Поделиться
Теперь это история любви, долга и коварства. Екатерина II поручает графу Орлову обманом влюбить в себя самозванку Елизавету и привезти ее в Петербург в цепях, но Орлов влюбляется всерьез, и ему нужно сделать страшный выбор. Бедную Лизу заточают в крепость, где красавица и умирает от любви и кашля. Эту душераздирающую коллизию в театре "Московская оперетта" разыгрывают очень серьезно.
"Граф Орлов" - прежде всего восхитительное зрелище, здесь ведущее трио - сценограф, художники по костюмам и свету. Вячеслав Окунев придумал легкую, стильную, волшебным образом трансформирующуюся конструкцию. Костюмы Андрея Дрыкина - пир фантазии: они то по-кустодиевски ярки и красочны, то как бы гаснут, образуя редкую по выразительности черно-белую графику. Глеб Фильштинский создает настоящую световую живопись, своего рода цветомузыку, то исполненную романтики, то праздничную, то трагическую. Равной я не припомню на российской сцене, - ее можно смотреть отдельно, и в световой партитуре заложено больше драматизма, чем, увы, в музыке Романа Игнатьева, построенной на монотонном надрыве, рыдании и пафосе. Есть пара сравнительно удавшихся арий, но в основе - беспрерывное фортиссимо, усиленное аппаратурой до немузыкального громыхания, рассчитанного на оглохших от дискотек подростков.
Вся сценическая машинерия работает безупречно - словно смотришь виртуозно смонтированный, до блеска доведенный кинофильм. Сходство усугубляется новейшей традицией играть спектакль без оркестра - под запись. Усиленные электроникой голоса звучат как бы отдельно от солистов, и первые минуты спектакля развлекаешься тем, что ищешь на сцене фигурку, раскрывающую синхронно рот: кто это там поет? Помнится, еще в начале века в мюзикле "Норд-Ост" уже умели создавать выразительное пространственное звучание, - теперь, спустя годы, вдруг разучились.
Но в главном получился высококлассный, доведенный до совершенства аттракцион, и он воздействует на том же физиологическом уровне, что и парковое колесо обозрения: с него открываются захватывающие виды, ты ахаешь от восторга, но душа остается непотревоженной. Впрочем, предложенный авторами исторический материал, переведенный в регистр любовной мелодрамы с трагическим выбором между страстью и долгом, сам по себе достаточно выразителен, чтобы за ходом сюжета зрители следили с интересом. Но и он существует как бы отдельно от того, что мы называем театром: от сценического текста, характеров и актеров. Сюжет не играют - его обозначают. В световом мареве перемещаются и образуют композиции изобретательно декорированные фигурки, более всего напоминающие персонажей детского картонного театра - плоских, но способных патетически воздевать руки к небу. Актеры как таковые здесь не нужны, и Лику Руллу, играющую властную Екатерину, легко перепутать с Екатериной Гусевой, и совершенно неважно, кто именно сегодня выступит в роли графа Орлова или влюбленной в него бедолаги Елизаветы: сама конструкция этого шоу подобна фанерным фигуркам у пляжного фотографа: в них достаточно просунуть голову - и художественный образ готов.
Спектакль создавала та же творческая группа, что и мюзикл "Монте-Кристо": режиссер Алина Чевик и хореограф Ирина Корнеева. И опять-таки их работа заслуживает самой высокой оценки: режиссура изобретательна и гибка, мизансцены динамичны и выразительны, они тоже образуют на подмостках некий режиссерский рисунок, переменчивый, точно обозначающий коллизию и состояние персонажа. Хороша хореография, особенно в начале второго акта, когда громыхающие космополитичные речитативы в музыке сменяются по-настоящему талантливой стилизацией под русский фольклорный мелос. Отменное зрелище этот "Граф Орлов", нет спора. И он был бы прорывом в новое качество нашей музыкальной сцены, если бы не обозначал генеральное направление, в котором эта музыкальная сцена у нас неуклонно движется.
Премьера "Московской оперетты" наиболее полно выражает набирающее силу стремление соорудить в Москве свой Бродвей. У Бродвея бесспорно есть чему учиться, и "вещественное оформление" спектакля, его феерическая зрелищность, безукоризненная отлаженность сценического механизма говорят о том, что и у нас есть хорошие ученики. Но у Бродвея - свои пороки, и они тоже послушно усвоены спектаклем: стертость характеров, перемолотых сценической техникой в пыль и доведенных до состояния танцующих картонных фигурок. Жанр мюзикла и в Америке сегодня подмочен: техника стала слишком агрессивной, чтобы оставить место живому актеру, и мюзиклы запоминаются теперь люстрой, падающей на головы зрителей, или сногсшибательным прикидом Короля-Льва. Времена, когда зрители шли на Джули Эндрюс, Боба Хоупа или Бинга Кросби, давно позади: актер не может сделать себе имя, козыряя килограммами тканей и бирюлек, на нем повешенных. На афишах новых мюзиклов нет имен композитора и драматурга: их роль тоже служебна, их задача - дать театру минимальный повод блеснуть новым сценическим и световым оборудованием. Все они, некогда игравшие в театре ключевую роль, - лишь камешки в мозаике, которую выкладывают для нас художники - истинные авторы и главные герои спектакля.
Поэтому талантливый Юлий Ким опускается на уровень, которого от него не ждешь. Поэтому композитор удовлетворяется модным громыханием. Поэтому новое шоу спокойно обходится без драматургии, без музыки и даже без актеров. Поэтому мюзикл с персонажами из российской истории создается по типу яркой, но простоватой матрешки, которую иностранцы увозят в качестве русского сувенира. А зрители должны играть роль тех самых иностранцев и, разинув рот, дивиться петрушечной красоте загадочной русской души.