Поделиться
А отсутствие объективности - ну как она уместится в одной голове? - не такой уж и недостаток. Пристрастность теплее и человечней - а без этого "фоменок” и их мастера не стоит и пытаться понять.
Накануне 80-летия Фоменко мы поговорили с актрисами "Мастерской” - Галиной Тюниной, Полиной Кутеповой и Мадлен Джабраиловой. Они из тех, с кем Петр Наумович и начинал создавать свой театр. Не хочется лишних словес, поэтому от наших разговоров здесь - лишь монологи и реплики самих актрис.
Говорили они, замечу, постоянно вспоминая, - ах, он убьет нас, если услышит столько слов о себе. Не знаю, мне все же хочется верить, что не убьет.
Галина Тюнина: Мы трудно начинали. Первые шаги в театре, опыта нет, денег ни копейки, многие среди нас не москвичи, огромная ответственность за полученный от зрителя аванс любви, кружили голову похвалы, непростое время в стране, а мы все силы направляли на то, чтобы сделать первый спектакль, удержать его, не растерять того, что вроде бы начало получаться. Трудное счастье создания спектакля. Счастье - в преодолении трудностей, и это дает радость.
Когда появилось помещение у театра, квартиры у актеров, дети, большое количество людей, которые помогают нам в работе, - легче не стало. Как говорит Петр Наумович: "Трудно было первые сто лет, дальше будет еще трудней". Он всегда задает уровень трудностей. Повышает его. Он привносит в спектакли такие сложности, что в конце концов, преодолевая их, ты забываешь об эффекте, который хотел произвести. По словам Булгакова, "те, кто жалуется на усталость, увы, разочаруются. Ибо им придется "устать" еще больше…". Наверное, благодаря этому и получается что-то стоящее.
У нас в театре не было в графике слова "вы-ход-ной". Однажды договорились, назначили - то ли вторник, то ли понедельник. А потом приходим - на доске объявление крупными буквами: ВЫХОДНОЙ. И двадцать восклицательных знаков. А внизу маленькая приписочка: на репетицию вызываются: такой-то, такой-то… - по личной договоренности с Фоменко… Ну, все, конечно, посмеялись и прекратили разговоры про выходные. Потому что - от чего отдыхать?
Мадлен Джабраилова: Года два назад Фоменко собирался ставить "Бориса Годунова”. Тема власти и отдельной личности - это то что, что ему не дает покоя на протяжении всей его жизни. Его всегда прежде всего интересует человек... Это пьеса на все времена и тем более остра сейчас.
Вообще, создавая спектакли, мы никогда не провозглашаем каких-либо манифестов. Петр Наумович, наоборот, часто говорит - ну вот, мы сделали, а теперь критики расскажут, о чем наша работа.
Полина Кутепова: Мне бы очень хотелось, чтобы мы вернулись к "Борису Годунову”. Получалось, по-моему, интересно, отменно… У меня такое впечатление, что он с удовольствием провел бы всю жизнь с Пушкиным, он настолько для Петра Наумовича безграничен, настолько полон тайн и загадок. При этом он вступает в своеобразную игру с автором, с тем же Пушкиным позволяет себе необыкновенное хулиганство. Какой-то момент трагичный, скажем, сталкивает вдруг с комичными проявлениями - такое театральное хулиганство.
Мадлен Джабраилова: Если Петр Наумович поставил бы "Годунова", это был бы следующий виток в понимании нами, актерами, Пушкина.
Галина Тюнина: Одна из его мыслей в "Годунове" была о пресловутом понятии "народ", который становится соучастником преступления власти.
Его отношение к миру и к жизни очень пушкинское: "Зависеть от царя, зависеть от народа - Не все ли нам равно?" Независимось от всего, кроме меры и грации, вкуса и профессии. Независимость от успеха, которому он не доверяет. Может сказать по-пушкински: "Хвалу и клевету приемли равнодушно". Может по-пастернаковски: "Но пораженье от победы ты сам не должен отличать". И по-фоменковски: "Не доверяй ночному мраку в Международный женский день". И все это будет предостережением актеру от мнимой, померещившейся удачи, которая опасна самодовольством. Остановкой на достигнутом или недостигнутом. "Самообладанием" или "комплексом полноценности". Диагнозов много.
Если говорить о его социальной позиции, то ее скорее можно назвать асоциальной. "Как хорошо мы плохо жили!" - любит он повторять вслед за Борисом Рыжим (спектакль "Рыжий" по стихам молодого поэта как раз один из многих, на которые здесь попасть непросто, - И.В.). Или - "чему, чему свидетели мы были!.." - вслед за Пушкиным.
А еще Фоменко не признает комфорт во всех его проявлениях, и на сцене, и в жизни… Если хотите его вывести из себя, скажите: "Мне неудобно".
Его социальная позиция - это радость бытия. И эту радостность своего мироощущения во имя человека, он передает через актеров зрителю. "Сотри случайные черты и ты увидишь: мир прекрасен".
Полина Кутепова: Можно говорить много, какое Фоменко явление, та-та-та, но так никогда не поймешь что такое Фоменко. Как раз когда он репетировал "Годунова”, я приводила Надю, свою дочку (сейчас ей 15 лет - И.В.), не для того, чтобы она смотрела и слушала "Бориса Годунова” - хотя и это тоже, но я понимала, что она еще ничего не поймет, - просто если ты находишься с Петром Наумовичем в одном пространстве, это само по себе необыкновенно обогащает любого. Поэтому приводила Надю, сажала, чтобы просто была. Жаль, потом репетиции приостановились.
Мадлен Джабраилова: Без работы он чахнет. Театр для него - жизнь, кровь, дыхание. Он, безусловно, человек парадокса, говорит одно - потом вдруг, раз, и что-нибудь противоположное может выдать. Или не выдать. Мы сидим, как на вулкане, потому что не знаем, куда увлечет мастера его воображение. А нам надо быстро успеть за ним.
Полина Кутепова: Он очень пристрастен, взыскателен. Значение, смысл, звучание слова в этом театре обожествляются. И конечно партнерское взаимодействие, которого он требует. Репетируем очень тяжело, погружаемся в автора… Но все это - вместе с моментами необыкновенной легкости, безответственности - и создает фоменковскую атмосферу.
Мадлен Джабраилова: В Петре Наумовиче есть такая стихия игры, что если ее поймать и правильно распределить в себе, - получишь невероятное удовольствие от того, что делаешь.
Галина Тюнина: Стихия - это нечто неуправляемое. Фоменко организует эту неподвластную силу до поворота головы, до взмаха ресниц. Он ее повелитель. Он выстраивает стихию, сохранив ее стихийность. Он организует пространство для импровизации. В этом он сознателен. То есть не доверяется безотчетно вдохновению. "Я не знаю, что такое творчество, я знаю, что такое работа", - говорит он и готовится к репетиции, а потом отталкивается от того, что чувствует в воздухе, что кажется необходимым сегодня, и репетирует импровизационно. По характеру же он стихиен. В своих проявлениях, в идеях, в отношении к людям.
Мадлен Джабраилова: У него не просто сканирующий взгляд, он действительно очень чувствует, что перед ним за человек. Наверное, это интуиция. Мне кажется, он вообще живет интуитивно. А иногда кажется, что он просто провоцирует таким образом человека на проявления. Часто его шаги кажутся непонятными, абсурдными, не всегда можно угадать причины его поступков - а потом вдруг все становится на свои места.
Полина Кутепова: Вот как раз удивительной интуицией он и собрал в 1988 году на нашем курсе людей, которые оказались друг другу нужны, которые интересны друг другу по сей день. В первую очередь по человеческим каким-то признакам, ему одному понятным.
Полина Кутепова: Мы боялись его безумно, потому что у него всегда - очень жесткий разговор. Да и сейчас боимся. Услышать от него какие-то похвалы всегда было сложно. И сейчас - редко, но все его замечания конструктивны, оставляют возможность что-то в себе изменить.
Галина Тюнина: Да, мы его боялись, но только теперь я понимаю, что это был не страх, а трепет. Перед ним, перед его внимательным взглядом, его видением тебя изнутри, насквозь, безусловно - перед работой с ним. "Этот театр никогда не будет держаться на страхе", - сказал он когда-то, и так оно и есть по сей день. Сейчас наш трепет стал еще более нежным к нему отношением, пронизанным благодарностью.
Мадлен Джабраилова: Делая нам замечания по репетиции или спектаклю, он может быть резок. Но он делает это любя, потому что иначе не исправить, если не резать по живому. Опять же иногда это в педагогических целях, чтобы остальным было неповадно… Но сейчас он стал терпеливее, надеется, что актер сам поймет и, может, не сейчас, но потом когда-нибудь сделает как нужно, как им задумано.”Если ничего не рождается в самом актере - то зритель будет видеть дурацкую фоменковскую режиссуру!”, - так часто он говорит.
Мадлен Джабраилова: И на гастролях - только работа. Если Петр Наумович едет с нами - там только репетиции. Работа-работа-работа. Но иногда он вдруг может похулиганить - я помню, во Франции он нашел какие-то виннные лавки в Бордо и сам нам подсказал, - видели там магазинчик? Одну репетицию мы таким образом отменили, потому что все (вместе в Петром Наумовичем) решили попробовать вино, там его еще в пластиковых бутылках разливали…
Мы много ездили и ездим, но Фоменко недолюбливает гастроли заграничные, всегда считает, что надо ездить по России, здесь мы нужнее, чем там.
Галина Тюнина: Потому что театр - это язык, слово. А слово за границей, как он говорит, -"поцелуй через стекло". Во Франции мы вставляем какие-то фразы на французском, в Испании - на испанском, чтобы сохранить связь театра и зрителя через слово. Но гастроли в Хабаровске для него важнее Америки. Он работает для людей, говорящих на одном с ним языке. Его патриотизм замешен на русском слове, пережитой войне и людях, с которыми его свела судьба. Его язык - это язык русской классики: Пушкин, Блок, Мандельштам…
Мадлен Джабраилова: Мы все-таки привыкли, что у нас театр - семья, и ко всем, кто приходит, относимся, как к членам семьи. В семье всякое бывает. Но отношения, как приучил Фоменко, строятся только через работу.
После нас у Петра Наумовича было еще два курса в ГИТИСе, потом мы набрали стажеров, которые проучились четыре года в театре, можно сказать, получили образование фоменковское. И сейчас вот набрали еще группу стажеров.
В труппе сейчас человек 50, точно не помню. Относится ли Фоменко к "старикам”, как к любимчикам? Скорее это похоже на отношение родителей со старшими детьми, младшие могут еще похулиганить, а старшие уже не должны подводить.
Полина Кутепова: Конечно, думаю, он выделяет стариков, и я с ним согласна, это важно и для театра, - ощущение разных поколений актерских. И он, конечно, по-разному относится, как - я не смогу сформулировать, но это так. Это отношение - больше ответственности, обязательств, это не то что ста-ри-ки.
Галина Тюнина: Прекрасно, когда в театре есть старшеее поколение: Людмила Михайловна Аринина, Борис Алексеевич Горбачев, Людмила Васильевна Максакова, Людмила Николаевна Долгорукова… Теперь и мы для кого-то стали "стариками".
Мадлен Джабраилова: Он иногда такой мистификатор, бывает, рассказывает вроде бы о ком-то, а оказывается, это он о себе. Или наоборот… Помню, мы ехали куда-то поездом. Но это может Полина рассказать подробнее, потому что она была в том купе…
Полина Кутепова: Да, тогда он разыграл нас со слезами на глазах. И мы все поверили. Приходит в купе и начинает у нас спрашивать совета, вот, мол, нас куда-то зовут, чуть ли не в Америку, но для этого надо уезжать с семьями, репетировать и выпускать какой-то спектакль, и рыдает при этом, потому что - мы же знаем - очень не любит часто уезжать из России… И как-то мы тоже все расчувствовались, всю ночь прямо, чуть не переругались, как поступить, стоит ли на полгода уезжать с семьями… А на следующее утро выяснилось, что просто он нас разыграл. Не знаю, зачем это ему нужно было?
Мадлен Джабраилова: Он обожает всякие песни, поет даже, бывает, с матерком, но очень обаятельно. Как он поет любую песню, от романса до арии, - так никто, наверное, не поет. Он умудряется так все повернуть, таким фейерверком!
А в спектаклях тоже все его пристрастия видны. Иногда одну мелодию из спектакля в спектакль просит вставить. Например песня Sous les toits de Paris из "Безумной из Шайо” прозвучала, пропелась, промурлыкалась у нас в нескольких спектаклях - и в "Театральном романе” опять. Не знаю, может, с этим связано у него что-то ностальгическое.
Полина Кутепова: Язык у Петра Наумовича настолько стилистически совершенный, содержательный и сложный, - что мне казалось, он должен что-то писать. Спросила - но он ответил, что не пишет. Не знаю, правда или нет…
Песни он исполняет мастерски, у него есть "коронки" и когда мы собираемся, просим его… А вот пьет он с удовольствием очень крепкие напитки, с возрастом, наверное, ограничивает себя, но делает это с большим вкусом.
Мадлен Джабраилова: Да, он разбирается в алкоголе.
Галина Тюнина: Вот вы спрашиваете, какие у Фоменко есть привычки? Может, у него и нет привычек - раз он так не любит все привычное и в театре, и в артистах?!
Галина Тюнина: Футбол мы всегда в этом театре любили, потому что это командная игра, и театр - командная игра… Я помню, как Петр Наумович головой мячи забивал, когда мы только начинали, играли все вместе.
Мадлен Джабраилова: Его знаменитое словечко "хотя” - он всегда оборачивается назад. Вот как он определил ощущение от "Трех сестер” - будущее в прошедшем - он так и живет. Будущее рассматривает сквозь призму прошедшего.
Галина Тюнина: "Хотя” - слово коротенькое. Но оно переворачивает все, что сказано до этого. Это "хотя” мы очень часто используем в спектаклях, играем этим словом. Для Фоменко важно все подвергать сомнению. Утверждая, сомневаться. Отрицая, тоже сомневаться.
У него есть еще такая фраза: "забыли, зачем собрались". Его любимый тост: "За успех нашего безнадежного дела!". О наигрывающем актере: "Вы наиграли, как лошадь Пржевальского, но по системе Станиславского". И тут же: "Не наиграешь - не сыграешь". При встрече: "Вы мне так надоели за ваше отсутствие". И вечное сомнение: "Вера есть - уверенности нет".
Когда мы "разрываемся" между старым и новым зданием, он иронически замечает: "Металися смущенные народы…". А на все попытки пожаловаться на судьбу отвечает: "Причины надо искать в себе". "Профессия артиста - святая и грешная", - повторяет он.
Словом, Шекспир предупреждал, что "актеры не умеют хранить тайн. Они всегда всё разболтают". Так что последуем совету Гоголя - "молчание, молчание, молчание"…
Мадлен Джабраилова: Знаете,говорят вот, время изменилось, зрители стали другими. А ничего не меняется, зрителю как нужно было человеческое, так и нужно человеческое.
Как Петр Наумович говорит - начнем с того, кто кого любит. Всегда так, если нет любви, зацепиться не за что.