Роман-петля Евгения Клюева превращается в мистическую сказку

Евгений Клюев. Translit : роман-петля. М. : Время, 2012.

Сюжет нового романа филолога и сказочника Евгения Клюева до странного прост: из-за извержения вулкана Эйяфьядлайекудль герой - русский, живущий в Дании, - возвращается из Москвы в Копенгаген не на самолете, а на поезде-пароме-поезде: через Хельсинки и Стокгольм. А маме говорит (пятидесятишестилетний герой каждый час звонит маме - на протяжении всего романа непонятно, пятидесятивосьмилетний Евгений Клюев это серьезно или смеется?), что едет через Брест, Берлин и Гамбург. Ей так спокойнее. Герой аккуратно врет маме о месте своего нахождения, пока не выясняется, что по Бресту-Берлину-Гамбургу разгуливает его двойник: встречается с его друзьями, звонит его маме и даже самому ему… Как всегда у Клюева, к концу занятная история превращается в страшную сказку с мистическим финалом:

"Не сходи с ума. Никакого "сейчас” больше нет. И никакого "здесь” тоже нет. Кончились все "сейчас” и "здесь”, кон-чи-лись! - И дверь на втором этаже захлопнулась".

Что же касается путешествия, описания европейских городов и самих европейцев - тонких и точных - в романе предостаточно:

"Для него не составляет труда отличить подлинного европейца, откуда бы тот ни приехал на Запад, от европейца мнимого, сколько бы этот здесь ни прожил. Настоящий европеец - он объятия распахнутыми держит: ничего-ладно-пусть-приезжают-если-у-них-на-родине-жить-невозможно, хоть и себе во вред. <…> "своих” и "чужих” продолжают отличать по степени широты объятий…"

"Все норвежцы из Норвегии, они нигде, кроме как в Норвегии, не могут жить. - Почему? - Погибают. Погибают вне Норвегии".

"В Берлине ей очень неплохо… только бы в немку не превратиться. А жить в Берлине немцем… немкой - скучно. <…> Берлин Манон боготворила… странно, кстати, что Берлин на немецкой территории находится. Более кривого города в мире нет. Если весь мир - язык, то Берлин - его акцент".

И здесь живущему в Дании Евгению Клюеву можно верить безоговорочно. Из трех почти одинаково родных герою языков - русского, немецкого и датского, на которых он постоянно говорит по телефону (плюс шведский и английский - для мимолетных разговоров), - из их полифонии и рождается название романа:

"...стоило только Курту с этим всем-датчанам-датчанином всерьез разговориться, так, чтобы по-настоящему, на час или два, - и всем-датчанинам-датчанин превратился не в иностранца даже, а в этого, как его… чужеземца, да что там чужеземца - в инопланетянина! Которого Курт даже побаивался, поскольку вдруг… переставал понимать, есть ли ему, Курту, место в этом разговоре или нет уже. Казалось - что не было… встроиться не было куда: места-то много, но всё вокруг чужое - и одиноко Курту. Словно в лесу. Глухом таком русском лесу… который называется "чаша”. Нет, не "чаша”-"чашша” он называется, да и неважно, как называется! Транслит. Translit".

Матвей Ганапольский. Чао, Италия! М. : Астрель, 2011.

Первое, чем поражает книга журналиста Матвея Ганапольского, - запанибратство на грани фамильярности. От Колизея в авторской ладошке на переплете и фразы в аннотации: "Немедленно хватайте новое произведение великолепного Ганапольского и бегите к кассе" - до пассажей во вступлении вроде такого:

"Когда жена… водила меня по Ватикану, то она пыталась втолковать мне, что самое прекрасное во фресках Микеланджело в Сикстинской капелле - это фрагмент "Сотворение Адама”… где Адам почти соприкасается своей рукой с Рукой Господа. Так вот, я смотрел на фреску с иронией, а на жену - со снисхождением. Разве женщина может понять, что истинное дело любого Адама… смотреть боевик, сопровождая моменты перестрелок и драк звериным рыком".

Но не спешите после этих пассажей книгу захлопнуть. Прочитать ее, несомненно, стоит. Потому что даже если вы были в Италии, некоторые сведения и особенно суждения, изложенные здесь, вы вряд ли откуда-нибудь еще почерпнете. О видах копченых колбас и секретах их вкуса; о том, чем надо запивать пиццу, а чем не стоит; что построил Муссолини в Риме кроме фашизма и почему мелкому итальянскому бизнесу не грозит кризис:

"Маттео, - проникновенно говорит мне продавец, - я хочу объяснить тебе, как я работаю. Моему магазину сорок восемь лет, и за это время и не брал ни одного кредита. Расширяться мне некуда, за стеной квартира. Я знаю, сколько лампочек в неделю у меня покупают, и больше чем надо их в магазин не завожу. Всех покупателей я знаю по именам. Все это называется мелкий бизнес. У вас, в России, ведь есть такой? <…> Мы продаем не воздух, а то, без чего нельзя жить. А это недорого стоит, и это все покупают. Вот и вся наша экономика. Так почему у меня должен быть кризис?!"

Вообще там, где речь идет об экономике и социальных явлениях, Ганапольский прекрасен:

"После войны Италия была очень бедной страной. Вот эти знаменитые кадры из итальянских неореалистических фильмов, где мужик в дырявой майке ест половину луковицы на обед - это не было преувеличением. <…> Генетическая память высокой культуры труда дала свои всходы. И уже через десять лет семья ездила в своем маленьком "фиатике”, майка рабочего была уже без дырки, а вместо луковицы ели настоящую еду".

Так вот, по прочтении этой интересной и по-своему замечательной книги остается только один вопрос: рассказывающий Ганапольскому об Италии Алексей Букалов (если верить автору, вся книга состоит из Алексей-Букаловских рассказов) - он литературный персонаж или соавтор? Если первое, то - браво, Матвей Юрьевич, персонаж Вы придумали чудесный, Онегин с Пушкиным отдыхают. А если соавтор - почему он как соавтор нигде не указан?

Ольга Славникова. Любовь в седьмом вагоне : рассказы. М. : АСТ, 2008.

Рассказы о путешествии в чистом виде - о путешествии на поезде - Ольга Славникова писала для журнала "Саквояж-СВ", а потом выпустила отдельной книгой (оттуда же родом замечательные ЖД-рассказы Дмитрия Быкова). Рассказы эти для Славниковой настолько нетипичны, что критики и поклонники хором закричали: что за ерунда! где фирменный стиль? где язык?..

Между тем рассказы, в которых несомненно присутствуют и фирменный язык, и любовь к деталям, написаны в совершенно разных жанрах - от антиутопии до детектива, от любовной истории до мистики (автор всё это определяет как достоверную фантастику) и полны удивительных ситуаций и ярко написанных героев.

Например, сестры Черепановы, которые построили паровоз и возят на нем в город жителей своей деревни:

"И вот тридцатого августа, в полдень, паровоз сестер Черепановых, сопя, вышел из депо. Был он нетяжел и невелик, напоминал, действительно, старинную зингеровскую швейную машинку, поставленную на взятые от маленького тепловоза колесные пары. На открытом тендере вздыхал и шепелявил громадный чан с брагой, под чаном потрескивала и калилась небольшая чугунная печка, и змеевик, пройдя через резервуар с водой, уходил, как нитка в швейный механизм, в паровозную топку. Из четырех разрушенных вагончиков сестры собрали два и покрасили их изумрудно-зеленой масляной краской, не до конца просохшей. Впереди, на морде паровоза, где в советские времена делали красную звезду, Машка намалевала улыбающуюся физиономию не то дворняги, не то огромной черноухой мыши, срисованную с красивого золотого фантика от жвачки".

Или герой рассказа "Старик и смерч", дом которого три раза был разрушен стихией, но он упорно стоил его на прежнем месте:

"Когда дом поломало в первый раз, вероятность его разрушения резко уменьшилась. После второго раза разрушение стало совсем невероятным. После третьего - будет почти невозможным. После четвертого... В общем, настанет некий энный раз, после которого я в своем доме стану неуязвим.

- Бессмертен, может быть? - иронически спросила Кира, чувствуя, однако, как от волнения, от близости чего-то таинственного сердце пропустило удар и зависло в пустоте.

- Бессмертен, - серьезно подтвердил Смоляков".

Или поезд "Русская пуля", который за шесть часов может проехать от Москвы до Иркутска:

"Видимо, закончился участок Транссиба, подготовленный и вылизанный для движения сверхскоростного. Удары следовали один за другим, нехорошей вибрацией отдаваясь в позвоночнике. Теперь сверхскоростной рубил Россию, будто топор мясо. За окном - или это так казалось? - пролетали мокрые ошметки. <…> Вагон мотало, синие плафоны на потолке мерцали, как молнии в грозу. Казалось, что поезд-топор вот-вот вонзится в кость".

Не могу сказать, что это главная с позиций Великой Литературы книга Ольги Славниковой, - но рассказы советую прочитать - получите удовольствие.