Поделиться
Измученный тяжелой болезнью, 95-летний ученый обратился с просьбой об эвтаназии, которая и была проведена. Де Дюв работал в самых престижных лабораториях Брюсселя и Нью-Йорка. Причем занимался вопросами происхождения жизни. И добровольно решился на уход из нее... У каждой, даже самой блистательной жизни, рано или поздно наступает конец. И порой этот уход так мучителен, так безобразен...
Моей кузине Гале было 34 года. Очень красивая, успешная в карьере и в личной жизни. Внезапно настигло тяжелейшее заболевание. В Нижнем Новгороде помочь не смогли. Галя приехала в Москву. Лечили в самой лучшей клинике. Но тогда - более четверти века назад - не было возможностей спасения. Когда в жаркий июльский день я приехала ее навещать, мне сказали, что ночью Галю перевели в отдельную палату. Галя была без сознания. Трубочки от аппаратов во рту, в носу. Рядом на стуле - рыдающий муж. Солнце нещадно, жуткая духота, невозможно дышать. Я открыла окно. В палату заглянула медсестра: "Что вы делаете? Устроили сквозняк! Она же может простудиться!" Окно медсестра захлопнула. Я вышла с ней в коридор: " У вас были случаи, чтобы пациент вышел из такого состояния?" "Никогда!".
Это состояние длилось еще три дня. Аппараты не отключали, окно было закрыто. Муж уже и не рыдал, он был просто мало вменяемым. Галя умерла. Врач не палач.
Моей маме было 83 года. Она мужественно переносила лечение злой саркомы и химиотерапию и облучение. Но потом наступил момент, когда метастазы были везде. Мама лежала дома. В полном сознании. Передышку от боли приносили только уколы промедола, а потом и морфия, которые по очереди делали я и моя сестра. Мама сама была врачом. Помню майский понедельник, когда, после того как очередной укол снял невыносимую боль, сказала мне: "Привези консилиум. Я больше не могу так мучиться: или туда, или сюда".
Я села в машину и помчалась в онкобольницу, специалисты которой наблюдали маму. Когда через два часа приехала с врачами, мама была без сознания. Врачи подтвердили: метастазы везде. Выписали несколько рецептов. И я повезла их обратно. Вернулась. Моя сестра сидела у стола с рецептами в руках: "Идти в аптеку?" Я сказала: "Не надо". Мама, не приходя в сознание, умерла через один день - в среду. Я палач?
Вот пришло сообщение: законодатели американского штата Вермонт одобрили проект закона об эвтаназии. За него проголосовали 75 членов Палаты представителей конгресса штата. Против - 65. Ожидается, что в ближайшее время закон об эвтаназии подпишет губернатор Вермонта Питер Шамлин. Если это произойдет, то Вермонт станет четвертым штатом США, где разрешена эвтаназия.
Первым штатом, разрешившим эвтаназию, в 1997 году стал Орегон. Затем к нему присоединились Вашингтон и Монтана. "Орегонская модель" закона об эвтаназии обязывает смертельно больного пациента трижды подтверждать свое согласие на добровольный уход из жизни, в том числе в письменной форме. Кроме того, требуется, чтобы два врача подтвердили, что решившему прибегнуть к эвтаназии осталось жить менее полугода, а также установили, что пациент, заявивший о желании уйти из жизни, является вменяемым.
Первой же страной, которая официально разрешила эвтаназию, была Голландия. Лояльно относятся к добровольному уходу из жизни в Бельгии. В Калифорнии после долгих лет обсуждений на референдумах в 1977 году был принят закон "О праве человека на смерть", по которому неизлечимо больные люди могут оформить документ с изъявлением желания отключить реанимационную аппаратуру. А американская медицинская ассоциация приняла решение о запрещении своим членам участие в эвтаназии , выдвинув лозунг: "Врачи не должны быть палачами". Кто бы спорил?
Не единожды обсуждала проблему ухода с авторитетнейшими корифеями отечественной медицины. Не единожды слышала это: врач не палач. Года четыре назад участвовала в теледискуссии об эвтаназии. Студию поделили на две трибуны: одна - за, вторая - против. А между ними - ступенчатый ряд для публики. Я была на трибуне, которая "за". С небольшим перевесом победила трибуна, которая "против". Примерно такой же расклад, как при голосовании в Вермонте. Только наоборот: перевесило число противников. А когда расходились после передачи, "публика" подходила к нам: "Если бы нам дали слово, мы бы вас поддержали".
Анатолий Махсон, профессор, главный онколог Москвы:
-Нельзя раковый диагноз считать приговором, рак можно лечить. В моей практике было немало тех, кто пережил рак, кто вернулся к нормальной жизни. Но есть и конкретные случаи, когда эвтаназия - благо. Могу вспомнить, например, парня, которому было удалено одно легкое по поводу рака, а потом процесс захватил второе легкое, и он задыхался. Я тогда только начинал работать. И во время своего дежурства увидел этого парня. Столько лет прошло, а я слышу его страшное дыхание, вижу его перекошенное лицо. Эта мука продолжалась две недели. Было очевидно: нельзя помочь, нельзя облегчить мучения. Оставалось ждать, ждать мучительного конца. Зачем?
"Нельзя давать право на эвтаназию российским врачам - они начнут им вовсю пользоваться, умерщвлять тех, кто может жить", - сказал один из моих собеседников. Но почему нужно делать ставку на тех, кто звания врача не достоин? Может, услышать тех, кто считает эвтаназию цивилизованным элементом современной культуры? Бэкон, который ввел когда-то сам термин эвтаназии, считал, что "долг врача состоит не только в том, чтобы восстановить здоровье, но и в том, чтобы облегчить страдания и мучения, причиняемые болезнью, когда уже нет никакой надежды на спасение и можно лишь сделать самое смерть более легкой и спокойной".