Поделиться
На этот раз жюри в составе авторитетных деятелей театра сочло главным событием прошлого сезона спектакль Юрия Бутусова "Добрый человек из Сезуана", а лучшей актрисой - Ксению Раппопорт за роль леди Мильфорд в спектакле Льва Додина "Коварство и любовь", а лучшими мужскими ролями жюри сочло две - доктора Стокмана в исполнении Сергея Курышева (МДТ - Театр Европы) и Венички "Москва-Петушки") в исполнении Алексея Верткова (Студия театрального искусства Сергея Женовача). Лидерство МДТ в этой категории бесспорно, но не заметить в спектакле "Коварство и любовь" его главный нерв - актерскую работу Лизы Боярской было все-таки странно.
Впрочем, явление большого актера всегда вызывает самые разные реакции. Так случилось с первым спектаклем открывшегося в субботу фестиваля. Мартин Вуттке поставил "Мнимого больного" в берлинской "Фольксбюне" и сыграл в нем главную роль. Только вот какую? Очевидно, что это не вполне Арган, мнимый больной Мольера. Но и не вполне Антонен Арто, чьи тексты и история безумия составили значительную часть спектакля.
Стилизованный старинный помост, свечи и занавес с надписью - "Мнимый больной" - по-французски, серьезный "мажордом", стуком жезла требующий тишины в партере, - игра в мольеровский театр усугубляется выходом главного артиста труппы, господина Вуттке в гриме Арлекина, с кончиком носа, намазанным клоунской ваксой. Московская публика, давно признавшая в Вуттке своего кумира, разразилась овацией, но тут же озадаченно замолчала: Вуттке говорил по-французски, без всякого перевода.
Говорение Мартина Вуттке, и не важно на каком языке, это всегда отчаянная смесь площадной буффонады с интеллектуальным перформансом. Встроенный в разные режиссерские системы постмодерна (он много работал с Франком Касторфом, а в последнее время - с Алвисом Херманисом), в своем индивидуальном жесте он всегда напряженно избыточен, его всесокрушающее актерское эго роднит его с искусством первого авангарда, с театром Арто.
Нечеловеческие усилия, которые его Арган (которого сразу именуют Арто) делает, чтобы вызвать интерес домочадцев к себе и своей болезни, лишили бы сил самого здорового человека, но он все кричит и кричит, опасно заплетая ноги одна за другую, двигаясь точно над пропастью, заваливаясь, как на шарнирах, во все стороны...
Его домочадцы тоже зависают в головокружительных интеллектуальных упражнениях - причем буквально, и, как в настоящей буффонаде, вываливаются из театральных окон, вытягивают сами себя за волосы и совершают прочие "штучки" из арсенала комедии дель арте. Говорливая Туанетта, хитроумная служанка из пьесы Мольера, с игривым удовольствием говорит на философском жаргоне постмодерна о правилах и ситуации непрерывного умирания, о смерти, вписанной в рождение. Идентифицировать произносимые ею тексты трудно не столько из-за скорости ее бурлескной речи, сколько по причине недостаточной философской оснащенности рецензента.
Нескончаемый, за гранью театрального вкуса крик; вытекающая из рта, сведенного болью, слюна; красные, слезящиеся от грима, глаза - так проявляется театральное скоморошество Мартина Вуттке, скорее безумного перформера, чем актера, думающего о своем "комильфо".
Но во имя чего режиссер и актер Вуттке сплавляет в единый образ мольеровского Аргана и безумного Арто? Зачем заставляет нас два часа кряду слушать дикие вопли о "воле к смерти" из уст фиглярствующих девиц, смотреть беспомощные видеоперформансы, производимые претенциозным современным художником Клеантом? Зачем сопрягает в одном пространстве стилизованного под старину театра весь этот ярмарочный балаган с безумным остервенением Арто, до самого конца гордившегося своим безумием как стигматами мученика?
Может быть, затем, чтобы и мы под личиной этого несуразного графоманского театра увидели, как далеко ушли не только от Арто с его верой в мистериальную, целительную силу "тотального" театра, но и от культуры его времени, в котором безумцев порой почитали за гениев.