Поделиться
В будущем году на экраны должен выйти отечественый фильм об уникальном случае из истории не только Второй мировой, но и любой другой войны. В нем будет рассказано о не имеющим аналогов побеге из концентрационного лагеря десяти советских военнопленных на захваченном немецком двухмоторном бомбардировщике "хейнкель-111". Много позже этого события также российскими кинематографистами будет снят фильм "Кандагар", рассказывающий о другой авиатрагедии при схожих обстоятельствах, но уже применительно к совсем иным политическим условиям.
Сталинский сокол
Из плена наиболее смелые солдаты убегали по-разному - совершали подкопы, составляли заговор, подкупали стражу, поднимали восстание. Наиболее находчивые - прятались в мусоре, стройматериалах, притворялись мертвыми, фальсифицировали документы, учили язык, нанимались в прислугу. Наиболее отчаянные - захватывали заложников, автомобили, танки, катера. Далеко не всем из них удалось достичь цели.
Но был единственный случай в мировой истории, когда сразу десять храбрецов вырвались на свободу, сумев захватить громадный вражеский самолет, обмануть преследовавших их истребителей противника в воздухе и ПВО на земле, а затем благополучно приземлиться на свою территорию без единой потери.
Организатором и вдохновителем самого дерзкого в истории побега был простой крестьянский парень Миша Девятаев из глухой мордовской деревни Торбеево под Пензой.
Его довоенная биография - классическая для советских героев. 13-й сын в семье крестьян-мокшан, в которой отец умер от тифа, и весь выводок в одиночку растила и доводила до ума мать. Кстати, мокшанином был и легендарный летчик Алексей Маресьев из Камышина, бывший лишь на год старше Девятаева и так же в детстве оставшийся без отца.
Михаил учился в сельской школе, боготворил летчиков, которые казались ему крылатыми богами древних языческих легенд. Увидев как-то севший к ним в село санитарный самолет, 16-летний парнишка заявил матери, что уходит в город "учиться на военлета".
Однако, учиться в Казани пришлось в техникуме на речника, а сходить с ума по крылатым машинам - лишь в городском аэроклубе, куда очереди из мальчишек стояли как в Мавзолей.
Лишь по призыву на срочную службу, велению сердца и безумной тяге в небо в 1940 году окончил Чкаловскую военно-авиационную школу.
Начало войны застало Девятаева на западной границе в Могилеве, в 237-м истребительно-авиационном полку, где он сходу окунулся в зарево сражений. Здесь ему вновь повезло - он попал служить под начало известного в летных кругах аса капитана Владимира Боброва.
Тот имел репутацию грозного и неуступчивого "сталинского сокола" со сложным характером и несдержанностью на язык, за что до конца жизни его держали в черном теле и обходили наградами. Бобров воевал в Испании, сбил на Пиренеях 17 вражеских самолетов (редкий результат для малочисленной в то время авиации). За Великую Отечественную войну лично и в составе группы "приземлил" 50 немецких самолетов, но так и не стал из-за сложных отношений с начальством Героем Советского Союза (ему присвоено звание лишь через 20 лет после смерти в 1991 году).
Интересный факт: 22 июня 1941 года в 4.30 утра капитан Бобров со своей эскадрильей новеньких Як-1 237-го авиаполка (первыми в ВВС получили эти самолеты) поднялся в воздух навстречу бомбящей СССР фашистской воздушной армаде и уже через 10 минут сбил первого своего "юнкерса". Не исключено, что это вообще был первый самолет, сбитый советскими летчиками в начавшейся войне.
Именно в эскадрилье Боброва младший лейтенант Девятаев уже 23 июня участвовал в боях, а на следующий день сбил на вертком "ишачке" (истребитель И-16) под Минском уже "своего" пикировщика Ю-87.
Однако, через пару дней уже его сраженный очередью "ишачок" камнем шел вниз, а Девятаев, спасаясь от расстреливающего летчика "мессершмитта" (неджентльментский, кстати, поступок для уважающих себя летчиков), маневрировал парашютом, чтобы "колбасой" спускаться на скрученных стропах, высвобождая купол уже у земли.
Такова жизнь летчиков: сегодня ты сбиваешь, завтра - тебя. Непобедимых пилотов не бывает, и в шкуре "парашютиста" может оказаться любой, даже самый высококлассный ас. Поэтому в ВВС всего мира всегда было принято с уважением относиться даже к пленным врагам. Рейхсмаршал Герман Геринг не позволял своим подчиненным пропитываться "нацистским духом" и "по-пехотински" относиться к противнику, как к грязи (за что и был нелюбим среди высших наци).
Повторно сбили Девятаева на Як-1 под Тулой уже осенью 1941 года после схватки с "юнкерсами". Попробовали было отправить в госпиталь, но оттуда молодой пилот удрал в свою эскадрилью под Воронежем.
21 сентября ему было поручено доставить важный пакет в штаб окруженных войск Юго-Западного фронта. На обратном пути Девятаев нарвался на пару охотящихся "мессершмиттов", один из них сбил (уже девятый свой на тот момент в 35 боях), но и сам был ранен в ногу. Кровь 24-летнему раненому пилоту сдавал сам комполка Бобров.
После лечения в госпитале Девятаеву поставили диагноз "не годен к боевой авиации" и отправили в "тихоходную" и санитарную. Что может быть хуже для истребителя?
Но что делать? Воевать нужно и здесь. Летал на знаменитом "кукурузнике" У-2, возил раненых, медикаменты, боеприпасы. Иногда включался в состав ночных бомбардировщиков.
Сам вспоминал такой эпизод. Осенью 1943-го года лейтенанту Девятаеву поручили любой ценой вывезти из-под Кривого Рога тяжелораненого генерала, сложную операцию которому могли сделать только в Москве. На санитарном поезде его могли бы просто не довезти до столице. До него отправляли три "кукурузника", но те либо не находили в тумане местность, либо терпели аварию при посадке на пропитанный дождями чернозем.
Пока отправляли четвертого, Девятаева, генерала загрузили в поезд и повезли. Летчик знал, что цена жизни раненого - часы, и поезд мог стать его катафалком. Поэтому принял решение остановить паровоз. Он настиг состав, несколько раз заходил над рельсами, пытаясь помахиванием крыльев дать понять машинисту, что нужно остановиться. Но тот лишь удивлялся "сумасшедшему летуну", вздумавшему играть в Чкалова на железной дороге.
Тогда Девятаев приземлился по ходу движения и просто вышел на рельсы с поднятыми руками. Генерала вынесли из вагона и перебазировали в "кукурузник". Когда тем же вечером Девятаев сдавал раненого московским врачам, тот попросил позвать пилота и вручил ему свой пистолет: "Лейтенант, возьмите на память. Сколько буду жить, столько буду вас помнить".
Кто был этот генерал, сам Девятаев не запомнил. Под Кривым Рогом в октябре-ноябре 1943 года шли ожесточенные бои, и наши войска несли тяжелые потери. Возможно, это был генерал-майор Иван Дубовой, командир 7-го мехкорпуса, отличившийся при освобождении Пятихаток. Рассказывавший впоследствии, что "чудом выжил" после ранения у Кривого Рога в октябре 1943 года. Может быть, этим "чудом" и был полет с Девятаевым.
Итак, смиряться со своей "санитарной" долей Девятаев не желал, забрасывая командование рапортами об отправке в "большую авиацию".
В мае 1944 года его отыскал майор Бобров, познакомил со знаменитым уже к тому моменту дважды Героем Советского Союза подполковником Александром Покрышкиным, готовящимся принять командование над 9-й Гвардейской истребительной авиадивизией. Вот туда к себе в 104-й авиаполк, получивший через Иран новейшие союзнические "Аэрокобры" Р-39N, Бобров и забрал старого знакомого по пограничным боям начала войны.
Они вместе участвовали в памятном бою 13 июля 1944 года западнее Горохува (близ Львова), когда после трех боевых вылетов вновь столкнулись с "мессершмиттами" врага. "Аэрокобра" Девятаева попала под прицельный огонь и полыхнула. Бобров (позывной "Выдра") по рации отчаянно орал: "Мордвин" (позывной Девятаева), прыгай!". Тот едва выбрался из охваченной огнем машины, но, прыгая, сильно ударился о стабилизатор хвостового оперенья и потерял сознание, успев лишь рвануть кольцо парашюта.
В бессознательном состоянии его с тяжелыми ожогами и подобрали немцы.
"Заключенный склонен к побегу"
Сначала Девятаева допрашивали в штабе летной части 6-й армии, которая подобрала сбитого пилота. Потом, не добившись толку, отправили в Варшаву. Пришедший в себя "Мордвин" нес такую околесицу, что там были уверены в контуженности русского. После войны стали достоянием гласности протоколы допроса Девятаева в абвере: "На допросе производит впечатление не очень умного человека. Трудно подумать, что он располагает столь незначительными данными о своей части, будучи старшим лейтенантом".
Махнув рукой на бесполезного пленного, отправили его в концлагерь в польской Лодзи, оттуда в лагерь Кляйнекенигсберг. Но как можно запереть в арестантский барак летчика, привыкшего к воздуху свободы? К тому же пытки и издевательства над заключенными вряд ли оставляли надежду на то, что за колючей проволокой можно спокойно дождаться конца войны. Смерть от истощения была неминуема.
Естественно, что кипучая натура "Мордвина" с этим смириться не могла и быстро нашла себе единомышленников из желающих сбежать.
Группа заключенных разобрала пол построенного на сваях барака и начала по ночам рыть подкоп с выходом за пределы лесного лагеря. Рыли ложками, мисками, руками. Землю выносили на куске жести, волоком вытаскивали и разбрасывали по территории. Вывели за ограду лагеря лаз, но были случайно обнаружены (возможно, кто-то выдал беглецов). За попытку побега полагалось лишь одно наказание.
- Яшу из Магадана и меня приговорили к смерти, - рассказывал потом Михаил Девятаев, - Приговоренных приказано было посадить на баржи и утопить.
Но его спасло еще одно чудо, вернее, немецкая практичность и педантичность. Вышел приказ "использовать заключенных с максимальной пользой для Рейха". Просто утопить казалось слишком расточительным. Девятаева отправили в лагерь смерти Заксенхаузен, где из заключенных в прямом смысле выжимали все соки. Ставили медицинские опыты над арестантами, делали операции без наркоза для определения человеческих возможностей. На воротах этого любимого лагеря Гиммлера, где было уничтожено около 100 тысяч узников, красовалась знаковая надпись: "Arbeit macht frei" ("Работа делает свободным").
По рассказу летчика, их блок №13 включили в группу "топтунов", которых заставляли на себе испытывать новую обувь для солдат вермахта - ходить в сапогах по девяти специальным трассам с различной скоростью 35-40 км в день. С 1944 года в Заксенхаузене стали более "творчески" подходить к задаче - теперь узники должны были преодолевать эту дистанцию в обуви меньших размеров и с мешками весом в 10-25 килограмм. Как правило, в "топтуны" приговаривались за "преступления против Рейха" на сроки от одного месяца до года. За особо тяжкие преступления назначалось бессрочное наказание.
Если кто выдерживал однодневный "тур" - снимался "день штрафа", кто не выдерживал - расстреливали на месте.
Изможденные такими гонками заключенные подлежали уничтожению и сожжению в крематории, но Девятаеву в очередной раз повезло. В бараке санобработки парикмахер заменил его бирку "смертника" на бирку "штрафника" №104533 - забитого охранниками учителя из Дарницы (ныне - район Киева) Степана Григорьевича Никитенко. Таким образом, Михаил Девятаев оказался "расстрелянным и сожженным", о чем пунктуальные эсэсовцы сделали соответствующую запись 5 декабря 1944 года. После этого уцелевший летчик больше двух месяцев откликался исключительно на имя "Степана Никитенко", всячески маскируя мокшанский говор малоросским.
Заповедник Геринга
Дефицит дармовой рабочей силы в Германии к концу войны стал очевидным - в плен уже массово шли не союзники по антигитлеровской коалиции, а все больше сами воины фюрера. Зато интенсивность бомбардировок Рейха многократно усилилась после открытия второго фронта в Европе в июне 1944 года. Поэтому "Большая Мясорубка Гиммлера" все больше переориентировалась не на бесхозяйственное уничтожение лагерников, а на привлечение их к многочисленным работам по расчистке завалов и строительству.
Наиболее крепких узников Заксенхаузена направили на балтийский остров Узедом, который усиленно бомбила английская авиация. Именно там, в Пенемюнде, располагался центр по созданию первых в мире крылатых и баллистических ракет семейства "Фау", которыми обстреливали Туманный Альбион. Английская разведка знала это и тщательно утюжила островок и аэродром на нем, называвшиеся в просторечьи "заповедником Геринга".
Дело в том, что с освобождением Франции и Бельгии союзниками немцы потеряли стартовые позиции вдоль Ла-Манша и Па-де-Кале для ракет "Фау-1", дальность полетов которой составляла 250-400 км. На смену ей пришла баллистическая "Фау-2" с более высокой дальностью полетов. А для того, чтобы доставить ракету ближе к цели в "заповеднике Геринга" проводились испытания с установкой ее на тяжелый двухмоторный бомбардировщик-моноплан "хейнкель-111Н-22" с установкой держателей под крыльями. Англичане от местного подполья знали об этом и старательно бомбили все заводы по выпуску комплектующих и сам полигон. В результате одной из бомбардировок 17 августа 1943 года погибли главный конструктор ракетных двигателей Вальтер Тиль и свыше 200 узников находящегося здесь же лагеря.
Восстанавливать же разрушенное необходимо было быстро для срочного создания вожделенного "оружия возмездия" фюрера. Понятно, что сверхсекретный объект фашистов требовал особых мер, и заключенные местного лагеря отсюда могли выйти только на тот свет. Смертность от истощения, тяжелых работ и бомбежек была высокая.
Поэтому на Узедом отправили очередную партию из 1500 смертников из Заксенхаузена, в числе которых был и наш Девятаев-Никитенко.
Посылали на верную смерть - у тех не было иллюзий относительно своей судьбы.
- Один отчаянный югослав затаился на островном озере, - вспоминал Девятаев. - Поймали. В назидание всем поставили перед строем и спустили овчарок. Чтобы загрызли не сразу - шею обмотали брезентом. Я видел много всего, но более страшной картины не помню. И все-таки засыпал и просыпался с мыслью: бежать!
Бежать же с острова было невозможно. По воде нереально, по суше - негде спрятаться, да и эсэсовские овчарки вмиг бы нашли. Оставался только воздух. Но как улететь пленному летчику, не имея крыльев? Однако, мятущаяся душа летчика рвалась на волю, и всю свою энергию он посвятил только планам побега. Посвятил в это группу таких же отчаянных русских лагерников. В первую очередь таких же "бегунов": лейтенанта-пехотинца Ивана Кривоногова, дважды пытавшегося бежать из плена, и однажды даже убившего охранника; артиллериста Владимира Соколова, планировавшего на лодке уплыть с Узедома, белоруса Владимира Немченко, которому за попытку побега выбили глаз.
Узники закапывали воронки, чинили капониры, разбирали завалы. А заодно и участвовали в "маскараде" - строительстве ложных "аэродрома" и "ангаров", которые и принимали на себя бомбы союзников. Сам полигон располагался в 200 метрах от моря. Девятаев с другими заключенными маскировал его под обычный "лес", крепившийся на специальных передвижных платформах.
Настоящий же аэродром тщательно охранялся. На нем постоянно находились самолеты с заправленными баками, в которых дежурили летчики, готовые взлететь навстречу бомбардировщикам англичан.
В гостях у "Густава Антона"
Стоял там и "хейнкель-111 Н-22" с вензелем на фюзеляже "G.A."(Gustav Anton) 33-летнего обер-лейтенанта Карла-Хайнца Грауденца, на котором испытывали "Фау-2". Бомбардировщик был напичкан сложной телеметрической аппаратурой, чтобы следить за поведением ракеты в воздухе.
Заслуженный ас отличался благодушием и снисходительным отношением к "унтерменшам" в полосатых лагерных робах. Как и большинство летчиков, он не был нацистом, мог позволить себе полиберальничать. Как-то даже заметил отирающегося неподалеку от "Густава Антона" доходягу-лагерника с лопатой, с заинтересованностью взирающего на могучую машину. "Иди, Иван, смотри", - хохотнул Грауденц и стал показательно тыкать пальцем в тумблеры, заводя двигатель бомбардировщика. Не обратил тогда внимание, что доходяга взирал на манипуляции вовсе не с испугом, а с интересом и пониманием.
Уже тогда Девятаев понял, что сбежать с Узедома можно только на немецком бомбардировщике, которые оставляются экипажем на обед (в креслах истребителей постоянно дежурили пилоты). Но он, пилот советского истребителя, совершенно не знал, как обращаться с чужим бомбардировщиком. Понятия не имел об алгоритме запуска двигателя и управления закрылками. Ибо даже посадка в кабину требует особой сноровки - несколько месяцев обучения.
Однако, цель была - жизнь и свобода. Поэтому заговорщики принялись тщательно исследовать окрестности, рисовать план местности, изучать подходы к аэродрому. Убирая мусор после налетов и аварий ракет (неисправные "Фау" иногда падали на собственные самолеты), узники собирали фрагменты кабины, чтобы Девятаев мог воссоздать для себя приборную доску "хейнкеля", понять его устройство.
- Я прикидывал план захвата машины, рулежки, взлета под горку в сторону моря, - вспоминал потом Девятаев, - Но сумею ли запустить, сумею ли справиться с двухмоторной машиной? Во что бы то ни стало надо было увидеть приборы в кабине, понять: как, что, в какой последовательности надо включать. В решительный момент счёт времени будет идти на секунды.
При этом ему очень помог наивный обер-лейтенант, фактически, продемонстрировавший пленному, как надо запускать двигатель с подключенными аккумуляторами.
Оставалось только разработать план захвата самолета и устроить так, чтобы все заговорщики попали в одну команду на работу на аэродроме в день побега. Между собой распределили, кто будет валить конвоира, кто снимать струбцины с рулей высоты, кто чехол с трубки Пито, кто выбивать колодки из-под колес. А бежать надо было срочно - фронт приближался, и оставлять в живых узников секретного полигона перед приходом Красной Армии немцы бы не стали.
Побег наметили на 8 февраля 1945 года, когда небо прояснилось после нескольких ненастных дней. При формировании наряда на работы Девятаев с заговорщиками сделали так, чтобы оказаться на аэродроме двумя пятерками (о дне побега знали не все из них), которые занимались бы замесом бетона для ремонта взлетно-посадочной полосы. Зная педантичность немцев, приготовились к побегу ровно в 12.00, когда пилоты шли обедать.
В полдень по сигналу Девятаева перекрестившийся Кривоногов со всего маху засадил тяжелым железным штырем в лоб греющемуся у костра с обедом эсэсовцу-конвоиру, убив его на месте. Мигом две пятерки соединились и притаились в капонире у взлетной полосы в ожидании удобного момента. Содранные с руки конвоира часы показывали 12.15, когда десяток полосатых фигур метнулся к облюбованному Девятаевым "Густаву Антону". Высоченный уралец Петр Кутергин, натянув на себя шинель эсэсовца, "конвоировал" маленькую колонну к самолету. Издалека все было чинно-благородно. Обер-лейтенант Грауденц в этот момент мирно приканчивал котлету в столовой.
Девятаев железным стержнем пробил дыру у задней дверцы кабины, изнутри открыл запор фюзеляжа и кошкой проскользнув внутрь. Остальные кинулись расчехлять закрылки. Вставил ключ зажигания - беспечный Грауденц его оставил в кабине! - ни звука. Пилот похолодел и тоскливо вспомнил растерзанного овчарками неудачливого бегуна-югослава.
Но быстро сообразил - нет аккумуляторов. "Быстро тележку сюда!". Выпрыгнули из чрева, метнулись за тележкой. Тяжеленные аккумуляторы подкатили и, чуть не лопнув от натуги, подняли батареи наверх, подключили кабель. Стрелки приборов тут же ожили. Спасибо обер-лейтенанту, двигатель запустился. Беглецы запрыгнули внутрь, на аэродроме пока все было тихо.
Девятаев отчаянно соображал: вроде с приборами разобрался, теперь бы разобраться со взлетом. "Хейнкель" медленно катился по полосе. Неожиданно понял, что сидит он в прозрачном плексигласовом конусе кабины, как на сцене, но...в арестантской робе. Живо стянул с себя одежду, оставшись абсолютно голым. Техники аэродрома рты разинули, видя, как "ас люфтваффе" собирается лететь в чем его немецкая фрау родила. Регулировщик на полосе хохотнул и помахал рукой "коллеге": свихнулся, голую задницу решил наступающим большевикам показать?
Самолет набирал скорость, понесся по наклонной к морю, но никак не хотел отрываться от бетонки - непонятен механизм управления закрылками. Полоса кончается, Девятаев резко разворачивает бомбардировщик, как гоночный автомобиль. Сзади вопль: "Мишка, б..., какого черта не взлетаешь?!!".
Девятаев повел "хейнкель" на новый взлетный круг. На аэродроме начинается паника среди охраны, немцы поняли, что с "Густавом Антоном" явно что-то не в порядке. Еще и этот эксгибиционист за штурвалом. К машине бежали автоматчики, но "Мордвину" было уже все равно. До него дошло - дело в триммере руля, который поставлен в положение "на посадку". "Хейнкель" на полной скорости разметал толпу автоматчиков и снова пошел на взлетную рулежку. Необходимо было срочно отжать штурвал, но с ослабевшему в концлагере Девятаеву в одиночку было не сладить.
- Парни, штурвал, мать его! - прохрипел он. Соколов с Кривоноговым впалыми грудями навалились на пилота, а все трое - на штурвал. - Ааааааааа!
Немецкая техника не подвела - штурвал отжался, бомбардировщик взмыл в хмурое небо февральской Балтики. Летим! Часы показывали 12.36. 21 минута борьбы за жизнь.
- Обер-лейтенант Грауденц! Какого дьявола ваша машина делает в небе, а вы - в столовой? - при звуке голоса начальника ПВО котлета вывалилась изо рта звезды люфтваффе.
Паника в Пенемюнде, штаб в ужасе - "хейнкель" с телеметрической аппаратурой улетел в неизвестном направлении. Срочно в воздух истребители - догнать и уничтожить!
Приказ получил командир звена "мессершмиттов" обер-лейтенант Гюнтер Хобом. Однако, легко сказать "найти", где искать-то? То ли на север полетел в Швецию, то ли на северо-восток в Пруссию. А пока Хобом разбирался, Девятаев вел машину над морем как раз на восток - к своим. Увидел караван судов и сопровождающий его "мессершмитт", похолодел. Истребитель подлетел близко, его пилот постучал пальцем по шлемофону. Девятаев подумал, что и его шокировал костюм Адама. Но тот навидался на своем веку всякого - просто беглецы в суматохе забыли убрать шасси. От греха подальше Девятаев махнул "мессеру" и увел "хейнкель" на побережье.
Генерал-майор авиации Валерий Высоцкий потом рассказывал, что 26-летнему летчику Девятаеву удалось уникальное - захватить абсолютно незнакомый самолет с непонятной начинкой и системой управления.
- Если бы не мастерство Девятаева, его бы догнали и сбили истребители, - уверен Высоцкий, - он принял решение не подниматься высоко, а идти на бреющем полете.
Закамуфлированный бомбардировщик сверху невидим для истребителей, которые высматривали его над облаками, а снизу - не вызывает опасения у немцев, над чьей территорией убегали девятаевцы. Поднимись они выше, и скорость "мессершмитта" Гюнтера Хобома стала бы решающим фактором. Это потом, уже в постсоветское время, для абсолютно ненужной мифологизации начали "голливудить" реальный подвиг девятаевцев и писать о том, что "хейнкель" вроде как был "сверхсекретным", а обер Хобом не стал стрелять в самолет с русским беглецами. Глупости конечно. Средний бомбардировщик-моноплан "хейнкель 111" впервые поднялся в небо еще в феврале 1935 года, за 9 лет до побега группы заключенных лагеря с Узедома, и принимал участие во всех войсковых операциях рейха. Лишь его модификация Н-22 была изготовлена специально для воздушного базирования баллистических ракет, для чего бомбардировщик и держали в Пенемюнде.
А Хобом бы запросто расправился с похитителями, найдя эту иголку в стоге сена. Просто он искал не там. Девятаевцев же нашел истребитель "фокке-вульф" Вальтера Даля, возвращающийся с задания. Но именно поэтому сбить его не смог, ибо у него была пустая пулеметная лента и пустой бензобак. Грауденц же в Пенемюнде попросту соврал примчавшемуся разбираться Герингу, что "хейнкель" с аппаратурой сбили над Балтикой. Это спасло его от трибунала, а может даже и от петли.
"Теплая" встреча
На подлете к советской территории по "хейнкелю" уже изрядно отработали родные зенитчики. Севший на прифронтовую взлетную полосу (надо было еще умудриться посадить незнакомую машину - в полете управлять ею гораздо легче, чем сажать) южнее населенного пункта Голлин у городка Вольдемберг (ныне Добегнев Любошского воеводства Польши) Девятаев потом насчитал десятки пробоин в хвостовом оперенье бомбардировщика, включая следы от зенитных снарядов. Два из них были возле кабины пилота плюс пять дыр от пуль крупнокалиберных пулеметов.
Потом из протокола осмотра станет понятно, что "хейнкель" не сел, а фактически лег на брюхо, переломав несущие плоскости. Правый мотор отвалился в сторону, левый поврежден. Но самое главное - аппаратура, с которой проводились испытания в Пенемюнде ракет, не пострадала. И еще более важное - никто из находящихся в самолете не получил ни царапины.
Обнаружившие беглецов советские солдаты были в восхищении от эдакой диковинки. Но тем предстояла еще "дружеская встреча" с любимым СМЕРШем, в котором подобных шуток просто не понимали.
Трое суток в СМЕРШе их без перерыва допрашивали на "фильтрационном конвейере". Начальник отдела контрразведки СМЕРШ 61 армии полковник Мандральский докладывал: "Все перелетевшие на нашу сторону одеты в арестантские халаты с номерами, никаких документов при себе не имеют. Допросы задержанных Девятаева и других ведутся в направлении изобличения их в принадлежности к разведывательным органам противника. О результатах дальнейшего следствия сообщу дополнительно".
Девятаев доложил командующему 61 армией генерал-лейтенанту Павлу Белову о месте расположения секретного немецкого полигона, что стало настоящей сенсацией для штаба. После этого Узедом бомбили пять дней. Возможно, в том, что 14 февраля 1945 года с площадки №7 в Пенемюнде взлетела последняя ракета "Фау-2" с заводским номером 4299, и полигон был закрыт есть заслуга летчика из села Торбеево.
Но неповоротливая фильтрационная машина имеет свои законы. Беглецов-солдат отправили в штрафбаты "искупать вину" (где почти все они и погибли), а Девятаева определили...в освобожденный лагерь Заксенхаузен, ставший "спецлагерем НКВД №7".
Там его в сентябре 1945 года на рубке леса и отыскал некий "полковник Сергеев", живо интересовавшийся разгромленным центром в Пенемюнде. Суровый коренастый дядька обматерил конвоира, заявив, что "теперь я тут за все отвечаю" и повел обомлевшего Девятаева показывать полигон. Тот показал "полковнику", где располагались пусковые установки, подземные цеха. Отыскали даже узлы ракет.
Из собранных деталей вскоре был сконструирован "советский фау", который был запущен в ноябре 1947 года и пролетел 207 км.
На прощанье "полковник" извинился, что не может его сейчас освободить, но пообещал это сделать в ближайшее время. Слово сдержал - Девятаева вскоре перевезли в Псковскую область, освободили и дали звание младшего лейтенанта ...артиллерии.
Лишь через 10 лет он узнал, кому обязан освобождением - Сергею Королеву, который возглавлял ракетную программу СССР и собирал все сведения о трофейном вооружении. Его же стараниями в 1957 году Михаилу Девятаеву, которого до этого никуда не хотели принимать на работу, присвоили звание Героя Советского Союза.
А в 2002 году его привезли на экскурсию в Пенемюнде, где происходили съемки документального фильма о подвиге девятаевцев. Поставил 100 свечей своим друзьям по полету - Соколову, Сердюкову, Олейнику, Урбановичу, Кутергину, Кривоногову, Емецу, Немченко, Адамову. Никого из них уже не было в живых.
Здесь на взлетной полосе он встретился с одним немецким стариком. Это был Гюнтер Хобом, впервые увидевший того, кто наделал столько шума в феврале 1945 года на Пенемюнде. Посидели, выпили водки. О чем говорили, того Девятаев не поведал даже своему сыну. Слишком много было пережито.