Поделиться
В Таганроге, где начиная с 1934 года с Таганрогского авиационного научно-технического комплекса (ТАНТК) взмывают в небо знаменитые крылатые "амфибии", живет дочь конструктора.
Майя Георгиевна верно хранит о нем память. Сегодня она впервые дает интервью о своем отце "Российской газете".
В уютной квартире добротного построенного когда-то для авиастроителей дома многое напоминает об основателе гидросамолетов - и фотографии на стенах, и простенькие модели летающих машин, и много цветов, которые приносят коллеги и горожане ему в день рождения.
Фамилия без секрета
Майя Георгиевна, давайте начнем с фамилии. Прочитала, что настоящая фамилия вашего отца была Бериашвили.
Майя Бериева: Многих интересовал этот вопрос. Спрашивали, понизив голос: а почему отец поменял фамилию, может, шпионом был? На самом деле ее поменял еще наш дедушка. Люди, к сожалению, плохо знают историю своей страны. Российская империя всегда была многонациональной, и в той стране Тифлис, откуда отец родом, был практически русским городом. Даже наместником его Илларион Воронцов-Дашков столько лет пробыл.
Поэтому многие грузины русифицировали свои фамилии. Помните Ираклия Андроникова? Мы, кстати, его хорошо знали. Его родной брат, директор института физики в Тбилиси, носил фамилию Андроникошвили, потому что жить грузину в Тбилиси с русской фамилией было неприлично. Так что фамилию менял еще мой дед Бериашвили, грузин по национальности. А вот мои двоюродные брат и сестра, нося фамилию Бериевы и живя в Тбилиси, вынуждены были вернуть фамилии первоначальное звучание.
Как встретились ваши родители?
Майя Бериева: Это была забавная история. Папа приехал из Тбилиси в Ленинград, поступил в политехнический институт. А мама сама из Орла, училась в Педагогическом институте имени Герцена. Район политеха, бывший Лесной проспект, был студенческим, папа шел с друзьями, а мама с девочками искала комнату для жилья. На заборе висело объявление: продается коза бодливая с четырьмя козлятами. Вот возле этого объявления молодые люди и встретились. За мамой стал ухаживать другой товарищ, но потом она стала встречаться с моим отцом. Самое интересное: мама по характеру действительно "бодливая", и у нее родились потом четверо детей. Это наш семейный анекдот.
В 1930 папа окончил институт. Его оставляли в аспирантуре, советовали остаться преподавать, но теория его не интересовала, он хотел стать конструктором. Они приехали в Москву, уже полной семьей с двумя детьми: родились я и мой старший брат, мы погодки. В 1934 родился еще один брат.
Каким вы запомнили своего отца?
Майя Бериева: Мне было 50 лет, когда он умер. Так что я его не только запомнила. Я его хорошо знала. До моих 12 лет я росла с двумя братьями. Может, поэтому отношение ко мне было особенное. А может, грузинские гены, где к женщинам всегда почтительное отношение. К мальчикам - более жесткое, что ли.
Принцессой росли?
Майя Бериева: Я по натуре не королевна. Мама говорила, когда я была маленькая, то могли меня усадить чем-то заниматься и уйти на кухню. Я не безразличный человек, но активной себя не назову - это ко многому обязывает. В школе, например, никогда не стремилась быть председателем отряда - не любила это и неинтересно было.
В 29 лет - Главный
Как вы оказались в Таганроге?
Майя Бериева: В возрасте 29 лет, в 1934 году Георгий Михайлович был назначен главным конструктором созданного ЦКБ морского самолетостроения, спустя всего четыре года после окончания института. Для развития совершенно нового направления, гидросамолетостроения, ему было предложено два города, имеющих хорошие водоемы, - Севастополь и Таганрог. Оба этих города папа уже знал, бывал там, когда возил машины на испытания. И, несмотря на то что в Севастополе было незамерзающее Черное море, папа выбрал Таганрог с его мощнейшей производственной базой - авиационным заводом №31.
Почему выделили именно Бериева?
Майя Бериева: В их КБ, конструкторском бюро, много было талантливых людей. Почти все они стали именами, ведь тогда зарождалась советская авиация. Сикорский, Григорович, Лавочкин, Королев. Но каждый шел по своему направлению. Это было гнездо, и из него вылетали птенцы, которые потом превращались в гениальных конструкторов. Немного занимался гидросамолетами Туполев, написал даже дипломную работу, но выбрал все-таки сухопутную авиацию. Он и сказал папе: "Трудный хлеб у тебя, Георгий". Ему приходилось заниматься не только аэродинамикой, но и гидродинамикой, и совместить их - самое сложное в той работе. Он создал принципиально новую конструкцию, единственный в стране занимался гидросамолетами на протяжении многих лет.
Признаюсь, нам некогда было задавать вопросы, когда папа был погружен в работу. К тому же специфика его разработок не позволяла вообще говорить о них. И только много лет спустя, когда папа был уже в Москве серьезно больным человеком, тогда спросила: "Папа, много талантливых людей в авиации было. Почему они как бы отошли от твоего дела?" Отец ответил: "У главного конструктора должно быть одно необходимое качество, без которого никак нельзя. Надо уметь доводить дело до конца. Люди, с которыми я работал, были очень талантливы. Но один загорается и гаснет - есть такая порода. Для другого холодным душем становится любое сопротивление - оно ему уже мешает. А нужно пробивать свою идею до конца. Именно так пошли в серию самолеты "Сталь-6" и "Сталь-7", гидросамолеты МБР-2, МП-1, МП-1Т, корабельные катапультные КОР-1 и КОР-2, Бе-6, реактивная лодка Бе-10, амфибии Бе-12 и Бе-12ПС, опытные МДР-5, МБР-7, ЛЛ-143, Бе-8, Р-1, Бе-14.
О том, какое сопротивление приходилось преодолевать, есть наглядная история. Его пассажирский самолет Бе-30 для местных воздушных линий не пошел в серию, хотя эксперты называют его инженерным шедевром. Но, как говорят, преграды встали по политическим мотивам: надо было поддержать чешский Л-410 такого же класса. Как отец пережил это? Что он рассказывал?
Майя Бериева: Он очень тяжело переносил это. Это отличный самолет и по сегодняшним меркам. Те 10 лет, которые папа провел в Москве после ухода с завода, он посвятил тому, что, купив пишущую машинку, писал письма - Брежневу, Косыгину, Бондаренко и прочим. Так и говорил: "Я работал за целое управление, потому что когда проводили сравнительные испытания нашей и чешской машины, то всегда они были в пользу Бе-30. Он писал о несправедливости, о том, что машина должна жить. Это как раз тот случай, когда, как он говорил, дело надо доводить до конца.
Машина актуальна и сегодня. После перестройки, я тоже писала в министерство гражданской авиации: вы говорите о конверсии, так вот она, Бе-30. Спустя много лет, в 1993 году, уже его модификация Бе-32К демонстрировалась в Париже, Москве и Дубае. Сегодня ТНТК продолжает работы по совершенствованию самолета местных воздушных линий Бе-32К и надеется на запуск его в производство.
Что воспитывал в вас отец?
Майя Бериева: Прежде всего, честность, в полном смысле этого слова. Я не имею в виду "не укради" - это само собой, а честность во всем. Он сам был таким, это отличительная черта моего отца: честность и скромность. Он никогда не искал для себя каких-то особенных путей.
В ноябре 1941 года, когда мы эвакуировались, родилась моя младшая сестра Таня, прямо в теплушке. Можете представить условия: на нарах отгородили место, на буржуйке грели воду, пеленки стирали. Ехали без папы - руководство должно было отправляться последним эшелоном. Немцы стояли у Москвы. Вот так мама уезжала на сносях, с тремя детьми, не зная, что будет с мужем. Так эвакуировался весь коллектив КБ, инженеры и производственники. Приехали сразу в суровую зиму, легко одетые. Но тогда вся европейская часть страны снялась с места и ехала в теплушках, промышленность Советского Союза в считанные месяцы переправилась на Урал и дальше. На конечной станции на разгрузку всего оборудования дали всего два часа - составы нужны были фронту. Ставили станки на землю и начинали работать. Заводы были разрушены, но все получилось.
Секрет того успеха в том, что были сохранены кадры. Которые утрачиваются сейчас. Такая печальная история произошла и с нашим КБ. Школа гидростроения была создана, папа не мог допустить мысли, чтобы она была утрачена. Но старые кадры уходят, новые приходят, но, как говорил Шекспир, разрушается связь времен.
Именно там, в эвакуации, в 1943-м, был разработан проект летающей лодки ЛЛ-143. Это позволило после испытаний, уже в 1949 создать летающую лодку Бе-6, а в 1948 - многоцелевую амфибию Бе-8. На Бе-8 были испытаны в качестве взлетно-посадочных устройств подводные крылья. И хотя он выдержал государственные испытания, но в серийное производство не пошел по причине приоритетного выпуска ”чисто” военной авиатехники.
Стыдно жить лучше
Считали ли вы себя материально обеспеченными, чувствовали привилегированное положение?
Майя Бериева: Когда приехали в Таганрог в 1935 году, было куплено три особняка для руководства, все обставлены казенной мебелью. Но точно также был встречен весь коллектив - готовые обставленные квартиры, как говорится, живи и работай. Тогда такое отношение было к авиационной промышленности. Исключая военные годы, мы жили в достатке. Семья у нас всегда большая была, четверо детей, с нами жила бабушка, мамина мать. Пайки, конечно, получали. Но их тогда получала вся оборонная промышленность, кого кормить, если не ее? Хорошие пайки получали летчики, и заслуженно. Мы дружили с одной семьей, там можно было вдоволь поесть картошки с капустой.
А какие привилегии, расскажу. Жили в эвакуации в Омске. У папы была привилегия - талон на питание в столовой научных работников. Но так как завод стоял на одном берегу Иртыша, а поселок был на другом, и речи не было, чтобы папа специально туда пошел. И вот мы с мамой ехали от врача, голодные. Мама говорит: ты знаешь, папа дал свой талон, пошли пообедаем. Пришли в огромный купеческого размаха ресторан с безвкусной лепниной. Перед нами поставили миску - у нас из такой ела собака. Мама попросила еще одну ложку, и мы ели какую-то баланду из одной миски. Если это называть привилегией…
А в советские времена менялось отношение?
Майя Бериева: Дач на Рублевке у нас не было. Адмирал флота больше собачьей будки купить на Рублевке ничего не может. Отец говорил: всем трудно, а как всем - так и нам. Стыдно жить лучше, чем другие люди. Такое это было воспитание.
Когда вы ходили в школу, отец уже был знаменит?
Майя Бериева: Его никто не знал.
Как вы думаете, почему об авиаконструкторе Бериеве так мало известно? Пресловутая секретность, обратная сторона конкуренции или что-то еще?
Майя Бериева: Все страны держат в секрете свои разработки, Это естественное состояние для военной промышленности. Кто же выдает свои секреты? А в авиации очень сильна конкуренция.
А потом он вышел на пенсию?
Майя Бериева: Он не стал пенсионером, он работал до конца. Последние годы жил в Москве, занимался научной работой. Был освобожденным членом научно-технических советов Государственного комитета СМ СССР по авиационной технике и Государственного комитета по судостроению и научно-технического совета авиации ВМФ, приезжал на все советы, давал консультации. Но здоровье становилось все хуже, семь месяцев пролежал с инсультом в госпитале Бурденко и до последнего дышал этой машиной. Ему всегда хотелось делать пассажирские машины. Ведь, если вдуматься, военная машина - это для войны.
Кто-то из детей пошел по стопам отца?
Майя Бериева: Я вообще к самолетам отношусь с предубеждением. Это у меня осталось с войны: с самолетов падают бомбы. Поэтому никогда не хотела быть инженером. Работала с технической литературой, это нравилось. Младший брат Андрей перед армией работал в цехе на токарном станке, получал профессию. Потом сам закончил авиационный институт. Старший, Игорь, поступил в военно-морское училище имени Фрунзе, стал кадровым военным, а потом ушел из армии и работал в Москве в НИИ. Младшая сестра Таня - музыкальный работник.
Но в руководстве никто не был. Никаких поблажек и протеже. Я росла болезненной, родители не отпускали далеко. Когда пришла на отцовский завод работать в техническую библиотеку, отец мне наказал: то, что другим можно, тебе нельзя, ты должна быть тише воды.
Кого из авиаконструкторов он считал своим конкурентом?
Майя Бериева: Не было у него конкурентов. Мог бы считать Игоря Четверикова, он тоже занимался гидросамолетами, но почему-то сошел с дистанции. Роберт Бартини, итальянец - больше ученый, талантливый теоретик.
А с кем из авиаконструкторов он дружил?
Майя Бериева: Самые теплые отношения были с Илюшиным. Они много общались в Москве, особенно когда папа переехал. Но это уже были два старых больных человека. Но они настолько были в работе, жили ею. Это касается всех их, Главных конструкторов.
Общался папа с Камовым, добрые отношения с Сергеем Королевым, тот не раз приглашал приезжать посмотреть его "хозяйство", но папе некогда было. В 1961 году реактивный самолет Б-10 повезли на парад в Москву. После этого папу пригласили на прием у Хрущева. За столом он сидел вместе с Гагариным. И рассказывал с сожалением: "До меня только потом дошло - я же мог взять у него автограф для школьников Таганрога!"
А еще папа очень любил летчиков, дорожил ими. Ко всем очень тепло относился. Много рассказывал о летчике-испытателе Бенедикте Бухгольце, друзья его звали Бух, проводившего испытания первого опытного самолета отца, первого испробовавшего "штопор" на летающей лодке, летчика, буквально чувствовавшего машину.
С летчиком-испытателем Валерием Чкаловым мы были соседями по дому в Москве. Такие летчики были для конструктора ценными помощниками. Чкалов рассказывал отцу о своем перелете из Москвы в Америку через Арктику. "Ты читал о "белом безмолвии" у Джека Лондона? Мы воочию увидели это безмолвие".
Какой самолет у Бериева был самым любимым?
Майя Бериева: Первенец, МБР-2. Потому что - первый. У папы в альбоме была фотография, и подпись: "Мой первенец". Я увидела эту аббревиатуру в детстве и расшифровала ее для себя так: "Майя Бериева Ребенок Второй".
Дома не обсуждались производственные дела. Но я сама читала про эту машину в газете. Летчики, которые летали на ней, очень хвалили ее. Да, она была примитивная еще, но при этом неприхотливая, ее запросто можно было отремонтировать, что-то подклеить. Она выполнила много операций, и одно из ее преимуществ в том, что могла лететь на очень небольшой высоте. Это качество пригодилось в войну: "мессеры", пролетая далеко вверху, нашу МБР даже не замечали.
У МБР-2 был пассажирский вариант, МП-1, морской пассажирский. На нем установили несколько мировых рекордов летчицы Марина Раскова, Вера Ломако и Полина Осипенко.
Конечно, все машины были отцу дороги, потому что доставались кровью, сердцем, у него было несколько инфарктов.
На торжествах по поводу 110-летия отца в Таганроге вы упомянули о создании музея Георгия Бериева.
Майя Бериева: Я расскажу вам, как было на самом деле. В процессе подготовки меня все время спрашивали, буду ли я выступать. Я отнекивалась - что говорить? Буду, словно мне пять лет, выдергивать слова, "вот мой папа…". Смешно, не правда ли? Я предпочитаю молчать, а если говорить, то называть вещи своими именами. На юбилей приехали наши смежники, сейчас их называют поставщики. Все преподносят подарки: "Это в дар музею, это музею". Я вышла к трибуне, поворачиваюсь к руководству и говорю: "Вижу, как преподносят подарки музею. А где наш музей?"
На самом деле мы говорим об этом уже 30 лет. Собрано много архивов - только у меня одной хватит на музей. Когда папа умер в 1979 году, сказали забрать его кабинет - письменный стол, телевизор, много книг. Они много лет валялись в заводе под лестницей в пыли. Потом, правда, перенесли в мемориальную комнату. Под музей несколько раз выделяли было помещение, но каждый раз после ремонта там становился то зал для заседаний, то другие службы.
Справка "РГ"
Георгий Бериев - авиаконструктор, лауреат Сталинской премии за создание Бе-6 (1947 год) и Государственной премии за создание Бе-12 (1968 год), награжден двумя орденами Ленина и двумя орденами Трудового Красного Знамени.
В общей сложности было построено более 1300 МБР-2 различных модификаций. Он широко использовался в народном хозяйстве, во время войны широко применялся в качестве ближнего разведчика и легкого бомбардировщика.