мы сталкивались с ситуациями, когда жертвы отказывались давать показания именно после общения со следователями.
Из-за грубости, некорректных вопросов?
Ольга Костина: Например, родители изнасилованной девочки отказались подавать заявление, узнав, что на допросы придется приходить больше одного раза. Это ведь так трудно - тщательно продумать вопросы, которые надо задать пострадавшему человеку, записать все на видео и не вызывать его всякий раз, если надо что-то уточнить, а то и вовсе "забыл спросить".
У нас большинство правоохранителей не слышали о реабилитации жертв преступлений. Для многих, попавших в беду, такая реабилитация просто недоступна, не по карману, как и адвокат. А соответствующая государственная программа напрочь отсутствует, так же, как и социальная помощь.
Что интересно, даже самим преступникам, оказавшимся в руках правоохранителей, зачастую выгодно наличие потерпевшего, его заявления и показания. Потому что больше, чем покажет заявитель, на преступника уже не "повесят".
А значит, он будет наказан только за то, что натворил реально, а не отвечать за чужие преступления, которые не смогли раскрыть и захотели предъявить ему.
Как, по-вашему, должна выглядеть на практике защита жертв преступлений?
Ольга Костина: Необходимо, чтобы при вынесении приговора учитывалось мнение потерпевшей стороны. Скажем, потерпевшего больше устроит выплата компенсации, ущерба, чем "посадка" преступника в тюрьму. В тюрьме он денег не заработает, а на свободе, получив условный срок, - вполне сможет как-то искупить, причем в буквальном смысле, свою вину. Если закон позволит вынести такое решение - почему не использовать эту возможность?
Опять же, людям, физически пострадавшим от преступников, надо оказывать самую качественную и быструю медицинскую помощь, вне зависимости от стоимости лечения. Представьте, девушку, изнасилованную тремя подонками, которой они к тому же еще и попытались перерезать горло, чиновники поставили в общую очередь на операцию. Она просто чудом выжила с дыркой в шее, а ей предложили подождать, пока кому-то, скажем, будут удалять гланды.
Ей помогли?
Ольга Костина: Да, нашлись люди, которые собрали нужную на операцию сумму.
Или же такое предложение - ставить в известность потерпевшего, что его обидчик отсидел назначенный срок и возвращается к прежнему месту жительства.
Но это уже - нарушение прав бывшего зэка?
Ольга Костина: Вот видите, про права бывших и нынешних арестантов все помнят и пекутся. Чуть что - тут и прокурорский надзор, и следствие, и правозащитники, и СМИ. И это хорошо, законные права людей, по любой причине лишенных свободы, надо все равно защищать. Но а как же их жертвы? Почему человек, подвергшийся насилию, не вправе знать, что другой человек, его обидевший, где-то рядом? А если убийцу или насильника сажают не в тюрьму, а в психлечебницу, то потерпевшим надо выделять госохрану, как при защите свидетелей. Все это есть в нашем законопроекте.
Если же с потерпевшим хорошо поработали психологи, сняли посттравматический синдром, если ему возместили ущерб, если он знает, что освободившийся бывший преступник находится под административным надзором полиции и не может ему больше угрожать - в такой ситуации возможность новых конфликтов резко снижается. И это подтверждает европейский опыт. Именно грамотная работа с жертвами позволила изменить систему и условия содержания заключенных в тамошних тюрьмах. У большинства пострадавших это не вызывает особого протеста, опытные специалисты-медиаторы, реабилитологи, всемерная поддержка государства снижает остроту чувства мести.
Зато могу привести другой случай. Мать случайно встретила в какой-то конторе убийцу своего сына - тот отсидел, освободился и даже устроился на работу. Женщина, будучи в шоке от такой встречи, взяла охотничье ружье и застрелила этого человека. И, конечно же, сама оказалась в тюрьме.
Вы знаете, в Великобритании вопросы защиты потерпевших курирует королевская семья. Там считают, что стать жертвой преступления - слишком тяжелое испытание, чтобы проходить его в одиночестве.
Вы считаете, что и мы к этому придем?
Ольга Костина: В некоторых регионах уже давно пришли. Например, в Кемеровской области. Губернатор Аман Тулеев, хорошо зная сложную криминогенную обстановку и стремясь не допустить социальное напряжение, выплачивает компенсацию пострадавшим от преступников. Условие только одно - заявить о случившемся в полицию. А полиция уже кладет сводку на стол главе региона. Через неделю пострадавшему человеку приходит из администрации письмо. Так, мол, и так, мы сожалеем о происшедшем, приносим извинения за то, что не сумели вас защитить. Преступников ищем и обязательно найдем, а вам в качестве компенсации полагается некая сумма. Губернатор сознательно идет на приличные траты, но спокойствие в регионе того стоит.
Допустим, Кемеровская область может себе это позволить. А как быть в дотационных регионах?
Ольга Костина: Мы неизбежно движемся к созданию национального фонда. Даже обсуждали с руководством Следственного комитета России его проект. Например, деньги в него могут пойти с реализации конфиската, штрафов, внебюджетных средств, пожертвований.