Поделиться
Тех книг, которые во многом определили мою человеческую и профессиональную судьбу. Составить список из восемнадцати авторов - дело крайне тяжелое, но издатели были категоричны - не более пятнадцати-шестнадцати фамилий (мне с трудом удалось пополнить этот список двумя именами). Я не включил в свою коллекцию те книги, познание которых является условием бытия любого образованного русского (или, если кому-то так нравится больше, российского) человека. И количество этих книг весьма велико: от "Слова о полку Игореве" и "Путешествия из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева до "Темных аллей" И. А. Бунина и "Прокляты и убиты" В.П. Астафьева. И, понятно, если мы говорим об образованном русском человеке, то это и Гомер с Эсхилом, и Сервантес, и Шекспир, и Мольер, не говоря уже о великой европейской литературе ХIХ и ХХ веков. Словом, есть обязательная программа, а есть - произвольная, которую я и отважился составить из восемнадцати имен. При том, что все они - даже Генри Миллер - достойны обязательной программы. Но в моей произвольной программе из Пушкина, к примеру, не "Евгений Онегин", а "Дубровский" и "Капитанская дочка", которые определили, на мой взгляд, развитие русской прозы в последующие столетия.
Когда публичная часть этой читательской конференции завершилась, ко мне подошла милая женщина средних лет и, явно испытывая неловкость, обратилась почти шепотом, чтобы ее не слышали окружающие: "Понимаете, у меня серьезная проблема, и я хотела бы, чтобы вы помогли мне ее решить..." Когда к мужчине моего возраста с подобными словами обращается женщина вдвое его моложе, то нужно проявить немалое мужество, чтобы немедленно не сбежать и заставить себя выслушать продолжение фразы. А оно было удивительно трогательным: "Понимаете, я начала читать "Ярмарку тщеславия" Теккерея, но мне после нескольких страниц стало скучно. Нет-нет, я заставляю себя читать дальше, но не могу..." Она говорила об этом так, словно обнаружила у себя нечто бесконечно ее обезображивающее, превращающее ее в ущербное существо. И даже, когда я ответил, что не надо расстраиваться по этому поводу, не нравится и не нравится, - возьмите другую книгу, которая придется вам по душе, она не сразу мне поверила. Поскольку какие-то - пусть и чисто интеллектуальные - способности в отношениях с женщинами у меня еще сохранились, как кажется, мне удалось убедить ее в том, что ей не надо расстраиваться. И что ее нелюбовь к британскому классику не умаляет ни ее физической красоты, ни ее духовных качеств, - а они, безусловно, необычайны, коль скоро она способна так остро переживать свой разлад с литературным текстом.
Привел этот пример только для того, чтобы подчеркнуть еще раз - общение с книгой - это акт достаточно интимный, его можно попытаться регламентировать, но нормативная эстетика имеет свои границы. Можно запретить читать что-либо, - и человек смирится, но заставить полюбить то, что не нравится, практически невозможно. Именно поэтому многие книги школьной программы мы с удивлением перечитываем в зрелом возрасте, открывая в них невидимые прежде глубины и красоты.
Совершенно очевидно, что сегодня литературу, как и культуру в целом, хотят использовать в своих партийных целях самые разные движения - от крайне левых до крайне правых, не без оснований полагая, что художественный образ - самый доступный путь к своим сторонникам и противникам. Вовсе не случайно КПРФ создает культурную организацию "Русский лад", в документах которой вульгарный марксизм соединен с вульгарным национализмом. Достаточно прочитать словосочетание "русский порядок", чтобы усомниться в том, что авторы манифеста "Русского лада", где они используют это словосочетание, читали "Манифест Коммунистической партии". Можно было бы сказать, что это их частное дело, - но если организация, где пытаются скрестить национализм с социализмом, захочет диктовать нормы чтения в стране, то многие предпочтут быть безграмотными.
Примечательно и то, что практически все комментаторы недавнего выступления В.В. Путина на встрече с разгневанными родителями во главе с семьей Кургинян, постарались максимально политизировать достаточно взвешенную позицию президента России. Речь не о том, существуют ли названные им книги в нынешней или будущей школьной программе, - но Лесков, Чехов, А. Толстой, равно как и Окуджава, Ахмадулина с Высоцким и по художественной дерзости, и по бесстрашию отображения жизни не вписываются в ханжеские наставления о том, что можно, а чего нельзя делать в литературе и искусстве, которыми увлекаются сегодня партийцы разного рода. Мне думается, что сам В.В. Путин далек от подобного ханжества, - его в высшей степени уважительное замечание о современной литературе, сделанное им в том же выступлении, свидетельствует об этом в полной мере.
Желание сделать литературу частью общепартийного дела присуще не только большевикам, которые занимаются этим же более ста лет. Насилие над литературой, желание сделать ее пропагандистским рупором тех или иных политических идей обнаруживается все чаще и чаще. При этом узко партийные взгляды и откровенно циничные интересы просматриваются со все большей очевидностью. Словно не было десятилетий пресса коммунистической пропаганды и краха социалистического реализма. Великая русская литература, к счастью, не принадлежит ни к какой партии, - разве что к партии гуманизма, совестливости и сострадания. И не нуждается ни в какой иной.
Книги жизни Михаила Швыдкого
А.С. Пушкин. "Дубровский", "Капитанская дочка", "Повести Белкина"
М.Ю. Лермонтов. "Герой нашего времени"
Гёте. "Фауст"
Генри Филдинг. "Жизнь и приключения Тома Джонса, найденыша"
Чарльз Диккенс. "Время больших ожиданий"
Марсель Пруст. "В поисках утраченного времени"
Томас Манн. "Иосиф и его братья", "Волшебная гора", "Доктор Фаустус"
Роберт Музиль. "Человек без качеств"
Генрих Бёлль. "Глазами клоуна"
Гюнтер Грасс. "Чистка луковицы"
Джон Уэйн. "Спеши вниз"
Эрнест Хемингуэй. "Фиеста"
Скотт Фитцджеральд. "Ночь нежна"
Генри Миллер. "Тропик Рака"
Гюстав Флобер. "Госпожа Бовари"
Произведения Уильяма Фолкнера, Тома Вульфа и Курта Воннегута