Поделиться
Прелюдия
Когда мерещатся
чугунная ограда,
И пробегающих трамваев
огоньки,
И запах листьев из ночного сада,
И темный блеск
встревоженной реки,
И теплое, осеннее ненастье
На мостовой, средь
искристых камней -
Мне кажется, что нет
иного счастья,
Чем помнить
Город юности моей.
Мне кажется...
Нет, я уверен в этом!
Что тщетны грани верст
и грани лет,
Что улица, увенчанная светом,
Рождает мой давнишний
силуэт.
Что тень моя видна на
серых зданьях,
Мой след блестит
на искристых камнях.
Как Город жив
в моих воспоминаньях,
Так тень моя жива в его тенях!
Лев Гумилев,
1942 г., Норильский лагерь
Сын великих поэтов Анны Ахматовой и Николая Гумилева. Лагерник, который, чтобы заслужить отправку на фронт, открывает большое месторождение железа на Нижней Тунгуске. "Я попросил - как в благодарность - отпустить меня в армию. Начальство долго колебалось, но потом отпустили..." Воевал в зенитной артиллерии. Когда наши вышли к Одеру, рядовой 1386-го полка 31-й дивизии Лев Гумилев прочитал однополчанам стихи Гете на языке оригинала: "Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!" Поняли не все. Тогда он прочитал свои, только накануне им сочиненные:
Мы шли дорогой русской славы,
Мы шли грозой чужой земле,
И лик истерзанной Варшавы,
Мелькнув,
исчез в январской мгле...
Потом был штурм Зееловских высот, Победа, возвращение домой. И опять арест и новый срок. Теперь известно, как хлопотала о нем мать, на какие унижения она шла, но освободили Льва Гумилева одним из последних политических - только в конце мая 1956 года.
И вот каким может быть сопротивление злой судьбе: вопреки всему он достиг вершин науки. Его имя сегодня носит Евразийский университет в Астане. Историк, географ, этнограф. Единственный в своем роде ученый-поэт. Не потому, что писал стихи (стихи писали многие выдающиеся ученые), а потому, что его работы построены по законам поэтического текста. Так легче было запомнить придуманное в заключении, где часто у него не было ни бумаги, ни карандаша. Свою знаменитую теорию пассионарности он придумал в "Крестах". "Если для тебя что-либо интересно, - вспоминал Лев Николаевич, - то обстоятельства и обстановка не помеха. Думать ведь можно везде".
Под присмотром органов Лев Николаевич жил вплоть до 1986 года. Уезжая из дома, оставлял на рабочем столе записку: "Начальник! Шмоная, книг не кради, а рукописи клади на место. Л. Гумилев".
Родился Лев Николаевич Гумилев в Петербурге, но больше любил его пригороды. В анкетах писал, что родился в Царском Селе. А отчизной своей почитал скромный и тихий городок Бежецк. Здесь, у бабушки Анны Ивановны, он провел детство, пошел в школу. На Рождество 1921 года в Бежецк приехала навестить сына Анна Андреевна Ахматова.
Там белые церкви и звонкий,
светящийся лед.
Там милого сына цветут
васильковые очи...
В 1986 году Лев Николаевич выступил на вечере, посвященном Николаю Гумилеву и Анне Ахматовой, с научным сообщением. По сути, это был не доклад, а последний поклон местам детства и отрочества. "Это ополье, всхолмленная местность, глубокие овраги... Прекрасная речка Остречина, в которой мы все купались, - очень маленькая речка... Этим воздухом дышал и воспитался, потому я его люблю. Но вы скажете, что это, в конце концов, ваше личное дело, а зачем он нужен нам? А потому, что этот якобы скучный ландшафт... эти луга, покрытые цветами, васильки во ржи, незабудки у водоемов, желтые купальницы - они некрасивые цветы, но они очень идут к этому ландшафту... Они дают возможность того сосредоточения, которое необходимо для того, чтобы отвлечься на избранную тему... Ничто не отвлекало. Все было привычно, и потому - прекрасно..."
Вечер теплый и тихий
в родимой стране
Почему-то сегодня
припомнился мне.
Теплый вечер чуть трогал
вершины берез.
Пестрый луг в предзакатном
сиянии цвел,
И звенели на воздухе
крылья стрекоз,
И блестели тела
пролетающих пчел...
Льву молодому от Льва старого
...Зайдя в занесенный снегом барак, я увидел согбенную фигуру заросшего бородой старика, поддерживавшего огонь в печке. Это был Гумилев. "Старику" в тот год исполнилось 38 лет. Нам не понадобилось много времени, чтобы окунуться друг в друга. Наверное, это произошло и потому, что оба мы были еще молоды и с разницей в возрасте всего в 14 лет. И потому, что он сразу рассказал о том, как мой отец, ректор Ленинградского университета, вопреки яростному сопротивлению властей, дал ему возможность перед последним, четвертым арестом защитить кандидатскую, а для меня, только что отца потерявшего, теплые слова о нем были дороже всего.
Этот срок Гумилев отбывал уже дипломированным ученым и мог при случае, говоря по-лагерному, "хилять под старичка профессора". Впрочем, прошлые звания не избавляли в лагере от тяжелой работы, страшного голода, полного бесправия, и для Гумилева спасительная, хотя бы от холода, должность при печке была большой удачей в его борьбе за выживание.
Одно время наши нары находились одни над другими, и мы со Львом Николаевичем обсуждали все вопросы бытия - от космоса и власти до перспектив нашего выживания. Это был постоянный диалог, в какой-то степени на равных. Не то чтобы я знал столько же, как он, - уровень Гумилева, его феноменальной памяти, знания истории, этнографии, литературы (именно от него я впервые услышал множество стихов поэтов, о которых и не слышал) до сих пор для многих недостижим. Но дело в том, что он и сам слушал нас, приходил советоваться - например, о том, что ему делать, выйдя на свободу, стоит ли заниматься его теорией этногенеза, есть ли у нее перспективы.
- По-моему, путь у вас один - защищаться, получать кафедру и готовить учеников, - что-то в таком роде отвечал ему я. - Будет шанс, что ваши идеи не погибнут.
Видимо, этот разговор запал в душу Гумилева, и через много лет, вручая мне "Этногенез и биосфера Земли", он написал на титульном листе: "Дорогому молодому Льву от Льва старого, облезлого, на память о годах рождения этой книги. Ваш совет выполнен: автор освободился, защитил две докторские, 25 лет читал курс в Университете и, наконец, выпустил сию книгу. Итак, она рождалась 40 лет. Л. Гумилев".
Из воспоминаний солагерника Л.Н. Гумилева, ученого и публициста Льва Вознесенского