Поделиться
Оперу "Пеллеас и Мелизанда" Клода Дебюсси, которой исполнилось уже 110 лет, поставили в Мариинском театре впервые. Режиссером-постановщиком выступил лондонский американец Даниэл Креймер. Первым спектаклем дирижировал маэстро Валерий Гергиев, вторым - американец Кристиан Кнапп.
Столь долгую паузу, выдержанную Мариинским театром в отношении единственной завершенной оперы Клода Дебюсси, можно объяснить, главным образом, осторожностью в отношении французского стиля. Творческие затраты на успешное освоение этого шедевра вполне сопоставимы с освоением оперных глыб Вагнера. Хотя Дебюсси замышлял "Пеллеаса" как альтернативу "бесконечной мелодии" своего немецкого предшественника. Для того и название он подобрал тоже из двух возлюбленных - чтобы напоминало "Тристана и Изольду", сводивших с ума своим позднеромантическим дурманом. К чести музыкального руководителя постановки Валерия Гергиева и ответственного концертмейстера Натальи Мордашовой оба премьерных состава исполнителей были подобраны ноточка к ноточке, сбалансированы по тембрам и динамике в одной звуковой палитре. Каждый из певцов продемонстрировал понимание стиля с его культом полутонов и негромких звучностей. Даже французский язык, который сами французы признают сложным для оперного пения, в целом показался удачно освоенным. Пары Анастасия Калагина - Андрей Бондаренко и Ирина Матаева - Владимир Мороз при сходстве режиссерского рисунка представили много нюансов в интерпретации своих партий. В исполнении Ирины Матаевой, которая была ближе к образу Мелизанды-девочки, на первом плане была интонация подавленности и роковой обреченности, а Анастасия Калагина, напротив, стремилась показать противодействие судьбе высветлением своей непонятной жизненной ситуации. С партнерами получилось несколько иначе: в светлом и лишенном напряженности голосе баритона Андрея Бондаренко слышалось желание как можно дольше оставаться ребенком, а в более темном и вязком тембре его коллеги Владимира Мороза - подсознательное приближение к трагической развязке.
Валерий Гергиев не скрывал своей заинтересованности новым материалом, взахлеб читая страницу за страницей одной из самых удивительных оперных партитур, следя за поворотами этого средневекового детектива. Судя по всему, именно такое отношение к сюжету оперы Дебюсси, написанной по одноименной драме Мориса Метерлинка - отношение как к полному неясностей и темных сторон бытия психологическому триллеру, и заставило Валерия Гергиева пригласить на постановку молодого режиссера Даниэла Креймера. Этот режиссер успел зарекомендовать себя в Мариинском театре как постановщик оперы "Замок герцога Синяя Борода" Бартока в июне 2010 года. Именно Мариинский театр щедро предоставляет ему сцену для своих экспериментов. Если верить послужному списку Креймера, то, во-первых, среди них кроме Английской Национальной оперы нет ни одного оперного театра. Во-вторых, в этом портфолио, кроме "Кармен", поставленной в Северной опере Великобритании, нет больше ни одной оперы - сплошь мюзиклы или, вероятно, музыкально-драматические спектакли. Надо быть Валерием Гергиевым, чтобы, работая на перспективу, усмотреть в этом режиссере серьезное дарование, которому можно доверять такие этапные работы. Впрочем, "Пеллеас и Мелизанда" удались Креймеру намного больше, хотя черты "стиля", намеченные им в "Синей Бороде", угадывались. Так же много тьмы на сцене, такой же интерес к темной стороне человеческой природы, такое же желание создать саспенс любыми средствами. Похоже, он снова взял на вооружение опыт хорроров и психологических триллеров. Чего стоила одна только сцена допроса маленького Иньолда его отцом Голо, который раскачивал сына на качелях, доводя себя до исступления, чтобы выяснить, что же было между Мелизандой и Пеллеасом. Зрителям становилось по-настоящему страшно за исполнителя роли Иньолда. Историю о Пеллеасе и Мелизанде с ее недосказанностями он пригвоздил к жесткому реализму где-то середины 1980-х, наделив прочной психологической мотивировкой. Одной из кульминаций была сцена истерики беременной Мелизанды, которая начала колотить себя по животу. Впрочем, неясным осталось, кто был отцом ребенка Мелизанды - Пеллеас или все же Голо, нашедший ее на какой-то урбанистической окраине у колодца, а в финале после убийства Пеллеаса сошедший с ума. Моралью этой басни стала мысль о сансаре, о предначертанности, об обязательном связывании путами традиционной семьи и невозможности свободной любви.