Поделиться
Максим Яковлевич, вы ведь тоже старшие классы закончили в знаменитом "два-три-девять"?
Максим Пратусевич: Да, последние два года я ходил в это здание на Кирочной улице. И нужно было не подраться с учениками школы напротив (в ней, кстати, в конце 1940-х учился Иосиф Бродский). Почему-то между учениками двух школ сложился антагонизм, так что руководство даже скорректировало расписание уроков так, чтобы наши перемены не совпадали. Но исторически оба эти здания были одной школой - Святой Анны. В 2009 году их вновь объединили и одновременно ввели пятые, шестые и седьмые классы (начальных классов в физико-математическом лицее нет - "РГ"). Тогда же я стал директором.
Это то, о чем вы мечтали?
Максим Пратусевич: Не совсем так. У меня были эдакие прекраснодушные мечтания... Будучи студентом, я читал воспоминания знаменитых балерин: Татьяны Вечесловой, Тамары Карсавиной. И они все как одна пишут о том, как им не нравилась математика. В частности, Вечеслова рассказывает: одним из стимулов для занятий у них было то, что тех, кто лучше всех танцует, забирали в кордебалет, и они пропускали часть уроков математики. Я переживал: разве можно преподавать столь занимательную науку так, чтобы все стремились от нее избавиться? И мечтал, что приду в Вагановское училище и буду преподавать математику балеринам. И им будет интересно. Но когда учился на третьем курсе, меня позвали работать в 239-й лицей. Так я до балерин и не дошел.
Как изменился нынешний лицей по сравнению с теми временами, когда вы сами здесь учились?
Максим Пратусевич: Ну, например, когда я учился, было неудобно посещать кружки. Приходилось ездить во Дворец пионеров. А сейчас при лицее действует ОДОД - отделение дополнительного образования детей, огромная структура. 1300 занимающихся детей со всего города, 62 образовательные программы, 82 кружка - от туристского клуба до химического центра. А лицейский "Что? Где? Когда?" ведет лично магистр Александр Друзь, обе дочери которого - Инна и Марина - закончили 239-й лицей. Самое распиаренное направление - это, конечно, робототехника. Что понятно: роботы забавные, журналисты всегда охотно их снимают. Не то что, скажем, соревнования математиков: люди сидят и думают, никакой картинки.
У нас уже давно проходит такой турнир - театр на английском языке. Но раньше в нем участвовали только мы и физико-математический лицей № 30. А теперь мы хотим расширить идею: включить в конкурс разные языки - немецкий, испанский, французский - и пригласить к участию другие школы. Желающих поучаствовать много, и в мае мы готовы принять у себя первый такой турнир.
А кроме театра у вас есть еще литературные вторники, песенные субботы и много другой гуманитарщины. Не странно ли для лицея, воспитывающего физиков и математиков?
Максим Пратусевич: Так и должно быть. Русский язык и литература - это другой взгляд, способность посмотреть на вещи с эстетической и этической стороны. Например, физики столкнулись с этической проблемой при создании атомной бомбы. Нильс Бор - создатель квантовой теории атома. Есть у него на руках кровь жертв Хиросимы или нет?..
Ну знаете, такие лирические отступления должны мешать развитию чистой науки.
Максим Пратусевич: Чистая наука - это та, которой просто еще не нашли приложения. Хорошо по этому поводу сказал академик Арнольд: "Фундаментальная наука выкупила себе право существовать на много лет вперед бессмысленными опытами с шерстинками и янтарем". Это то, из чего получилось электричество, без которого мы все сейчас не можем. В истории науки очень много примеров, когда абстрактные вещи принимают неожиданное звучание. У английского ученого Харди есть книжка "Апология математики", где он с презрением отзывается о прикладных вещах и говорит, что чистая, неземная, хрустальная высь математики - это теория чисел. И что он занимается этой благословенной областью науки, потому что она никогда не найдет себе применения. А сейчас основа для современной теории передачи информации, шифрования, дешифрования, криптосистем - это именно теория чисел…
Что же касается гуманитарной развитости, то она необходима уже просто для жизни в обществе. У человека должен быть определенный багаж, бэкграунд, чтобы он мог понимать культурный контекст, и при фразе "первый бал Наташи Ростовой" у него возникали правильные ассоциации.
Здесь и базового уровня достаточно, тем более для физиков. Однако вы и в гуманитарном направлении оставляете школьную программу далеко позади.
Максим Пратусевич: Базовый уровень - это манная каша. А у нас здесь тигры учатся, им мясо нужно.
Есть ли среди ваших "тигров" те, кого вы можете назвать гениями?
Максим Пратусевич: Есть, причем не только математические. Но гении - это штучный товар. Таких, кого Господь поцеловал, в лицее человек пять. Во всем Петербурге, полагаю, не больше пятидесяти.
Почему ученики и учителя передовой во всех отношениях школы пишут мелом на самых обычных досках? Где интерактивные экраны и прочие современные штучки?
Максим Пратусевич: А зачем? Нет, если педагог захочет интерактивную доску, мы найдем возможность ее приобрести. Но чаще всего это просто такая модная финтифлюшка, которая, на мой взгляд, не оправдывает своей высокой цены. Вот зачем нужны проекторы, я понимаю, и они есть в каждом кабинете. А виртуальный экран… Развлекать детей? Так у нас другая задача. Я, кстати, не так давно был на факультете математики Массачусетского технологического института - там тоже используются самые обычные доски с мелом.
Найдут ли отражение в вашей работе недавно обнародованные списки "100 книг" и "100 кинофильмов", рекомендованные для подростков?
Максим Пратусевич: И в том и в другом списке есть вещи бесспорные, а есть продиктованные откровенной вкусовщиной. Я, например, не считаю Пелевина равновеликим Гоголю. При всем к нему уважении.
К счастью, списки носят рекомендательный характер, и официальных распоряжений "сверху" насчет их воплощения в жизнь к нам не поступало. Никаких специальных шагов типа массовых просмотров рекомендованных фильмов мы, конечно, делать не будем. Тем более что мы и так занимаемся определенным культуртрегерством. У наших учителей есть свое представление о внеклассной литературе и свои методы, как заинтересовать детей прочесть необходимые произведения. Ведь если просто приказать, они будут читать того же Пелевина в кратком изложении, как "Войну и мир". И какой в этом смысл?
А как насчет другой модной идеи - профилизации старших классов? Уж вам-то как директору специализированного лицея эта мысль должна быть близка.
Максим Пратусевич: Это идея из разряда "купить на грош пятаков". Прежде всего, надо разобраться, сколько это будет стоить, и вообще, насколько это необходимо. Возьмем большой город Петербург. Нужно ли в нем вводить профилизацию для всех школ? Нет. Потому что здесь есть и физико-математические, и химико-биологические школы. Кому надо - переведутся в них. Качество обучения будет выше. А теперь возьмем обобщенную деревню Ольховку, где есть одна-единственная школа с ограниченным набором учителей. Если они могут разбить старшеклассников на профильные курсы и адекватно эту идею реализовывать - прекрасно. А если нет?
Еще одна проблема в том, что разговоры о профильном образовании чаще всего сводятся к тому, что количество одних часов просто увеличивается за счет других, якобы ненужных дисциплин. Это плохо, это вредно. Цель среднего образования - дать верное общее представление о предмете. Почему надо прекращать его давать в девятом классе, не очень понятно.
У нас существует проблема общих решений. Если что-то менять, так всем: дружно одной колонной в светлое будущее! Но гораздо правильнее смотреть, какие цветы прорастают, поливать их и поддерживать, а не загонять в одинаковые грядки. Всеобщие суждения - они, знаете ли, почти всегда ложные.
Что такое в вашем понимании хорошая школа?
Максим Пратусевич: Хорошая школа - это та, где выше вероятность встретиться с хорошим, ярким, харизматичным учителем. Мы стараемся эту вероятность поддерживать на высоком уровне.
В том, что я стал математиком, заслуга исключительно моего учителя Владимира Васильевича Бакрылова (до этого я колебался между историей и химией). Это был совершенно замечательный человек, блестящий педагог с глубочайшими знаниями и немецкой педантичностью. Когда я был в десятом классе, ему было 70, но, несмотря на солидный возраст, он был всегда подтянут, строен, ни разу за два года моей учебы не заболел и не пропустил ни одного урока. Он говорил: "Хочу умереть во время каникул, чтобы не срывать учебный процесс". И умер 2 января в 79 лет. Я тогда уже работал здесь учителем.
Честно говоря, мне тоже учительская работа доставляет удовольствие гораздо большее, чем директорская деятельность. Я ведь не собираюсь занимать этот кабинет вечно. Подиректорствую - и когда-нибудь снова стану учителем математики. Надеюсь, хорошим.
Лицей 239 знаменит не только педагогами, но и учениками. Практически каждый его выпускник может сказать: "Я учился в одном классе с самим Перельманом, Гребенщиковым, Халифманом"…
Максим Пратусевич: Поэтому в своем эссе "Управление человеческим капиталом" (это был один из этапов конкурса на звание лучшего директора) я писал не о кадровом потенциале, не об учителях, а о выпускниках. Именно бывшие ученики, состоявшиеся как профессионалы, составляют основу школы, позволяют черпать силы и вдохновение для дальнейшей работы.