Поделиться
Три года назад, еще до триумфального шествия "Бесславных ублюдков" по фестивалям, это был осмотрительный, даже несколько растерянный австриец, пытавшийся прикрыться образом штандартенфюрера Ланды; два года назад - после "Воды слонам" - это был уже состоявшийся, но еще не совсем уверенный в своем месте в Голливуде актер. Сейчас же передо мной стоял большой голливудский актер, хотя он по-прежнему осторожно подбирал слова, особенно если разговор касался мэтра и друга режиссера Квентина Тарантино. И только когда он меня обнял, я в полной мере осознала, что это Кристоф Вальц, только что потрясающе сыгравший роль дантиста-ковбоя-аболициониста Шульца в фильме "Джанго освобожденный".
Ему больше не нужно что-то кому-то доказывать: историю о том, как быстро и плотно он вошел в высший слой голливудской элиты, еще долго будут приводить в качестве редкого примера успешной абсорбции европейца в американскую киноиндустрию. Он свободен и в пристрастиях, и в поведении, и во внешнем виде.
Кристоф, я хочу поздравить вас с завершением этой масштабной работы. На просмотре фильма меня все время не покидала мысль: сколько же труда вложено в эту историю!
Кристоф Вальц: Давайте лучше о том, сколько удовольствия получено от участия в ней!
Хорошо. Квентин сказал, что единственный актер, который знакомился со сценарием прямо по ходу его написания, были вы. Можно считать вас в какой-то мере соавтором?
Вальц: Ни в коем случае! Да, я читал сценарий. Довольно нерегулярно, надо сказать, потому что был тогда занят в другой картине. Иногда у меня раздавался звонок: "Я тут написал еще тридцать страниц. Подъезжай, если можешь". Я, естественно, подъезжал, садился за кухонный стол и читал, а гостеприимный хозяин готовил коктейли. Но я не только ничего не менял в роли, но за все время наших посиделок даже не высказывался о ней - понимал, что автору гораздо важнее удержать в душе все связи, все нюансы, чем услышать мнение, которое может это хрупкое равновесие нарушить. Поэтому я просто читал, а потом сыграл. И ничего более.
Неужели Тарантино так и не поинтересовался вашим мнением?
Вальц: Нет.
Но образ Кинга Шульца получился настолько выпуклым и органичным, что не возникает даже сомнения в том, что он писался на вас.
Вальц: Он на меня и писался, но писался не мной. Квентин мало того что потрясающий выдумщик историй, он же еще и характеры выстраивает с такой деталировкой, что кажется: ты с этим человеком знаком давно и хорошо. Я бы сказал, что произносить написанные им реплики все равно что петь в опере: так гладко и гармонично ложатся слова. Актеру остается только следовать его указаниям. Это касалось и меня, и Джейми Фокса, и Сэма Джексона, и Керри Вашингтон - всех касалось.
Это как раз чувствуется. Ансамбль в картине замечательный, но не менее замечательно то, что единственный в ней европейский актер так хорошо вписался в вестерн.
Вальц: Загадки никакой нет. Спагетти-вестерны были фантастически популярны в Европе, а для меня вестерны были вообще первыми американскими фильмами, которые я увидел, поэтому атмосфера с самого начала стала для меня родной. А уж имя Джанго просто вошло в европейский кинофольклор. Можете себе представить, что ни один спагетти-вестерн не обходился без имени Джанго в списке действующих лиц, причем совершенно необязательно, чтобы в фильме в действительности был герой с таким именем. Главное - попасть в рекламу.
В "Бесславных ублюдках" Тарантино довольно лихо прошелся по Холокосту, в нынешнем фильме - по рабству.
Вальц: Один из ваших коллег-журналистов спросил: "Разве можно смеяться над рабством?", и я ответил вопросом на вопрос: "А кто смеется над рабством?" После чего он задумался. Нет, мы не смеемся над рабством, мы находим смешные элементы, которые заставляют зрителя выйти из рутины, дернуться в кресле и увидеть всю жуткую, нелепую жестокость происходящего. Разве самые высокие трагедии не построены на этом? Разве Шекспир не использовал этот прием?
Ваша манера игры сильно отличается не только от голливудской, но даже и от игры европейцев, которые снимаются в Голливуде. Сыграло ли свою роль то, что вы изучали систему Станиславского у Ли Страсберга в Нью-Йорке, или, как принято здесь говорить, являетесь актером Метода?
Вальц: Не думаю. То есть систему я, конечно, изучал, Страсберг был очень тщательным учителем, но он и сам понимал ограниченность метода, его неуниверсальность. Система Станиславского сыграла огромную роль в 40 - 50-е годы, вытащив американский театр из болота провинциальности, но затем этот театр уже стал развиваться по своим внутренним законам, отличным от диктуемых канонов. А я родом из актерской семьи, причем с обеих сторон. Бабушка работала у Пискатора, мама училась у Макса Рейнгардта, тетка играла у Брехта - и от каждого помаленечку шло в семью. Я думаю, сегодня нет места ни чисто выстроенным образам, ни чисто поставленным конфликтам - так все смешалось. Исходя из моего личного опыта: я - немец, выросший в Австрии, работавший в Англии, сейчас живущий в Америке, учился у адепта великого русского артиста Чехова - ну как разобраться в этом замечательном коктейле?
Я, конечно, не удержусь от упоминания, что в Голливуде начинается сезон раздачи наград и все громче звучат голоса, что Вальц будет номинирован на "Оскара". Как вы относитесь к этой ежегодной ярмарке тщеславия?
Вальц: Это не такой простой вопрос, каким может показаться. Если вы тратите силы только для того, чтобы блеснуть на этой ярмарке, тогда у вас явные проблемы. Но если вы понимаете, что это признание того, что сделано, во что вложены способности, силы и время, то получается несколько другой коленкор. Кроме того, душа требует праздника - это ее свойство. Вот немцы после войны решили, что фестивальное действо со звездами недемократично, и приложили массу усилий, чтобы завершение Берлинского кинофестиваля проходило как можно скучнее. И преуспели в этом! Сейчас, кажется, начинают отходить от этой суровой простоты. Так что отношусь я к этому всему достаточно многогранно.
Что позволяет от чистого сердца пожелать вам победы.
Вальц: Спасибо.