Поделиться
Он не вписывается в сегодняшнюю концепцию СССР как сплошного тоталитарного ужаса. Не вписывается и в концепцию нашей реальности как торжества свободы духа и творчества. Он непочтителен к новейшим национальным иконам и будет идейно неприемлем для энтузиастов норковых революций. Он не сделал ни шага к идеализации настоящего или прошлого, но ему ненавистно тотальное отрицание прожитого страной века.
Это первый случай в нашем кино, когда автор попытался осмыслить трагический сумбур, который Россия очередным переворотом внесла в судьбы миллионов "простых людей". Мне не кажутся вполне удачными выбранные жанр и стиль: картина на грани фола - но она не отпускает, сам импульс, движущий ее создателями, вызывает отклик.
Впрочем, по поводу "миллионов людей" - устрашающей цифры, которой любят апеллировать пропагандисты всех расцветок, изничтожая прошлое или его восхваляя, - фильм высказывается весьма ядовито, ревизуя расхожий тезис насчет сотен миллионов, уничтоженных режимом. Он за историческую взвешенность и справедливость. Он против того, чтобы выбросить на свалку те самые миллионы жизней с их свершениями и иллюзиями, с их культурой и созданной ими цивилизацией.
Фильм вырос из спектакля, и театральность просочила его насквозь - она в актерском почерке, для кино чересчур размашистом, в том, что две актрисы перевоплощаются в два десятка колоритных персонажей, в грубоватом юморе, рассчитанном на энергетический обмен с залом. В калейдоскопе его стилевых пластов - видеоклип и шоу а la "Комеди клаб", российская телехроника и мексиканское "мыло", медицинский ликбез, однорукий бандит, реклама типа "о море в Гаграх!", витрина IKEA, как бы шекспировская лирика и как бы гэдээровское кабаре. Это фильм-бурлеск, ревю и новый Сатирикон - на сломе тысячелетий. Как любая экспериментальная постройка, он топорщится, требует привыкания к своему языку и способен вызвать отторжение.
Его сквозные герои - две красотки (Елена Соловьева и Жанна Воробьева), встретившиеся у пластического хирурга (Сергей Пиоро): забота одной - грудь слишком большая, забота другой - слишком маленькая. Женщина хочет чувствовать себя счастливой в объятиях любимого, а любимого интересуют только ее габариты. Вожделения, связанные с большим или малым бюстом, - не только сюжетный шампур, скрепляющий эпизоды-клипы, но и двигатель прогресса в Стране дураков. И начнут раскручиваться, как в детективе, силовые линии жизней, начала которых уходят в советское прошлое. Нам напомнят, как исторические катаклизмы 90-х отзывались в судьбах. Как опрокинулись все представления об успешном, достойном и завидном. Авторы введут в действие Марусечку-одномандатницу (Майя Иванова), которая спала за жилье и еду, потом стала танцевать "Парамарибо" и теперь спит за еду и жилье уже другого качества, а скоро пойдет и в депутаты. Введут редактора гламурного журнала (Виталий Максимов), чей всесильный шеф - бывший герой самиздата в немытых носках, а ныне медиа-магнат. Поэта-игрока (Дмитрий Новиков), посвятившего свою музу кропанию партгимнов "под Малера", благо партий много и работы хватает. Мы увидим, какие гротескные формы приняла оппозиция, умудрившаяся скомпрометировать в глазах миллионов, казалось, бесспорные понятия либерализма и демократии. Обрывки сюжетов вспыхивают и исчезают, как клипы нашей общей истории.
Фильм касается сложных, больных материй. Например: все империи расплачивались за свои былые завоевания. О незаживающих язвах французской империи снял свое "Скрытое" Ханеке. У нас только говорят об очистительном раскаянии и необходимости анализировать прошлое с открытыми глазами - но не хватает ни духу, ни общественной энергии: это одна из тех границ, где общество расколото. Фильму претит сама идея раскаяния, и его легкое касание взрывной темы цепляет душу, но вызывает много встречных вопросов. У него есть основания зло иронизировать и над сытыми столичными митингами с пляшущими презервативами: в грохоте всеобщего ниспровержения тонут реальные судьбы попавших в очередную мясорубку времени - женщин в бывших республиках, внезапно оказавшихся оккупантами, учительниц, которых гайдаровские реформы выбросили на улицы просить милостыню. Оскорблена сама память о еще теплом, живом прошлом, которое гуртом объявлено ужасом тоталитаризма. И возникает злая сцена с девочкой, написавшей сочинение про то, что дед отдал жизнь за родину, за Сталина и угодившей за это на аутодафе (сцена с сожжением еретички реализуется в духе средневекового судилища инквизиторов под портретами Солженицына).
Картину мотает меж двумя полюсами. Первый - поиски утраченного романтического идеала, отождествленного то с отмененной рыцарской любовью, то с оплеванной чистотой помыслов, то с поэзией псевдошекспировского разлива. И второй - гнуснейшая по форме и сути пошлость, проникшая во все поры общества, - ее увлеченно пародируют. Похоже, авторы боятся переусложнить отношения со зрителями и спешат все опустить в выгребную яму дешевых телешоу, клипов, бурлесков и найтклабов. Но пародия уже не в силах довести до абсурдной крайности то, что само уже на пределе абсурда. Пародия неотличима от оригинала и кажется той же скабрезной постмодернистской пошлостью.
Чтобы быть понятым, фильм много морализирует. Едва ли не каждый персонаж оборачивается резонером. Один из них, в прошлом наследник идей номенклатурного героя-деда, а ныне лабильный редактор, вычерчивает диаграмму славного пути "концептуального искусства" - возможно, самый злой и точный приговор фильма. Сначала страну заставляли принюхаться к дерьму, привыкнуть к его виду и ароматам, потом сделали его предметом культуры - и подросли новые люди, уже лишенные к нему отвращения. "Вы развратили мой народ", - писали по этому поводу Стругацкие. Сегодняшнее кино, ТВ, театр, гламурный парад эстетики сточных канав - одна из мишеней картины. Ее позитивная программа: не проседать и не приседать под давлением подлых времен, не вертеться флюгером. Оставаться самими собой.
В фильме много полемических перехлестов - как любая сатира, он эмоционален и далек от выверенных суждений. Иногда мерещится даже пресловутая "теория заговоров" против России. Он аляповат и балансирует на грани приемлемого вкуса, у него будет много яростных критиков. Но это - долгожданное высказывание, возникшее не по долгу профессии и не в мечтах о разбухших бумажниках, а от того, о чем авторы не могут молчать. О фильме хочется думать.
Для этого нужно его смотреть. Но судьба картины неясна. Показанная в одной из программ ММКФ, она перекочует на фестиваль "Московская премьера". Дальше - тишина.