Поделиться
Дело не в возрасте. Евгений Юрьевич в своих жестах и высказываниях кажется моложе меня. И это не дежурный комплимент, а реальность прошедшего времени.
Евгений Юрьевич Сидоров - младошестидесятник. А я, хотя начинал печататься с 1982 года, по-настоящему вошел в критику в 90-е. И вот мы (Архангельский, Василевский, Немзер, Курицын, Кузьминский и др.) были, с одной стороны, "непуганным поколением", как точно назвал нас незабвенный Георгий Владимов; а с другой - не было у нас ни особых иллюзий, ни романтики радужных перемен. Почему? Да потому, что советской идеологии нахлебались вдосталь, а держали нас на коротком поводке до 30-40-летнего возраста, когда уже и усталость подступает, и собственные дети подрастают, и денег нет, а подличать не хочется.
Я вообще удивляюсь, что поколение критиков 90-х годов состоялось! Первая рецензия, которую я написал для престижного в 80-е годы журнала, "обкатывалась" на уровне редакции примерно год. Наконец, сказали: "Печатаем!" - и я внутренне помолился богу нашего цеха Зоилу. "Но только процитируйте в конце слова Леонида Ильича Брежнева с последнего съезда ЦК КПСС". "Не делай этого", - шепнул мне Зоил. И я его послушался. Рецензия не вышла.
Так вот, я убежден, что поколение наше состоялось не только потому, что знали мы настоящих героев литературы и общественной мысли: Солженицына, Сахарова, Лихачева, Владимова, Аксенова, Максимова и других. Лично для меня не менее, если не более, важен оказался опыт общения с людьми вроде не героического склада, но которые подсказывали мне, что литературное дело вещь более хитрая и тонкая, чем любая идеология.
В только что вышедшей исповедальной книге Евгения Юрьевича "Записки из-под полы" я прочитал слова: "Искусство уничтожает былого человека". Это очень мудрая, глубокая и утешительная мысль!
Для меня Евгений Юрьевич Сидоров навсегда останется проректором Литературного института им. А. М. Горького, куда я поступил в 1981 году, потом учился в аспирантуре и преподавал одновременно, потом "предал" институт ради "Литературной газеты", а сейчас вернулся туда руководителем "мастер-класса".
Но почему проректором? Некоторое время Евгений Юрьевич бывал и ректором Лита, пока не ушел в министры культуры. Потом он был послом во Франции, в ЮНЕСКО, а сейчас возглавляет СП Москвы. Но когда я учился в Лите, он был проректором, т. е. как бы вторым лицом после Владимира Федоровича Пименова - человека замечательного, известного театроведа, знавшего еще Таирова и других театральных небожителей. Но он был фигурой старой формации. Например, он мог остановить студента в коридоре и грозным голосом спросить: "Кто такой?!" - "Басинский". - "У кого учишься?!" - "У Сурганова". - "Вот. Иди и хорошенько учись!" И погрозить мне зачем-то пальцем.
Сидоров - совсем другое. "Литература, ребята, дело веселое!" - часто говорил он нам. И еще любил повторять мысль, которую я сегодня внушаю своим студентам: "Вы пришли сюда не учиться, а учиться учиться". И лишь те, кто эту заковыристую мысль понимал (учись самостоятельно, ни на кого не надейся), впоследствии становились кем-то в литературе.
И еще по Литу бродил афоризм поэта Юрия Кузнецова: "Если в Литинститут пришел маленький талант, то выйдет большой, а если пришел маленький поросенок, то выйдет большая свинья".
Никогда не забуду, как Евгений Юрьевич проводил собеседования при приеме в институт. Он изящно закуривал невероятно модный в то время Pall Mall из широкой и тоже невозможно модной коробочки. Пламя его импортной зажигалки било тонкой струйкой на полметра, так что в кончик сигареты проректору нужно было точно прицелиться. Сквозь это пламя он искоса смотрел на абитуриента, задавал какой-то странный вопрос, и - всё: судьба несчастного была решена. "Такого нельзя не взять", - уверенно говорил он без всяких объяснений. Или: "Зачем нам такой нужен?" И я, тогда секретарь приемной комиссии, смотрел на всё это артистическое действо с изумленно распахнутыми глазами. Но я не помню, чтобы Евгений Юрьевич ошибся в каком-то человеке. У него был просто глаз-алмаз.
И как же он бился за тех, кого по моральным законам советского времени должны были бы сто раз выгнать из Лита, как выгнали в свое время его друга Евгения Евтушенко! Как отстаивал Толика Богатых, сибиряка, одареннейшего поэта (только что вышла его замечательная книга "Под уездной звездой"), но парня совершенно невозможного, неуправляемого, дерзившего даже лекторам - страшно сказать! - по истории партии.
Трудно объяснить, чем он влиял на нас, студентов? Он был такой... советский денди. Да, чиновник, да, не позволявший себе многого, но все равно - денди. Да простит меня Евгений Юрьевич, но кличка в институте у него была Сидорини. Видимо, за его особую любовь к Италии. Он вообще много разъезжал даже во времена "железного занавеса". Это была привилегия, но он ею не кичился, зато от всего его облика исходил какой-то "нездешний" шарм. Вернувшись из Франции, он на обязательном отчете перед преподавателями и аспирантами начинал речь примерно так: "В Париже лил ужасный дождь. Париж был прекрасен как никогда. А бедняжка Анни Жирардо плохо себя чувствует". И в этом было столько иронии и самоиронии!
От него всегда исходил и исходит задорный свет. Но если он сердится, то краснеет всем лицом и ругается всерьез. Если ему смешно, хохочет громко. Он легко может обидеться. И всегда немножко играет. Чтобы не скучно было. Вот мысль из его книги: "Чего не люблю еще? Угрюмства и политической впечатлительности". Да это просто про наше время сказано!
С днем рождения вас, дорогой учитель!