Поделиться
Напомним, что договоренность о создании Кэсонского промышленного комплекса (КПК) была достигнута в ходе первого в истории межкорейского саммита в 2000 года, когда Пхеньян посетил президент Южной Кореи Ким Дэ Чжун. На правах хозяина его тогда встречал лидер КНДР Ким Чен Ир. В 2003 году в районе северокорейского города Кэсон было начато строительство технопарка по принципу "инвестиции, технологии и руководящий персонал - Юга, земля и рабочие - Севера". В 2004 года в КПК появились первые южнокорейские компании. К апрелю 2013 года в этой промзоне насчитывалось уже 123 южнокорейские компании, на которых трудились около 54 тысяч рабочих из КНДР. Однако в первой половине апреля Пхеньян, ссылаясь на враждебную политику Сеула, запретил въезд в зону для южнокорейского персонала и транспорта, разрешив оставаться тем сотрудникам, которые там уже были. Юг, сделав несколько предложений начать диалог о нормализации работы КПК, в итоге принял решение вывести всех своих сотрудников.
В понедельник 29 апреля межкорейскую Кэсонскую промышленую зону покинул последний южнокорейский сотрудник. Таким образом, фактически прекратил работу просуществовавший и весьма успешно развивавшийся в течение десяти лет самый крупный проект межкорейского сотрудничества.
Кэсонский проект действительно был удивительным явлением. Не случайно его многие считали своего рода "первой ласточкой" процесса экономического сближения и объединения двух Корей. КПК умудрился пережить ряд серьезных кризисов в отношениях между Сеулом и Пхеньяном. Север мог грозить Югу "устроить ядерное пепелище", "сравнять столицу с землей", Юг мог парировать это обещаниями "трехкратного по мощности ответного удара", но Кэсонский промкомплекс продолжал работать и действовать. Даже в 2010 году, после гибели южнокорейского корвета "Чхонан" и обстрела артиллерией КНДР южнокорейского архипелага Енпхендо, - даже тогда Кэсон "выстоял". Он как бы оставался вне этого противостояния, что внушало определенные надежды и веру в то, что две Кореи в итоге всегда смогут договориться. Но все оказалось разрушено за какие-то две-три недели.
Может быть, точных причин того, почему вокруг Кэсонской зоны начался кризис, мы не узнаем никогда. Вполне вероятно, что Север пытался надавить на Юг своим решением прекратить доступ южнокорейского персонала в комплекс, надеясь, что Сеул пойдет на уступки. А тот в ответ, безуспешно попытавшись инициировать переговоры, решил пойти на принцип, выдвинув в итоге ответный ультиматум Пхеньяну. В итоге, не потеряв лицо, обе стороны не могли избежать конфликта: Север не хотел показаться слабым, а потому уже не мог ответить согласием, подчинившись ультиматуму, а Юг был вынужден выполнять обещанное.
Не исключено, что сыграл свою роль и личный фактор в лице молодого лидера КНДР. Слишком уж часто Пхеньян в официальных заявлениях вспоминал о высказывания консервативных СМИ Юга о том, что "КНДР боится затронуть свою денежную кубышку в виде Кэсонского комлекса". Такие заявления определенные силы на Юге делали регулярно, а вот проблему из этого Север сделал почему-то только сейчас. Кроме того, в КНДР прекрасно знают, что правительство Юга не может повлиять на то, что пишут в газетах. А требования "закрыть рот" кому-то лишь спровоцируют еще больше шума. Так или иначе главный проект межкорейского сотрудничества прекратил свою работу. Каковы бы ни были реальные причины, итог один - в межкорейских отношениях произошел сильнейший откат.
На Кэсон "точили зуб" с самого начала. И на Юге, и на Севере были силы, которые выступали против этого проекта и желали его сворачивания. Если брать КНДР, то, по слухам, эта затея очень не нравилась военным "ястребам". Помимо традиционного консерватизма военных свою роль сыграл и тот факт, что раньше в районе промзоны были расквартированы две дивизии и один артиллерийский дивизион КНДР. Кроме того, это направление представляет собой в военном смысле самый удобный естественный коридор для атаки на Сеул, который расположен лишь в полусотне километров от КПК. Кэсонский комплекс же, как получалось, "закрывал" собой "путь вторжения". Пришлось также передислоцировать подальше от границы уже упомянутые воинские части, которые ранее стояли на месте промзоны.
На Юге против этого сотрудничества также выступали многие консерваторы. Они утверждали, что валюта, которую зарабатывает КНДР на комплексе, идет на развитие северокорейской ракетной и ядерной программ и на личные нужды высшего руководства Северной Кореи. Именно отсюда и были пассажи о Кэсоне как о "денежной кубышке" для правящей элиты Севера. Короче, радоваться могут консерваторы с обеих сторон, которые выступали против межкорейского сотрудничества. Кэсонский проект, который был "костью в горле" для тех, кто привык мыслить логикой противостояния, прекратил свое существование.
Если говорить о Юге, то, несмотря на все надежды, что с приходом нового президента к власти Сеул сумеет активизировать сотрудничество с Пхеньяном, пока мы видим лишь еще больший откат. Юг и Север сейчас не имеют практически ни одного полноценного канала двустороннего общения и ни одного мало-мальски серьезного проекта сотрудничества. А ситуация, когда, мягко говоря, не самые дружественные друг другу державы не хотят или не могут сесть за один стол переговоров и выяснить, чего же точно они хотят друг от друга и чем конкретно не довольны, как минимум опасна. При таком раскладе малейшее недоразумение может спровоцировать конфликт. Вряд ли дело дойдет до полномасштабной войны, но стычки вполне вероятны.
В Южной Корее в последние годы все громче высказывается обеспокоенность по поводу того, что КНДР все больше и больше уходит "под крыло" Китая. Особенно часто говорят об этом, касаясь сферы экономики. На Пекин приходится уже более 60 процентов всей внешней торговли КНДР, более 90 процентов инвестиций в Северную Корею идут из Китая. На этом фоне многие корейцы начинают говорить, что рано или поздно Северная Корея может превратиться в де-факто провинцию КНР.
Интересно, что о такой зависимости и угрожающих последствий любят говорить в том числе и консерваторы, которые при этом выступали против межкорейского сотрудничества. Но что же теперь мы видим?
Сворачивание же Кэсона означает, что зависимость КНДР от Китая резко "скакнет" вверх. До последнего времени Юг был вторым крупнейшим внешнеторговым партнером Севера. На Сеул приходилось около 30 процентов внешней торговли КНДР. И достигалось это в первую очередь за счет функционирования Кэсонской промзоны. После ее закрытия не следует удивляться, что Южная Корея еще больше сократит свои возможности в плане создания контрбаланса растущему эконмическому влиянию Китая на КНДР. У Пхеньяна уже по объективным причинам нет других альтернатив кроме как активизировать связи, торговли, инвестиции с Пекином. Другие партнеры либо устранились от сотрудничества с КНДР (США, Япония), либо просто не могут его существенно расширить (Россия, ЕС). А потому на вопрос: "Куда же податься Пхеньяну?" ответ может быть один: "Только к Китаю". По крайней мере сейчас альтернатив не видно. КНДР сама не очень радуется чрезмерной зависимости от одной страны, пусть даже союзника, но особого выбора-то нет.
Очевидно, что те на Юге, кто критиковал Кэсон как проект сотрудничества, скоро начнут активно выдавать материалы "об угрожающем росте зависимости КНДР от Китая". Но чего же еще стоило ожидать после закрытия Кэсонского комплекса? Если проблема "ухода" Севера в объятия "китайского старшего брата" вплоть - если брать самые радикальные прогнозы - до потери Пхеньяном своей де-факто независимости так уж беспокоит Юг, то надо самим быть альтернативой. И при необходимости мириться с теми или иными не самыми понятными, а зачастую провокационными действиями Севера. Конечно, не самый легкий выбор, но другого пути нет.
И самое главное, что следует признать: с закрытием Кэсона все мечты корейцев по поводу объединения стали еще более призрачными и еще более отдаленными. Правда, сейчас уже у многих исследователей есть серьезные сомнения по поводу того, что сами корейцы на деле, а не на словах хотят объединяться. Слишком уж сильно взаимное недоверие, противоречия, да и очень разными они стали - южане и северяне, даже чисто внешне.
Кэсонскую промзону считали своего рода образцом, по которому в дальнейшем будет развиваться сотрудничество между Югом и Севером Кореи, происходить экономическое сближение. Ожидали появления со временем новых проектов "а-ля Кэсон", но, как видно, "не судьба", по крайней мере - в ближайшее время.
Одновременно приходится согласиться и со словами президента Южной Кореи Пак Кын Хе: "Кто после Кэсона будет инвестировать в КНДР?" Может быть будут китайцы, ряд других стран, но только при условии серьезнейших гарантий со стороны государства. А частные, обычные бизнесмены уже будут "долго думать", если вообще имели желание вкладывать деньги в Северную Корею. Если даже "непотопляемый Кэсон" умудрились закрыть, то стабильность любых других проектов выглядит еще более уязвимой.
Понятно, что несмотря на свой масштаб, символическую и политическую значимость свет клином на Кэсонском комплексе не сошелся. Оптимисты и сторонники развития связей с КНДР на Юге отмечают, что комплекс хотя "заморожен", люди выведены, станки встали, все же при желании еще можно попытаться "отмотать пленку назад". Не исключено, что Юг и Север, показав и доказав друг другу свою жесткость и принципиальность, скоро найдут предлог, чтобы начать переговоры, а затем, глядишь, и "растопят лед" в двусторонних отношениях. Может быть, но пока мы видим лишь очень сильный откат, прекращение работы серьезного и многообещающего проекта, а также, если смотреть в долгосрочной перспективе, еще большее отдаление даты превращения Кореи в единую страну. Сейчас, если дать волю, обе стороны - что Сеул, что Пхеньян - найдут убедительные доводы в пользу того, что именно другая сторона является виновницей этого кризиса. Но ситуации это все равно не изменит. Обе Кореи сделали серьезный шаг назад в развитии двусторонних отношений и на пути объединения.