Поделиться
Так вышло, что Олейникова все знают и помнят именно по "Городку". Снимался он немало и в кино - и названия фильмов вроде бы на слуху. Но… "Двенадцать стульев" - да не те. Киса Воробьянинов его был забавным - да сериал явно не самый удачный. В "Мастере и Маргарите" он сыграл Григория Римского - да и этот сериал не оправдал всех зрительских ожиданий. Была и "Карнавальная ночь 2" - но это тоже не та, первая "Карнавальная ночь". Было еще много ролей - а фильмы… других-то, увы, не было. Так что и судить о том, повезло с кинофильмами Олейникову или нет - судить-рядить нет смысла. Удачны или неудачны были фильмы - актера любили всегда.
Если измерять все любовью миллионов зрителей - то как раз "Городок" и стал для Олейникова счастливой отдушиной. Что в актере комического жанра первостепенно? Неповторимость. Здесь, как нигде, велик риск свалиться в пошлость - а Олейников со Стояновым умудрялись всегда этого избегать, даже если ходили по грани… За что, конечно, зрители и были им благодарны. Другие часто приедаются до тошноты - а Олейников со Стояновым ничуть. Это ли не высшее счастье артиста? Им были рады, шутки их запоминали, повторяли. Время какое-то выпало безвременное - а "Городок" их, казалось, "строить и жить помогает". И ведь смотреть их в записях будут, думаю, еще долго. Не "устареют". Даже если "Жизнь как песТня, или всё через Жё" (как назвал свою книгу воспоминаний Олейников).
В эстрадно-пародийных жанрах он работал с 70-х годов. Взяв сценический псевдоним по фамилии жены Ирины (настоящее имя артиста - Илья Клявер), работал до Юрия Стоянова еще с Романом Казаковым, с Владимиром Винокуром.
Сына Олейникова - Дениса Клявера, многие знают по группе "Чай вдвоем". Растут у Олейникова и внук Тимофей, и внучка Эвелина.
Денис Клявер, сын Ильи Олейникова, солист группы "Чай вдвоем":
- Я могу сказать, что настоящие артисты уходят. Папа - насколько открытым он был на сцене и на экране, такой же был и в жизни - легкий, искренний, позитивный... Мнительный - без этого качества хороших артистов не бывает. Добрый и светлый - наверное, поэтому Боженька и забрал. Нам сейчас, конечно, тяжело. Да, он давно болел, но все мы живем надеждами - мы лечились, делали все, что должны были, но сложилось именно так.
Ирина Полторак, автор "Городка":
- Не стало Ильи Олейникова… Что тут скажешь? Ужас… Мы не ожидали, что его болезнь так страшно и так неотвратимо кончится. И не получается ещё пока написать "Это был прекрасный…" Слово "был" не укладывается в голове. Для этого нужно время. Время, которого у него, оказывается, было так мало, так мало… Этим летом Илье исполнилось 65 лет, всего 65. Но за эти годы он очень много успел сделать. Одна только передача "Городок", из которой выросли все многочисленные сегодняшние клоны разной степени художественности, идёт почти 20 лет. А теперь надо писать не "идёт", а "шла 20 лет". Представить это невозможно. Творческое содружество с Юрием Стояновым продолжалось ещё дольше. В сознании зрителя они так срослись, настолько соединились в один цельный образ Олейниково-Стоянова, что представить их по отдельности долгое время было вообще невозможно. Это сейчас для появления на телеэкране достаточны какие-то маловразумительные подробности биографии типа знакомств с нужными людьми или принадлежности к какой-то пробивной группе людей. В то время, когда на экране впервые появились Олейников и Стоянов, для этого нужны были прежде всего талант и высокий профессионализм, а всякие там серьезные родственники и связи могли, конечно, сильно помочь, но не заменить их. А уж талантом и профессионализмом и Олейников, и Стоянов были не обижены.
Знаете, ведь долгая народная любовь - такая штука, что её надо чем-то действительно очень сильно заслужить. Бабочки-однодневки, актёры на час, конечно, тоже бывают, и народ их любит - неделю, месяц. А потом - ау! Кто это? Как фамилия? Он вроде что-то когда-то сыграл… Или спел? Не помню. И всё! Сколько таких случаев? Сколько угодно! А вот чтоб народ так полюбил, как Илью и Юрия, это редкость, таких случав немного. И потому они действительные, неподдельные, настоящие народные артисты.
А теперь Илюши больше нет. Это был… ну, нет сил писать "был", а придётся… Это был тонкий, своеобразный человек, который любил читать, высоко ценил английский юмор, любил и знал музыку, играл на пианино, сам сочинял. Он был частью чего-то, что без него не может существовать, это касается и творчества, и семейного круга, и круга друзей.
Без него будет очень трудно. И я это пишу не потому, что "de mortius aut nihil aut bene” (о мертвых - хорошо или ничего - Прим. С.А.). Илья в этом не нуждается.
Подготовила Сусанна Альперина
Избранные фразочки Олейникова
"Я родился в виноградной республике, и уже из одного этого можно сделать вывод, что Родина щедро поила меня не только берёзовым соком".
"Как писали Ильф и Петров, умный попадает в дурацкое положение иногда. Дурак же находится в дурацком положении всю жизнь…"
"Осенью семидесятого врачебная комиссия при военкомате поставила мне страшный, а главное, неожиданный диагноз - годен к строевой. Как всякое разумное существо, я понимал, что армия есть важнейший государственный инструмент, но не понимал при этом другого - при чем здесь я?".
"Факт остается фактом, идиоты в армии размножаются, как микробы в бульоне. Я знавал многих нормальных мужиков, которые, попав в армию, превращались в полных недоумков, причем, что характерно, демобилизовавшись, тут же становились совершенно нормальными".
"К российскому футболу отношусь скептически… Болеешь или нет за нашу команду - результат один. Она проигрывает даже тогда, когда выигрывает. Парадоксально - денег футболисты получают, как на Западе, а играют, как в Монголии!".
"Я вовсе не претендую на достоверность изложенных фактов. Слишком много воды утекло с тех пор. Может быть, это было не так, может, не совсем так, может, совсем не так, но мне почему-то кажется, что всё это именно так и было".
"Роль, порученная мне в кукольной труппе, по количеству текста мало чем отличалась от Веласкеса. Это была роль барсучка. Оптимистично настроенный, он с рюкзаком за плечами выныривал на лесную опушку, распевая песенку следующего содержания:
"Эй, с дороги, звери-птицы,/ Волки, совы и лисицы./ Барсук в школу идет,/ Барсук в школу идет".
- Ты куда, барсучок? - весело спрашивала белочка, настроенная не менее оптимистично.
- В школу иду! - еще веселей отвечал барсучок.
- А там интересно? - спрашивала белочка, на всякий случай добавив еще несколько градусов веселья.
- Оч-чень! - уже на пределе оптимизма визжал барсучок и уходил в прекрасное далеко".
...Когда один мой знакомый, человек с большим уголовным прошлым, узнал, что я лечу на гастроли в Афганистан, он по секрету сообщил, что туда "надо везти две весчи, всего две! Водки и виски для наших, шампанское и слесарные инструменты для ихних". Конец цитаты. С водкой и шампанским проблем не было. Эту продукцию я достал сразу. Как ни странно, не было проблем и с виски. Его ни с того ни с сего забросили в близлежащий универсам. Это можно было квалифицировать исключительно как чудо, так как виски ни до того, ни после в нашем универсаме больше не появлялось. Никогда.
Что касается слесарных инструментов, то с ними тоже проблем не было. Я купил их двадцать наборов. На всякий случай. Запас карман не тянет. Собрав все это богатство воедино, я понял, что экипирован по высшему классу, и испытал от этого факта большое моральное и физическое удовлетворение. Правда, в аэропорту мое удовлетворение несколько снизило потенцию и дало трещину. Встретившись с родным коллективом, я был крайне удивлен, увидев, что не было ни одного индивида, не взявшего с собой в дорогу ставший мне столь родным и дорогим джентльменский комплект. А именно: водку, шампанское, виски и, конечно, слесарные наборы...
...Поселили нас всех в одной большой комнате в Доме офицеров... На следующее утро неизвестно откуда появился жуликоватого вида прапорщик и предложил скупить весь товар оптом. Расплачивался он чеками. Такими же чеками платили зарплату военным, и они, приезжая домой, отоваривали эти чеки в специальных магазинах, куда простому советскому человеку вход был категорически запрещен. Но... Но... Парадокс заключался в том, что если эти чеки обменять на местную валюту, которая называлась афгани, то в кабульских лавках на эти деньги можно было купить товара, во-первых, гораздо больше, а во-вторых, значительно более качественного. Стало ясно: чеки надо менять! Но где? Но как?
Через несколько дней мы улетели в Шинданд. После концерта - традиционный банкет. За столом рядом со мной оказался огромный мужик с казацкими опущенными усами. "А это, - горделиво, но в то же время с опаской сказал командир полка, - наш Ваня, Ванечка. Ванечка лично задушил сорок душманов. Во-о-от. Причем, что характерно, задушил исключительно руками". Эта важная подробность нас приятно порадовала...
...Я смотрел на него и думал: "Вот он, могучий русский характер! Вот он, былинный герой, могущий одной рукой разметать сотню врагов, а другой - вторую сотню. Нам бы тысчонки три таких Вань, и проблема обороноспособности страны была бы решена раз и навсегда!" От патриотических мыслей меня отвлек капитан, которого до этого не было среди нас.
- Я слышал, вы чеки хотите обменять? - тихо спросил он.
- Хочу, - сказал я.
- Мы только что с воинской операции. Кое-что изъяли у врагов. Так что афгани у меня есть.
- Много?
- Гм... - ухмыльнулся он. - На вас хватит.
- Мы завтра улетаем. В восемь утра. Может, сейчас ченчнемся?
- Не, - сказал он, - я же не здесь живу. В Михайловке.
- Где, где? - удивился я.
- В Михайловке, а где же еще?
- А что, в Афганистане уже Михайловка появилась?
- Дык, обживаемся потихонечку, - буднично сказал капитан.
- Тогда, значит, я должен к вам приехать?
- Да тут езды-то всего ничего. Сначала по этой дороге, - и он показал куда-то вдаль, - потом свернешь направо, увидишь три модуля - это Михайловка и есть. Средний модуль мой. Комната 12.
- Ладно, - решился я. - В шесть утра я у вас.
Я нашел шофера командира полка, отвел его в сторону и спросил:
- В Михайловку отвезешь? Туда и обратно. Двести афгани заплачу.
- Не вопрос, - кивнул он.
- В пять тридцать завтра. Не позже, иначе на самолет опоздаю.
- Ну я же сказал, не вопрос, - промолвил он зевая.
Я собрал все чеки, заработанные моей братвой в праведной битве с жуликоватым прапорщиком, сложил их в дипломат и уснул. А наутро ровно в пять тридцать, как и было условлено, я уже стоял у гостиницы. Прошло пять минут. Шофера не было. Прошло еще десять. Шофера не было. К шести часам стало ясно, что если я не уеду сию минуту, то вся кредитная история накроется медным тазом. На мое счастье, впереди запылила машина. Машина была такая старая и грязная, что ее марку невозможно было определить. За рулем сидел афганец...
...Я голоснул. Он тормознул.
- В Михайловку, - сладко пропел я. - Заплачу.
Вы не поверите. Мы поехали.
И вот уже тот самый поворот, а за поворотом столбик, одиноко стоящий у дороги, а на столбике написано: "Михайловка".
Я вышел и направился к модулю. Шел, как и было указано, к среднему. Захожу. Узкий темный коридор. Ага! Вот она, комната номер 12. Я стучу. Никто не открывает. Опять стучу. Опять никто не открывает. Нервы на пределе. Толкаю дверь ногой. В нос ударил жуткий запах блевотины, мочи и пота. Передо мной предстала комната метров трех с половиной. В комнате кровать. На кровати - мертвецки пьяный знакомый капитан, а с ним две бабы в таком же состоянии. Я начинаю его тормошить. Наконец он открывает глаза.
- Афгани давай, - взволнованно зашипел я.
- Какие афгани? Что за афгани? Ты как сюда попал? - с бодуна не понял он.
- Ты что, забыл?
Нервы уже были не то что на пределе, мне казалось, что еще секунда, и они взорвутся к чертовой матери.
- Ну мы же вчера договаривались, капитан!
Он начал медленно приходить в себя. Помотав головой, выпил воды из грязного графина и, кряхтя, залез под кровать, откуда выгреб огромный фибровый чемодан. Чемодан был забит афганями. Такого количества денег я не видел никогда. Наконец с расчетами было покончено, и добрая четверть чемодана перекочевала ко мне. Деньги я сложил в пакет и, не попрощавшись, выбежал из модуля.
Машина стояла. Я сел, залез в пакет рукой, не глядя, вынул оттуда пачку денег, сунул их афганцу и сказал: "Обратно. Только быстро, умоляю!".
Афганец рванул. Вернулся я за пятнадцать минут до отлета. ...
...В самолете я раздал всем сестрам по серьгам, то есть каждому свою долю. Раздав, закрыл глаза и подумал: "Какой же ты дебил! В стране, в которой идет война, садишься в незнакомую машину с аборигеном. Да он мог увезти тебя куда угодно, и далее, как в песне, "и никто не узнает, где могилка твоя". Но ангел-хранитель спас меня и на этот раз, а я получил почетную кличку - герой Афганистана.