Поделиться
Как и в прежние свои гастроли на сцене Большого театра - в 2003-м и в 2007 году, ЛНО предстала в Москве в имидже современной европейской сцены, работающей с оперными партитурами в модернистском ключе, однако соблюдающей при этом баланс радикальности и традиционалистских устоев. Роскошный стиль Латвийской оперы - с безупречным дизайном сцены, с шиком дорогих костюмов, с тщательным кастом певцом, среди которых всегда присутствуют "звездные" голоса, не оставили публику равнодушной и на этот раз. Два спектакля Андрейса Жагарса - "Евгений Онегин" и "Лючия ди Ламмермур", казалось бы, диаметрально противоположные по музыкальной и сценической эстетике, продемонстрировали, между тем, то общее, что присуще сегодняшней рижской сцене. И нельзя не отметить, что одна из деталей исполнительского стиля ЛНО могла бы служить эталоном для российских певцов: безупречная артикуляция. Это редкий случай, когда на "Евгении Онегине" не пропало ни одно пушкинское слово, хотя в спектакле были заняты и латвийские солисты, и чешский тенор Павел Чернох (Ленский), и польская меццо-сопрано Малгожата Панько (Ольга).
Сам спектакль оказался умеренной "провокацией" для московской публики, не так давно еще свистевшей на "Руслане и Людмиле" при виде обнаженных чресел персонажей Глинки - Пушкина, а теперь только тихо ахнувшей, когда в сцене "эротического" сна Татьяны к ней явился медведь - "Онегин" с накладной меховой мордой и голым телом. Тем более, уже никто не ахнул при виде "актуального" быта семейства Лариных, где о помещичьем "варенье" даже речи не шло: Ольга с Татьяной были здесь не патриархальными барышнями из "золотого" века русской усадьбы, а пользовательницами нетбука, мать Ларина и няня Филипьевна - сестрами, одна из которых выступала в гротескном амплуа молодящейся "звезды", вторая - в роли ее верной компаньонки, участвующей во всех перипетиях жизни "звезды" и племянниц. Но "Евгений Онегин" у Жагарса не развивается в одном "бытовом" измерении: здесь есть и вечный мир круговорота "времен года" Чайковского в видео-инсталляциях - с зелеными рощами и буреломами, снежными пейзажами и образом помпезного Петербурга, по каналу которого мерно плывет многометровый лайнер "Абай" (художник Катрина Нейбурга). Здесь есть и гротеск петербургского "мифа" - с кошмарным мороком сновидений, с призрачным шествием фигур в жутковатых нарядах, оказывающихся наяву публикой на презентации романа, написанного Татьяной Греминой (Лариной). Здесь есть и тонкие душевные подробности истории Татьяны (пронзительно лирическая Кристине Ополайс) и Онегина (выразительный Янис Апейнис), и ироничные подтексты.
Однако надо заметить, что в первый вечер "Онегина" певцам и оркестру было сложно адаптироваться в новой акустике исторической сцены Большого театра: звук казался более "мелким", тусклым, словно продирающимся сквозь "невидимое". А на Новой сцене в спектакле "Лючия ди Ламмермур" - наоборот, голоса звучали слишком форсированно для "игристого" Доницетти. Однако финальные арии Лючии (Сонора Вайце) и Эдгара (Мурат Карахан) буквально взорвали зал - завораживающими музыкальными линиями со сложнейшим рисунком фиоритур и актерским темпераментом, позволяющим Лючии-Вайце переживать в состоянии "безумия" героини все мимолетные трансформации ее больного сознания, а Эдгару-Карахану - магнетизировать зал "пограничным" тоном переживаний героя. В рижской "Лючии", действие которой Жагарс сместил в страшное время итальянского фашизма, было достаточно и других "сюрпризов" для публики: овчарки на сцене и фашистские формы, жених Лючии, лорд Артур - наци, и монолитный образ спектакля - глухое "каре" мраморных стен, в котором художник Андрис Фрейбергс уместно соединил времена ренессансных палаццо (мир Лючии) и стиль миланской "Семерки", творившей в 30-е годы канон монументальной эстетики фашизма.
Теперь, после визита в Москву ЛНО развернет подготовку к своему следующему масштабному проекту: к 200-летию Вагнера на Летнем фестивале театра будет представлен цикл "Кольца". Осилить такой проект сегодня смогли только несколько театров в мире.