Поделиться
Сегодня его имя можно встретить на театральных афишах: продолжают сценическую жизнь "Бременские музыканты", "Обыкновенное чудо", "12 стульев", выходят концертные программы. А вот в титрах фильмов Геннадий Гладков больше не значится: перестал для кино писать.
Он назначил мне встречу на двенадцать часов. Сказал: "Приезжайте ко мне домой. До полвторого поговорим, а потом у меня начнется репетиция".
Я правильно понял: репетиция будет проходить здесь, у вас в квартире?
Геннадий Гладков: Да, придут артисты, за рояль сядет концертмейстер Ирочка Попова, и мы начнем.
А что репетировать будете?
Геннадий Гладков: Мы готовим концертную версию мюзикла "Обыкновенное чудо". Выступление намечено на восьмое января в Зале Чайковского. За основу взят материал, написанный мной и Юлием Кимом для фильма Марка Захарова. Мы дописали много новых номеров. Там, где требовалось, разработали старые. Участвует хор Московской консерватории под руководством Александра Соловьева. Это молодые, задорные, очаровательные ребята с чистыми голосами. Они у меня на концертах уже пели. Я их очень люблю.
С актерским составом определились?
Геннадий Гладков: В основном - да. Будет занято двенадцать солистов. Игорь Балалаев репетирует Волшебника, Анна Бутурлина - Хозяйку, Елена Чарквиани - придворную даму Эмилию. Первый министр - Валерий Микицкий, хозяин гостиницы Эмиль - Леонид Серебренников. Короля исполнит Вячеслав Войнаровский. Его сын Игорь споет Медведя, а Лилиана Петрусенко - Принцессу. Пока еще нет артистов на роли Охотника и Министра-администратора, которого в фильме Андрей Миронов играл.
Какие музыканты будут исполнять мюзикл?
Геннадий Гладков: С нами взялся работать Государственный симфонический оркестр имени Светланова под руководством выдающегося дирижера Владимира Юровского. Это Юровский предложил - сделать концертную версию "Обыкновенного чуда". Для этого мне пришлось восстанавливать ноты. Дело в том, что в начале девяностых у меня украли партитуры "Обыкновенного чуда" и "12 стульев". Часть партитур я восстановил вместе с моими учениками, часть - сам, но партитуру для Госоркестра мне пришлось писать сначала - от первой до последней ноты. На эту мучительную и приятную работу, от которой я почти падал с ног, было потрачено полгода. Оркестр блистательный, хотелось написать так, чтобы музыкантам было интересно играть. Да и мне самому интересно послушать - в кои веки мюзикл у нас исполняется симфоническим оркестром такого уровня.
А ваши академические произведения почему редко можно услышать?
Геннадий Гладков: Вечная проблема. В Союзе композиторов СССР всегда строго следили за тем, чтобы каждый из пишущих музыку держался своего ряда. Вы песенник? Значит, вам сюда. Вы симфонист? Там и стойте. Мюзиклы сочиняете? Не знаем, что это такое, пойдете по жанру оперетты. Поскольку я много работал для театра и кино, симфонистом меня не хотели считать. Но я успел написать оперу "Старший сын", и она была поставлена. Я написал сюиту "Калейдоскоп", ораторию "Фантазии Свифта", балеты "12 стульев", "Вий", "Возвращение Одиссея". А недавно закончил комическую оперу по сказке Гоцци "Зеленая птичка". Все-таки попутал меня бес! Я думал, больше никогда не буду оперы писать, но уж очень актуален сюжет - что деньги делают с людьми. Психология бедняка и психология богача.
Эту оперу кто-то уже принял к постановке?
Геннадий Гладков: Я надеюсь ее показать сначала под рояль с группой певцов. Для меня главное - вещь написать, а когда она будет исполнена, не так уж и важно.
Почему вы перестали работать в кино?
Геннадий Гладков: О, вы пальцем - в больную рану. Должен сказать, я долго в кино не работал, все время пытался от него избавиться. То, что предлагали, меня не устраивало. Уровень нашего кино сильно упал. Многое диктует не режиссер, а продюсер.
В том, что режиссер теперь человек подневольный, вы убедились на собственном опыте?
Геннадий Гладков: Да, к сожалению. Я написал мюзикл для театра по сказкам братьев Гримм. Сам сочинил инсценировку, сам сделал либретто, даже стихи - мои. Один из кинопродюсеров взялся это перенести на экран. В министерстве культуры дали деньги после проведения конкурса. Был заключен договор. В нем, как всегда у меня, было оговорено условие, чтобы без согласия автора ничего не меняли. В результате все перевернули вверх ногами. Там просто напрочь утрачен смысл.
Вы сняли свое имя с титров?
Геннадий Гладков: После того как я посмотрел материал, меня спросили: "Когда мы встретимся, чтобы обсудить?" - Я сказал: "Обсуждать нечего. Это не мое. Это чужое. Вот с тем, кто это сделал, и обсуждайте". Продюсер мне говорит: "Но деньги же вы получили". Для них главное - деньги. Получил деньги - иди гуляй. Я говорю: "При чем тут деньги? Вы недобросовестно использовали только треть моей музыки". - "Но заплатили-то вам за всё". Они не понимают, что композитору, любому уважающему себя автору важно, чтобы его произведение состоялось. Пусть даже денег меньше заплатят, но чтобы оно состоялось. А получать гонорар за какие-то обрывки, огрызки своей музыки...Там еще и безвкусица полная. Намеки на сегодняшний день в пошлейшей балаганной форме, юмор ниже пояса... В общем, я получил плюху. Мне внутренний голос - напрасно я его не послушал - говорил, что сейчас нельзя связываться с кино. Эти люди не знают, что такое музыкальное кино и как его снимать.
Я понимаю, с Марком Захаровым вы работали по-другому. А как именно?
Геннадий Гладков: Фильм начинали снимать, когда уже имелась фонограмма. Хотя бы под рояль. Марк Анатольевич снимал кино под мой рояль, с моим пением или с пением Юлия Кима. Я спрашивал: "Зачем это нужно?" Он говорил: "Музыка дает актерам настроение. Слушая музыку, они невольно начинают работают в ритме музыки. Я им говорю - вот вам музыка, она звучит две минуты, и в эти две минуты надо уложить ваш эпизод. Иначе актер начинает тянуть на себя одеяло, придумывать какие-то штучки. А тут все жестко: на этот аккорд ты должен прийти к такому-то слову".
С Захаровым трудно было работать или легко?
Геннадий Гладков: С ним была одна трудность - он заставлял сочинять в его присутствии. Для меня это была пытка страшная. Одно дело, когда ты спокойно и вдумчиво написал, показал режиссеру, он послушал, что-то попросил изменить... И совсем другое, когда приносят стихи, а режиссер говорит композитору: "Давай сразу". Мы несколько номеров сочинили именно так.
На площадке?
Геннадий Гладков: Нет, здесь, у меня дома, за роялем. Ким приносит стихи, Марк ставит их передо мной и говорит: "Давай!". И вот я начинаю импровизировать... Он говорил: "Когда ты работаешь без меня, из тебя консерватория прет, а со мной тебе некогда об этом думать, и поэтому музыка живая получается, без неуместного здесь академизма". Ким тоже пытался что-то улучшить, а Марк говорил: "Нет! Как только ты начинаешь приглаживать, сразу становится хуже". Ким пытался протащить тщательно отделанный текст, но Захаров помнил первоначальный вариант и пресекал попытки что-то "улучшить". Я ему как-то тональность поменял в одном номере. Думаю: слух-то у него не абсолютный. Но он сказал: "Ты что-то изменил". Я говорю: "Здесь всё, как было". - "Нет-нет, ты что-то сделал". - "Ну, подумаешь, тональность поменял". - "Вот! Верни обратно. В той было лучше". Почему лучше? Это только он знает. Его не обманешь. Он фантастический человек.
Во всем, что касается режиссуры, он действительно не терпит приблизительности и до занудства въедлив, как, впрочем, и положено мастеру. Бывали моменты, когда вам хотелось послать его к черту?
Геннадий Гладков: Было, пожалуй, два момента, когда мы с ним столкнулись. Помните эпизод в "Обыкновенном чуде", когда Медведь вот-вот поцелует Принцессу, а Охотник, нацелив ружье, ждет этой секунды и плачет. Я там что-то навертел для флейты. Захаров сказал: "Старик, это очень красиво, но ты это отдай в консерваторию, а здесь нужна музыка, которую мы уже слышали в нашей картине". И я переписал так, как он просил. Потом сказал ему: "Но ты и меня пойми. Любой композитор хочет, чтобы цветисто было". Он сказал: "Не надо цветисто". И оказался прав. А второй раз прав оказался я. Заканчивали "Свифта". Там на финальных кадрах звучит мощный хор. Затем идут титры. Но после такого напряжения нельзя было давать очень громкую и напряженную музыку, требовалось, наоборот, уйти в тень. В общем, я дал Марку послушать не ту музыку, которая предназначалась для титров и уже была им одобрена, а другую, которая, на мой вкус, была здесь уместнее. И он согласился со мной.
Случалось ли вам своей музыкой что-то уточнять в режиссерском замысле?
Геннадий Гладков: С Марком Анатольевичем такого не было.
Он контролировал все?
Геннадий Гладков: Да. И я с удовольствием ему подчинялся. Первый совместный спектакль "Проснись и пой", мы делали в Театре Сатиры. Я написал несколько мотивов. Он послушал и сказал: "Вот эти три темы и есть музыка к спектаклю". И сразу нашел этим темам точное место. Иногда он меня в театр вызывал и заставлял что-то импровизировать. Это было очень мучительно. Когда мы встречались после некоторого перерыва, он всегда меня спрашивал: "Тебя Боженька посещал, какую-нибудь музыку сверху нашептывал?" - "Не знаю, сверху или нет, но вот послушай..." Он начинал слушать, говорил: "Это не то... Это не то... Подожди... А вот это давай!" И уцеплялся за какой-то мотив. Далее я принимался импровизировать. Я легко шел на импровизации. Я ведь с детства это умел - импровизировал на аккордеоне у нас во дворе. Любые мотивы сплетал, расплетал... Мне это было легко и спустя годы вдруг пригодилось. Поскольку Марк точно знал, чего он хочет, то что-то из мною наигранного сразу брал, а про что-то говорил: "Это не надо, это не мое". Помню, как мы "Дракона" с ним работали. Я написал всю музыку. За неделю до чистовой записи с оркестром Марк говорит: "Давай еще раз проверим все номера". Сели. Я играю. Чувствую, ему что-то не нравится, но он молчит. "Марк, я же чувствую, тебе что-то не нравится". Он: "У тебя есть предложение?" Я говорю: "Мне кажется, тему Ланцелота нужно сделать вот так". Он послушал и сказал: "Я впервые вижу, чтобы композитор отказывался от того, что режиссер уже принял".
А я, знаете, больше всего люблю ваши ранние театральные работы: "Укрощение строптивой", "Дульсинея Тобосская", "Люди и страсти"... На эти спектакли, поставленные в Театре им. Ленсовета Игорем Владимировым, публика ломилась, билетов было не достать...
Геннадий Гладков: Встречу с Игорем Владимировым я считаю одной из самых больших удач в своей жизни. Это было в начале семидесятых. Я жил тогда на улице Черняховского, возле метро "Аэропорт", и они пришли ко мне - Игорь Петрович Владимиров, как сейчас помню, в клубном пиджаке, и очаровательная Алиса Бруновна Фрейндлих. Пришли и стали меня сманивать в свой театр. Чтобы я написал музыку к "Укрощению строптивой", где Катарину, естественно, играла Алиса. Игорь сказал, что все ленинградские композиторы отказались писать для этого спектакля, потому что он хотел нечто, на их вкус, неприемлемое. Он сел за мой рояль и в ре-миноре стал играть и напевать блатной мотив: "Приехал я из Рима к вам..." Я, говорит, хочу, чтобы было вот так. Я спросил: "А почему ко мне пришли?" Он говорит: "Нам после "Бременских музыкантов" показалось, что вы лучше других справитесь с этой задачей". И я мгновенно влез в эту работу. Я им написал итальянскую блатнягу, слегка ее облагородив: ритм тот же, но в мажоре. Успех был фантастический. Когда спектакль привезли в Москву, в Театре Маяковского, где проходили гастроли, овации длились по полчаса.
Потом была "Дульсинея Тобосская". Ее вы стали делать как жанровое продолжение "Укрощения строптивой". Все трое - я имею в виду и Владимирова с Фрейндлих - поняли, что нашли "золотую жилу"?
Геннадий Гладков: Было не только опьяняющее ощущение успеха. Было и трезвое осознание новых возможностей, которые дает синтез драмы и музыки. Мы обратились к Володину. Саша был абсолютный гений и настолько легкий человек, настолько восторженный от любого проявления зрительской реакции, что он мгновенно увлекся идеей сделать по его пьесе мюзикл. Я принялся за работу. Писал прямо в театре, мне там комнатенку отвели. Тексты песен сочинили Константинов и Рацер. Опять блистала Алиса. Молодого Боярского из массовки вывели на главную роль. Вновь гастролировали в Москве с большим успехом. Правда, не без приключений. На одном спектакле свет отключился. Фрейндлих упала в обморок - она не поняла, в чем дело. Все испугались: что делать? А у меня с собой всегда была маленькая бутылочка коньяка. Все говорят: коньяка ей! Дали. Она оживилась. Еле дотянула первый акт, зато во втором взяла реванш. Кончилось это безумными аплодисментами, кидали букеты, шоколадные коробки и торты. Потом Игорь сказал: "Мне это надоело: Алиса начинает петь, зал аплодирует, потом поет Боярский, опять аплодисменты... Действие разрушается, спектакль теряет цельность. Так больше нельзя работать. "Люди и страсти" будем делать по-другому". Мне он поставил задачу - написать так, чтобы не было мелодии. Обычно просят наоборот. Договорились с Алисой, что в оркестре будут играть тему, а она на фоне музыки станет произносить свой текст. Но в результате она пела, Боярский пел, зал аплодировал... Пришлось так и назвать - "спектакль-концерт". Это были лучшие годы Алисы в театре. "Укрощение строптивой", "Дульсинея Тобосская", "Люди и страсти" шли долго, пока не распалась семья Владимирова и Фрейндлих. Алиса перешла в БДТ. Игорь стал искать замену ей. Я ему сказал: "Бесполезно, даже не ищи".
Кто из кинокомпозиторов оказал на вас влияние?
Геннадий Гладков: Нино Рота. Меня очень тронула его музыка к фильму "Ромео и Джульетта". Там очень интересная тема. До костей пробирает. Должен сказать, я всегда очень любил чужую музыку. И напевал всегда чужое. Рома Качанов мне как-то сказал: "Впервые вижу композитора, который поет не свое, а чужое". Я говорю: "Так оно хорошее, чужое-то. Мое, может, тоже ничего, но оно мне уже приелось". Еще мне нравился мюзикл "Хелло, Долли!" Джерри Хермана. Там есть мелодии совершенно проникновенные. Ну, и конечно, "Битлз". Моему поколению они просто перевернули мозги. А их, моих российских соратников, я люблю - Эдуарда Артемьева, Лешу Рыбникова, Володю Дашкевича, Женю Крылатова... Был еще блистательный Исаак Шварц. Я его обожал. Он ко мне очень хорошо относился. А еще я очень любил Андрея Петрова. Он при встрече меня спрашивал: "Что-нибудь новенькое напечатано? А то меня дочка достала - играет одно и то же ваше. Я хочу, чтобы она сменила пластинку, дайте что-нибудь новенькое". Ну, и конечно, Мика Таривердиев. Он однажды сказал мне, что смотрел "Обыкновенное чудо" двадцать четыре раза, а "Собаку на сене" чуть меньше. Я говорю: "Как это можно? Ты, что, сумасшедший?" Он говорит: "Что делать, это мои любимые вещи". Я сказал: "Извини, я не хотел набиваться на комплимент".
Возможен ли русский мюзикл? Или это чисто бродвейский жанр?
Геннадий Гладков: Мюзикл вырос из оперетты. Сначала в Америку была привезена венская оперетта, а потом она постепенно стала насыщаться джазовыми интонациями американской музыки. У нас тоже были достаточно удачные оперетты. В этом жанре лидировал Дунаевский, но были и другие достойные авторы - Милютин, Листов, Александров... Мы же, родоначальники русского мюзикла - Рыбников, Дашкевич и я - начинали на пустом месте. И нас все время гоняли. Само слово "мюзикл" раздражало. Мы стыдливо его избегали. Жанр "Бременских музыкантов" на премьере был обозначен как "музыкальная сказка". Но как бы то ни было, с американским мюзиклом, где все зажигательно танцуют и поют, мы состязаться не можем. Мы всегда тяготели к исследованию человеческих отношений. Есть у меня мюзикл по пьесе Островского "На бойком месте". Это фильм, снятый Алексеем Сахаровым. Делали мы его в конце девяностых, когда на картину давалось два дубля. Снять музыкальный фильм с двумя дублями невозможно. В итоге не все получилось, как было задумано. Надеюсь, когда-нибудь вернуться к этой вещи. Может, в театре удастся ее восстановить. Она ведь была уже сыграна на сцене в начале девяностых в Театре Советской армии.
Вы пользуетесь компьютером для сочинения музыки?
Геннадий Гладков: Нет. Компьютера я не имею, Интернетом не пользуюсь. Из всех достижений прогресса у меня только мобильный телефон, в котором нет никаких других функций, кроме собственно телефонной. Я дико старомоден. Я даже ни разу на самолете не летал.
Что надо сделать, чтобы музыка к фильму или спектаклю стала хитом? Существует какая-то формула?
Геннадий Гладков: Если бы существовала формула, по которой изготавливаются хиты, все бы только этим и занимались.