Поделиться
Петербург Достоевского, странный голос его героев, беззащитно-откровенных, вдруг возник на страницах повестей и рассказов молодого автора в конце 70-х годов прошлого века. Талантливую прозу заметили не только в России, повести Кожевникова "Две тетради", "Ученик" издавались в Германии, Америке, Франции. Были и фильмы с его участием. Но в свободном от цензуры литературном пространстве вдруг исчез главный элемент - читатель. Стихи и проза того ряда, в котором был Кожевников, стали казаться кому-то ненужными - в мире, где не убавилось ни корысти, ни жестокости, ни бездушия. С Кожевниковым произошло то, что в старину называлось точно и окончательно - разрыв сердца. Он не дожил до 60 лет. Похоронили его в среду на Смоленском кладбище.
Писатель Андрей Битов так отреагировал на смерть Петра Кожевникова:
- Весть, без преувеличения, сразила меня. У него была повесть "Ученик" (1976) - о молодом художнике, который наблюдает и переживает смерть своего учителя. И это была бы правильная последовательность, потому что не должен учитель хоронить ученика, так же как и отец сына. Учеником я его не назову, но крестником могу назвать безусловно, ибо это я подвиг его на участие в "Метропольской" авантюре, что и стало его первой публикацией и первой известностью.
Он был молод, смел, и единственный из Ленинграда не побоялся этого опасного участия. И оно того стоило, потому что повесть его "Две тетради", уже больше пяти лет томившаяся в рукописи без всякой надежды на советскую публикацию, оказалась не только открытием имени, но и едва ли не лучшей прозой в составе всего этого прославленного сборника. Я писал ему предисловие для французского издания его книги и назвал его "Сделай сам". Так назывались в советское время инструкции для детей о том, как что-нибудь скроить или склеить. Рожденный в потомственной семье петербургских интеллигентов (знаменитые Ганзены, подарившие русским читателям сказки Андерсена), он тем не менее всего себя сделал сам, не избежав ни одного из тех странных опытов, которые предоставляла ему наша странная действительность. Он работал над собой непрерывно и больше чем кто бы то ни был из тех, кого я по жизни близко знал. От учителя рисования до водолаза, от тренера по единоборствам до актера, от депутата Райсовета до охранника бандита. Все это он замечательно запоминал и именно глазом художника, а не писателя. Художника, которым он так и не стал, заменив рисунок и живопись прозой.
Первая его повесть, опубликованная в "Метрополе" - "Две тетради", была ужасна и прекрасна. Ужасна - как наша действительность, прекрасна - как Ромео и Джульетта. Потом последовали и другие замечательные повести - "Ученик", "Остров" и последняя, которую я читал, "Не отвергни меня" - опять о любви. "От любви до любви" - так бы я назвал текст, посвященный его памяти. Но я к нему не готов. Занимаясь вечно не своим делом, неравнодушный жил человек на этой земле, готовый помочь всем, кроме самого себя.
Я скорблю по нему как по родственнику, хотя кровно мы с ним и не связаны, но это тем не менее именно кровное родство...