Поделиться
Жанна Васильева: "Воображаемый музей" пытается представить идеальную реальность
Можно ли переселить мечту на грешную землю, пристегнуть воображение ремнями безопасности, поймать синюю птицу и посадить в клетку на домашний подоконник? Ответ очевиден. Но что же, теперь и мечтать нельзя? "Воображаемый музей", проект, который ГМИИ им. А.С. Пушкина создал для празднования своего столетия, - из числа невозможных.
Не потому, что для того, чтобы он стал реальностью, должны были приехать в Москву 46 раритетов из 27 собраний, музейных и частных. Не потому, что у музеев и коллекционеров просили драгоценнейшее. Например, у Британского музея - Золотую лиру из гробницы шумерской царицы Пуаби, возраст которой (лиры, естественно) приближается к 50 столетиям. Или у Прадо - шедевры Босха, Веласкеса и Эль Греко. Или портрет юной златокудрой венецианки в красном берете, написанный Дюрером маслом на пергаменте - из Картинной галереи Государственных музеев Берлина. Или полотно Ван Дейка - из княжеских коллекций венского Музея Лихтенштейна... Это как раз оказалось возможным. Достаточно прийти на Волхонку (а лучше, как минимум, пару-тройку раз), чтобы увидеть живьем щедрые приношения музеев мира.
Дело в другом. Этот проект отсылает к "невозможной" целостности прошлого. Как в киноленте, прокручиваемой назад, фрагменты должны устремиться друг к другу, руины - подняться из праха, картины, вышедшие из одной мастерской, вернуться в свою обитель. Да, конечно, в идее "точечного" размещения прибывших в честь юбилея гостей в залах постоянной экспозиции есть и бесхитростно прозрачный расчет. Прежде всего на то, что люди, пришедшие в музей, не будут двигаться, как автобус-экспресс, останавливаясь по расписанию (пардон, по схеме) только у прибывших шедевров. Потому что смысл как раз в том, чтобы оглянуться-оглядеться и обнаружить, например, что "Портрет Марии де Тассис" Ван Дейка, 19-летней красавицы в роскошном платье с золотыми нитями, с золотым крестом с бриллиантами и жемчужным ожерельем, смотрит почти прямо на "Портрет Адриана Стевенса", написанный Ван Дейком в том же 1629 году. Этот богатый торговец сукном из Антверпена предстает в черном строгом платье, на заднем плане - тарелка с россыпью жетонов для бесплатных обедов. Стевенс отвечал за сбор средств для помощи бедным. При желании можно представить их раскланивающимися в мастерской художника или, по крайней мере, проходящими по одной улице... Они - как два противоположных полюса самого богатого города Фландрии.
Чувство времени - вроде бы эфемерная вещь. Уж никак вроде бы не чувственная. Но когда рядом с "Праздником любви" (1717) Антуана Ватто из Дрезденской галереи Старых мастеров видишь его же вещи из ГМИИ - "Бивуак" и сатирическое полотно с бегущим от клистерной трубы пациентом, то эпоха XVIII века обретает почти скульптурный объем. Благо пасторали рококо наглядно оттенены мольеровскими сюжетами и безжалостной негероической обыденностью войны. Понятно, прошлое в формате 3D - утопия, но из тех, что манили всегда. Как строгие перспективные построения ренессансных картин завершались голубоватыми далями умиротворенного пейзажа, так попытка движения в глубь минувшего открывает знакомое уже желание восстановить утраченное. Небольшая римская мраморная статуя "Танцующей менады" из дрезденского Альбертинума (ей около 20 веков) отсылает к шедевру грека Скопаса, удаленному еще на четыре века от нас. Идеальным и единственным образом оригинала оказывается руинированная копия. Машины времени нет, но есть воображение.
Другая "идеальная" сторона "Воображаемого музея" - мир музейного содружества как пространство единой культуры. В музее, дитяти Нового времени, пафос просветительства уживается с аристократическим достоинством, пресловутая мультикультурность - с точностью экспертного знания... Иногда кажется, что идея музея вдохновлена романами воспитания и "годами странствий" его героев. Юбилейная выставка в ГМИИ нацелена на преодоление разрывов не только времени, но и пространства. Тем интереснее, что этот идеальный мир глобального культуртрегерства контрастирует с трагическим миром надрыва, нищеты, отчаяния, который представлен в самих привезенных шедеврах. Например, полотнах, Отто Дикса или Ван Гога. Или даже в бронзовой плоской скульптуре Роя Лихтенштейна "Голова экспрессиониста" (из частного собрания). "Башмаки" Ван Гога, кричащие о сбитых ногах и разбитых дорогах, бедности и гордости художника, - напоминание о драматических коллизиях, из которых вырастает современное искусство и которые экспозиция склонна сглаживать.
Наконец, проект, чье название позаимствовано у романа Андре Мальро, отсылает к теням пещеры Платона, недостижимому миру эйдосов. Словом, как ни посмотри, "Воображаемый музей" - невозможный проект, поскольку пытается представить идеальную гармоническую реальность. Но в этом и есть его притягательность.