Поделиться
Чтобы направлять и поддерживать интеллектуальную беседу об искусстве или тайнах мироздания, одного обаяния (хотя здесь оно тоже в наличии) все-таки мало.
Знаете, чем Макаров удивил меня? Тем, что он, как оказалось, актер по профессии. Закончил с отличием Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии, работал в Театре им. Ленсовета, снимался в кино. Я-то думал - какой-нибудь остепененный гуманитарий.
- Недавно в МХТ состоялась премьера спектакля Сергея Пускепалиса, и в этот день он был приглашен к вам на эфир. У вас все интервью событийные?
- Практически все. Пять-шесть лет назад мы к этому не стремились. Тогда стояла задача как можно больше рассказать о человеке искусства или науки, при этом использовалась пространная ретроспекция. А теперь каждое интервью имеет информационный повод, и это замечательно. Есть причал, от которого можно оттолкнуться, а дальше - свободное плавание. Мир культуры, слава богу, богат на события, и на каждый из четырех дней в неделю (такова периодичность нашей программы) всегда найдется человек, способный выступить в "главной роли".
- Сегодня вы беседуете с художником, завтра - с музыкантом, послезавтра - с театральным артистом... В каких случаях вы себя чувствуете более компетентным собеседником, в каких - менее?
- Мне сложнее беседовать с представителями науки. Никогда не забуду, как один мой приятель пригласил меня на защиту своей диссертации по химии. Сидят ученые люди, внимают диссертанту, задают какие-то вопросы, он отвечает, они понимающе кивают... Единственным человеком, который понял там только первую фразу ("Здравствуйте, господа!") и последнюю ("Всем спасибо за внимание, до свидания".), был я. Но чем сложнее собеседник, тем интереснее готовиться к беседе с ним. Надо находить такие вопросы, на которые гостю, будь он хоть нобелевский лауреат, было бы интересно отвечать. Зато после такой подготовки готов хоть лекции студентам читать.
- Вопросы к эфиру вы сами готовите или вам помогают редакторы?
- Конечно, сам. Текст должен быть максимально личностным. При этом ценные советы мне дает руководитель программы Марина Коростылёва. Я считаю, что любому ведущему необходим дружеский, заинтересованный, но предельно жесткий взгляд со стороны.
- Насколько вы свободны в выборе героев?
- Я абсолютно свободен.
- А руководство телеканала вправе не одобрить ваш выбор?
- Да, как и везде. Но я такого случая не припомню. Один раз мы сами отвергли гостя по результатам неудачной записи.
- С кем вам хотелось бы побеседовать, но пока не удается?
- Есть замечательные личности, которые в силу каких-то причин оказались за границей, сюда приезжать не хотят, а формат программы предполагает только разговор в студии. Те же многие режиссеры, артисты, художники, музыканты, ученые, кто имеет счастье или несчастье работать в России, побывали у нас, некоторые не по одному разу.
- Вы никогда не задаете гостю неприятных вопросов, не загоняете его в угол, не пытаетесь "дожать". Это принципиальная установка?
- Да, таков формат программы. Я веду с гостем непринужденный разговор и не вижу смысла устраивать словесную перепалку. Атаки ведущего на гостя обычно приводят к тому, что гость "закрывается" и перестает быть самим собой. Конечно, есть краснобаи и златоусты, которые из любой ситуации выпутываются, но таких единицы, и мы их знаем наперечет. Мне кажется, от свободного, раскрепощенного общения больше пользы. Да это и не в моем характере - нажимать на собеседника. Я очень этого не люблю. Иногда лучше "забыть" вопрос, на который не получил ответа, а в конце, когда человек уже раскрепостится, поймет, что ему здесь не станут иголки под ногти загонять, - вернуться к этому вопросу, и, глядишь, все, что мне бы хотелось услышать, а то и абсолютно неожиданное, будет произнесено.
- Есть люди, из которых слова не вытянешь, но тяжелым в общении может быть и чрезвычайно словоохотливый человек. Трудный собеседник - это для вас кто?
- Трудный собеседник для меня тот, у которого есть готовые ответы, некий шаблон, уже не раз опробованный, и тогда кажущаяся легкость в общении носит абсолютно формальный характер.
- Вы это чувствуете?
- Конечно. Но я в прошлом боксер и всегда найду момент, когда человек чуть-чуть откроется. Надо поймать те секунды, в которые можно вывести гостя из состояния маски. И тогда вдруг появляется живой глаз, возникает живая реакция - все то, что интересно зрителю. Хотя, безусловно, это дело живое и поэтому непредсказуемое. Лет пять назад гостем моей программы был актер одного из московских театров, который себя как-то странно вел. Ему казалось, что беседа должна проходить исключительно по тому сценарию, который он себе придумал. Пришлось вспомнить фразу прославленного американского кинорежиссера Билли Уайлдера, который как-то в сердцах произнес: "Актер, дающий советы режиссеру, как снимать кино, напоминает мне пассажира поезда, высунувшегося в окно и размахивающего руками, думая при этом, что он помогает движению".
- Гостем вашей программы может стать человек, который вам несимпатичен как художник или как личность?
- Конечно, может. Если он интересен зрителю, я не вправе его игнорировать. Но то, как я к нему отношусь, не должно быть видно. Обычно же в ходе беседы я проникаюсь симпатией к человеку, который мне раньше почему-то не нравился. Может, это свойство моей натуры: я стараюсь искренне влюбляться в человека, который приходит ко мне на эфир.
- Конфликты, скандалы в сфере культуры у вас в программе не обсуждаются. Но ведь ваш зритель не падок на сенсации, ему иногда всерьез, а не из обывательского любопытства хочется разобраться ну, скажем, в том, почему артисты известного театра взывают к властям, требуя уволить своего худрука, или что происходит вокруг оперного спектакля, запрета которого требует высоконравственная "общественность". Вы же эти сюжеты обходите стороной. Почему?
- Мы можем обсуждать и это, но в мире такое количество околотеатральных событий, что если обо всех них рассказывать, то не хватит времени для разговора собственно о театре. Борис Зон, замечательный педагог, у которого училась Алиса Бруновна Фрейндлих, говорил, что театр - это такая вещь, ради которой стоит испортить биографию или жизнь. Так вот, мы занимаемся театром, а не тем, что портит жизнь вокруг театра. У телезрителя очень широкий выбор каналов и телепрограмм. Хочется пощекотать себе нервы - пожалуйста, достаточно переключить кнопку на пульте. А мы будем рассказывать о том, что происходит в мире культуры. О замечательной музыке, интересной выставке, неожиданной постановке.
- У вас театральное образование. Как получилось, что, поступив по окончании института в Театр им. Ленсовета, вы там надолго не задержались и вообще оставили сцену?
- Я окончил институт в 1987 году, курс выдающегося мастера Аркадия Кацмана. Тогда в стране стремительно набирали силу политические процессы, и обществу становилось не до театра. Один из наших педагогов, Андрей Андреев, тогда, помню, сказал: "Ребята, вы выпускаетесь в такое неподходящее для искусства время, что, боюсь, будете никому не нужны". Однако же меня приняли в Театр им. Ленсовета, которым в ту пору руководил Игорь Петрович Владимиров. Он доверил мне роль в спектакле "Завтра была война" по повести Бориса Васильева. На премьере был автор и даже оставил мне фотографию с надписью: "Лучшему Жорке Ландесу из всех, каких я видел". А видел он тогда много спектаклей по своей повести. Я был занят в репертуаре довольно плотно, играл и то, что обычно играют люди, только-только пришедшие с театральной студенческой скамьи, но были и три-четыре главные роли. Я вспоминаю театр с огромной любовью и нежностью.
- Почему ушли оттуда?
- В какой-то момент мне стало там не очень интересно. Игорь Петрович был уже в преклонном возрасте, сам почти не ставил, а те режиссеры, что приглашались на постановку, меня не вдохновляли. И я ушел на вольные хлеба. И, можете себе представить, буквально через два или три месяца после того, как я ушел из театра, меня, хорошо говорящего по-английски, пригласили сниматься в "Молодую Екатерину". Режиссером картины был Майкл Андерсон, а снимались в ней Джулия Ормонд, Максимилиан Шелл, Ванесса Редгрейв. То есть я сразу попал на высочайший кинематографический уровень. Далее я снимался на Свердловской киностудии в фильме "Сыщик петербургской полиции", где моими партнерами были Петр Щербаков, Всеволод Ларионов, Альберт Филозов. А потом я на несколько лет оказался в Великобритании. И вот там я увлекся журналистикой. Работал в составе группы BBC.
- Это была репортерская работа?
- Фактически репортерская. Тогда был жгучий интерес к перестройке, вообще ко всему, что касалось России. Потом я вернулся в Ленинград и совместно с ребятами из Великобритании мы создали театральную студию, поставили "Песнь о Гайавате" на английском языке. С этим спектаклем съездили в Англию. В ту пору я очень дружил с Никой Стрижак, которая уже тогда была настоящей звездой ленинградского телевидения. Мы как-то встретились с ней, и я говорю: "Может, и мне на ленинградском телевидении попробовать что-нибудь сделать?" Она составила мне протекцию, и я начал работать в службе международных новостей ТРК "Петербург - 5-й канал". Потом руководил службой информационного вещания "СТС - 6-й канал". Был шеф-редактором программы "Детали" на "СТС-Петербург", отвечал там за весь информационный блок.
- А в кадре тогда не работали?
- Мне удалось совмещать редакторство с работой в кадре. Я вел в 19.30 программу с гостем. Подчеркну: это было вещание на Ленинградскую область и Санкт-Петербург. Но именно санкт-петербургская версия программы "Детали" в течение года почти еженедельно попадала в топ рейтинга журнала "Итоги". Это, конечно, был очень серьезный прорыв.
- Вы в кино снимаетесь сейчас?
- Я недавно снялся у Константина Павловича Худякова в многосерийном телевизионном фильме "Однажды в Ростове". В нем рассказывается о банде Толстопятовых и о событиях в Новочеркасске. Я играю там американского дипломата (роль - на английском языке), который общается с диссидентом в исполнении Константина Лавроненко.
- Как вы стали сопродюсером международного музыкального конкурса "Золотая арфа"?
- Начать с того, что я учился в музыкальном училище имени Римского-Корсакова при консерватории. Курсом старше учился Игорь Корнелюк, писавший тогда замечательную классическую музыку. А в училище имени Мусоргского в ту пору обучался Игорь Бутман, с которым мы тоже приятельствовали... Что же касается "Золотой арфы" - я очень люблю этот инструмент. Моя жена блестяще играет на арфе. Когда мы познакомились, я стал бывать на ее концертах и в какой-то момент понял, что напрасно воспринимал арфу как оркестровый инструмент. Это фантастический сольный инструмент с богатейшей историей. В аристократических домах, если на арфе не музицировали, то она стояла просто как изумительный предмет интерьера, а если к ней садилась красивая дочка хозяина или сама хозяйка дома, это создавало такую волшебную атмосферу... Арфа никогда не была популярным сольным инструментом. Конечно, вспыхивали отдельные протуберанцы, например, в лице Веры Дуловой. Мы с Владимиром Юрьевичем Темиркановым решили, что несправедливое отношение к арфе надо менять и что этому инструменту нужна поддержка. Поэтому с 2009 года проводим конкурс "Золотая арфа". Это "высшая лига", в ней выступают лучшие арфисты мира.
- Вы в Москву переехали?
- Нет, живу на два города.
- В Москве квартиру снимаете?
- Да, снимаю квартиру и получаю сомнительное удовольствие от езды туда-сюда.
- Вы ездите в Питер на выходные?
- Не пропускаю ни одного уик-энда. Это абсолютно святая для меня дорога.
- Почему же тогда говорите "сомнительное удовольствие"?
- Потому что я мучительно собираюсь. Я приезжаю домой, и мне там так хорошо, что обратно не хочется. Приезжаю в Москву - здесь, в общем, тоже неплохо, и такие замечательные люди, и такое насыщенное интеллектуальное общение, что выбираться в Питер тяжело. Особенно, когда вспоминаешь, как долго добираться.
- А переехать в Москву окончательно?
- Понимаете, у меня жена - первая арфа в лучшем оркестре мира. Это оркестр Юрия Хатуевича Темирканова. Музыкального коллектива, более значимого с точки зрения воздействия на сердце и душу, для меня нет. И только из-за того, что у меня работа на телеканале "Культура", я не позволю своей более чем талантливой супруге, педагогу Санкт-Петербургской консерватории, бросить все в Питере и переехать в Москву. И потом, она очень порядочный человек, она никогда не пойдет на "живое" место. Мне говорят в Москве представители музыкального мира: "Так в чем проблема? Давай возьмем твою жену в оркестр". Я спрашиваю: "А кто-то сидит сейчас на этом месте?" Мне говорят: "Да". Я говорю: "Нет, на "живое" место она не пойдет никогда". Так что этот вопрос - не пора ли нам окончательно перебраться в Москву - на сегодняшний день не актуален. Я только обращаюсь с горячей просьбой к руководству Российских железных дорог: "Нельзя ли сделать так, чтобы преодолевать расстояние от Москвы до Петербурга не за 3 часа 45 минут, а как-нибудь быстрее". Я понимаю, что это из области фантастики, но кто знает...
Юлиан Макаров считает, что необходимое условие для яркого, содержательного интервью - искренняя заинтересованность в том человеке, с которым ты разговариваешь. Ведущий должен помнить совет Глеба Жеглова: "Проявляй к человеку внимание, и он тебе откроется". Заинтересованность в собеседнике - главный талант человека, задающего вопросы, и эту заинтересованность невозможно наиграть. Можно притвориться, что ты любишь, можно притвориться, что ненавидишь, но невозможно скрыть равнодушие. Как ты его ни скрывай, зритель и собеседник это почувствуют. "А вообще, - говорит Макаров, - моя мечта - помолчать с кем-нибудь в эфире. Наверное, это будет высшая степень мастерства, когда два человека молчат в кадре, смотрят друг на друга, а при этом за ними очень интересно наблюдать. Но это - недостижимая мечта".