Поделиться
Дата не круглая, но это и хорошо. В отмечании круглых смертных дат всегда есть какая-то неловкость. Причем у нас она проявляется на государственном уровне. В 1937 году в СССР очень широко и помпезно отмечали 100-летие гибели А. С. Пушкина, и это совпало с началом масштабных репрессий против интеллигенции. Два года назад мы как-то невнятно отметили столетие ухода и смерти Л. Н. Толстого. И жизнь началась какая-то невнятная.
Но в этом году мы должны отметить и две круглые даты. 50 лет назад, в ноябре 1962 года, в журнале "Новый мир" вышла повесть "Один день Ивана Денисовича". Это и начало публичного литературного пути Александра Исаевича, и, конечно, определенная веха в русской литературе вообще. А 40 лет назад, в начале 1972 года, он закончил писать свою "Нобелевскую лекцию", и в том же году она вышла на русском, шведском и английском языках в сборнике Нобелевского комитета "Les Prix Nobel en 1971". Напомню, что эта премия была присуждена еще в октябре 1970 года, но Солженицын отказался от поездки в Швецию, понимая, что обратно его не пустят. В 1972 году в Москву должен был приехать секретарь Шведской академии Карл Рагнар Гиров, чтобы вручить премию на частной квартире. К этому визиту писатель готовил свою лекцию. Но Гирову отказали в визе, и тогда текст лекции был нелегально переправлен в Швецию. По сути, это было начало публичного пути Солженицына как публициста, если не считать его статьи - полемики о русском языке с академиком В. В. Виноградовым в 1965 году в "Литературной газете" - "Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана" - первая и единственная газетная публикация в подцензурной прессе.
Так что всё было сравнительно недавно: и начало литературной деятельности, и первое громкое выступление как публициста. За это время, собственно, успело вырасти и даже занять ключевые места в обществе и государстве только одно поколение. И это мое поколение. Те, которым сегодня за сорок. Те, которые родились и были детьми, когда Солженицын прославился на родине, а обрели сознание, когда его на своей же родине запретили...
Разумеется, дело не только в Солженицыне, но и в нем тоже. Тогда, в начале 1960-х годов была возможность "перестройки" общества совсем другими людьми. Это было поколение воевавших или, по крайней мере, переживших войну. Война перемолола страну физически, но и прочистила мозги и души, восстановив незыблемые и традиционные понятия о том, что хорошо и плохо.
Не случайно, в 1950-60-е годы рождается мощная литература и сильная публицистика. Последняя нынче кажется старомодной и скучноватой, но именно она имела живую связь с обществом, ее обсуждали на всех углах, вырывали друг у друга из рук свежие номера "Нового мира", "Известий", "Литературной газеты".
Солженицын в своей прозе и публицистике всегда шел на много шагов впереди советской, подцензурной печати. И если бы ему была дана свобода голоса в СССР, сегодня мы имели бы совсем другое общество. Свободное общество, а не то, которое привыкло к тому, что свобода приходит "тайно", из-под полы, и исключительно со стороны Запада. Общество, которое выработало бы с в о и нравственные критерии и защиты перед вступлением в глобальный мир, а не входило бы в него на праве провинившегося подростка.
Когда мы стали "свободно" обсуждать "Архипелаг ГУЛАГ"? В 90-е годы. Но разве тогда нам было до обсуждения одной из самых важных проблем нашей истории?! Тогда в головах одних были только деньги, деньги, а других - бессильная обида, что их надувают, отнимают у них законный "кусок" общенародной собственности. Если бы мы свободно читали, обсуждали "Нобелевскую лекцию", где Солженицын говорил не только об искусстве и о красоте, которая, по Достоевскому, "спасет мир", но и об искусстве жизни отдельной страны с ее традициями в глобальном мире (да, уже тогда говорил!), разве сегодня мы смотрели бы на происходящее в глобальном мире как баран на новые ворота, не понимая, где тут вход и где тут выход?
"На нас валит накат событий, полмира в одну минуту узнаёт об их выплеске, но мерок - измерять те события и оценивать по законам не известных нам частей мира - не доносят и не могут донести по эфиру и в газетных листах: эти мерки слишком долго и особенно устаивались и усваивались в особной жизни отдельных стран и обществ, они не переносимы на лету".
Это в 72-м году написано, не сегодня...
Давайте помечтаем... В нормальном обществе, что такое нобелевский лауреат? Слава, гордость страны, высшее современное выражение ее художественной элиты, признанное всем мировым обществом. И что бы там ни писали о "нобелевском мифе", это такой, знаете ли, очень приятный "миф"! Не только для лауреатов, но и для страны, где они родились и на языке которой они пишут. Их лекции - это некое Слово не только от себя, но и от их культуры.
Даже сегодня, читая "Нобелевскую лекцию" Солженицына, нельзя не удивиться: во-первых, тому, на какой высокий пьедестал он поднимал Искусство (причем именно чистое, не ангажированное), а во-вторых, тому, как далеко он прозревал опасности, которые возникнут перед Россией, когда она неизбежно вольется в глобальный мир. И сколько же драгоценных лет мы потеряли, не думая об этом!
"... за последние десятилетия человечество незаметно, внезапно стало единым - обнадёжно единым и опасно единым, так что сотрясенья и воспаленья одной его части почти мгновенно передаются другим, иногда не имеющим к тому никакого иммунитета".
"Верхоглядное непонимание извечной человеческой сути, наивная уверенность непоживших сердец: вот э т и х лютых, жадных притеснителей прогоним, а следующие (мы!), отложив гранаты и автоматы, будут справедливые и сочувственные. Как бы не так!.." Ну хоть это-то мы сегодня понимаем?! Или всё еще нет? Тогда мы ничем не отличаемся от современного Ближнего Востока.
Искусство жить! Не самому, не просто нравственно совершенствуясь, чему справедливо учил Толстой в более традиционную эпоху жизни России, но всем обществом и в мире глобальных изменений. Вот о чем была эссеистика писателя с первой же публикации.