Поделиться
На прошлой неделе, в среду, были объявлены и награждены лауреаты Горьковской литературной премии, учрежденной в 2005 году журналом "Литературная учеба" и Российским фондом культуры. Среди лауреатов в разных номинациях: прозаики Михаил Попов и Гарри Гордон, поэт Юрий Могутин, филолог Николай Скатов и автор "Российской газеты" Дмитрий Шеваров, который получил премию за книгу очерков и интервью "Добрые лица" (М.: Феория, 2010).
С особой радостью поздравляя Диму, я, тем не менее, сначала хочу сказать не о его книге, о которой уже не раз писал. Меня крайне заинтересовала речь на вручении ему премии одного из членов жюри - критика Льва Пирогова.
Говоря о книге Шеварова, Пирогов рассказал: "Однажды на форзаце книжки из серии "Библиотека школьника" прочел помещенную туда для красоты цитатку из классика: "Долг писателя - утверждать добро, противостоять злу". И задумался. Что значит "противостоять злу"? Совершать добрые поступки? Это справедливо для всех. При чем тут писатель?"
"Казалось бы, ни при чем, - продолжал он. - Да, писатель - такой, как все. За одним маленьким исключением. Он принадлежит к "группе риска".
Тут уже и я задумался... Я часто слышу эти выражения: "искусство - это зона риска", "писатели - это группа риска" и т. п. Не говоря уже о, мягко говоря, двусмысленности этих определений в эпоху СПИДа, я вообще не понимаю, о чем речь. Ну, хорошо: зона риска, группа риска. А хирургия не зона риска? А спорт или образование? А маршрутные такси?
Вообразите себе водителя московской "маршрутки", который говорит пассажирам с характерным кавказским акцентом: "Добро пожаловать в зону риска!" Господи! Да мы и так знаем, что такое наши маршрутные такси! Двадцать минут страха, и ты дома. Напоминать-то зачем?
Вообразите хирурга, который подходит к лежащему на операционном столе больному и, потирая вымытые хозяйственным мылом белые руки, заявляет: "Нуте-с, больной, поэкспериментируем!" И на его изумленный взгляд добавляет: "А что ж вы, батенька, хотели? Хирургия это, так сказать, зона риска. Эй, анестезиолог! Отключите-ка скорее этого пациента, что-то он нервничает очень".
Жизнь - вообще зона риска. И в физическом, и в духовном смысле. Выходя из дома на улицу, мы рискуем не вернуться обратно. Оставаясь дома, рискуем никогда больше не выйти на улицу, потому что всякое бывает.
Выбирая веру или атеизм, мы страшно рискуем, потому что на кону вечная жизнь. Недаром Паскаль говорил просто: вера или неверие - это рулетка. Но, поставив на Бога, вы почти не рискуете, а выиграть можете.
Почему только искусство и литература так гордятся тем, что они зона риска? Почему деятели искусства и писатели так любят об этом писать?
Далее в своей речи Лев Пирогов говорил об "обаянии зла". "Уродство проще изображать - спросу меньше. Карикатуру нарисовать легче, чем красивый портрет. Главного положительного героя русской литературы пришлось для убедительности сделать душевно больным. Иначе что бы это за добро было -- не косенькое, не хроменькое, не битое?.."
Верно! Если возьмем двух абсолютно положительных героев русской и советской литературы, то первым окажется князь Мышкин, а вторым - Корчагин. Сумасшедший и парализованный. Можно еще Маресьева вспомнить, который нагрешил только тем, что, выползая из леса, съел ежа. Аналогом же безгреховного героя в русской литературе будет Лукерья из "Живых мощей" Тургенева, бездвижно пролежавшая полжизни в сарае. Пришел к ней священник перед смертью и говорит: "Тебя, мол, исповедовать нечего: разве ты в твоем состоянии согрешить можешь?" "А мысленный грех, батюшка?" "Ну, это грех не великий".
Возвращаясь к книге Дмитрия Шеварова, которая как-то постепенно и к моему, честно говоря, удивлению, стала заметным явлением среди книг последнего времени, скажу, что феномен этой книги именно в том, что в ней совсем нет зла. Ни его обаяния, ни его обличения. Автор просто исключил из нее зло как факт. Собственно, этим она удивляет, вызывая даже какое-то недоверие. Просто замечательно сказал о ней Пирогов:
"Получилась книга редкой, удивительной силы. Столько в ней людей: РАЗНЫХ, несхожих, противоположных по симпатиям и антипатиям, убеждениям и заблуждениям, - и ни об одном у автора не находится ни одного худого слова! Напротив, во всех автор видит хорошее. Только хорошее. Только оно важно, только оно ему интересно. Вот так послушаешь и не поверишь - поморщишься: "Да ну, поди слащавое что-то, искусственное..." Но нет... Книга не искусственная, не сладенькая. Она исполнена спокойной и надежной - отцовской - силы. Не отрицает нас и нашего скепсиса. Не учит, как жить. Просто изменяет читателя. Выпрямляется дыхание, изменяется взгляд на мир. Начинаешь свою жизнь, обстоятельства видеть будто бы другими глазами".
И выходит, что Шеваров как раз и рисковал. Сильно рисковал. Быть непонятым, заподозренным в елейности, слащавости. В другом мире живем...
Как это ни смешно звучит, но водораздел в нашей культуре положил сериал "Бригада", этот доморощенный вариант "Крестного отца". Феноменальный успех этого фильма с его мощным "обаянием зла" у подростков говорит о том, что нас ждут очень интересные времена. Когда самым рискованным для писателя, режиссера, будет изображение добра при полном отсутствии интереса к злу. Когда назвать книгу "Добрые лица" будет вызовом. Когда героев добрых серьезному искусству придется отвоевывать у того же сериального "мыла" и от этого же "мыла" тщательно отмывать - чем, непонятно.
Талантом, наверное?