Поделиться
Парад знаменитых оркестров, приезжающих на московский фестиваль Мстислава Ростроповича, продолжается. Вслед за Лондонским филармоническим две концертные программы исполнил Заслуженный коллектив России под руководством Юрия Темирканова. В Колонном зале Дома союзов прозвучали сочинения Рахманинова, Шостаковича, Гии Канчели.
Рахманиновский оммаж от петербургского оркестра, отмечающего в этом году свое 130-летие, включал Второй фортепианный концерт и Вторую симфонию, представляющие собой квинтэссенцию стиля композитора с его харизматичной лиричностью, мелодическим богатством и красотой "русскости" - напевной широтой, раздольностью, сокровенностью.
И надо заметить, что звучание оркестра у Юрия Темирканова абсолютно соответствовало этому обобщенному и несколько символическому образу рахманиновской музыки, погружая в чистые, прохладные звучности струнных, в стройные, как хоралы, вступления деревянных, в благородные, не атакующие агрессивным форте тутти оркестра. В общем тоне темиркановских интерпретаций и Второй симфонии, и Второго фортепианного концерта ощущалась лирическая монументальность.
Солистом в фортепианном концерте выступил молодой итальянский пианист Алессио Бакс, которому временами было явно сложно прорываться сквозь оркестр, накрывающий рояльную партию объемным, многослойным звуком, но все-таки ему удалось показать и свой чистый хрустальный звук, и сдерживаемую оркестром виртуозную технику, и проникновенную лирическую интонацию, позволившую не просто созерцать, а глубоко погружаться в красоту Aдажио второй части концерта как в некий символический образ "бытия в красоте". И подтянул эту трактовку Темирканов, последовательно проявлявший в каждом такте рахманиновской музыки энергию чистой красоты, зазвучавшей в Адажио симфонии тем особым струящимся нежным потоком, что напомнил вдруг о знаменитом малеровском Адажиетто из 5-й симфонии.
Темирканов высвечивал каждую деталь в партитуре рахманиновской Второй симфонии: и ее танцевальные ритмы, и колокольные эффекты, и пейзажную звуковую среду, и хоральные мотивы, прорывающиеся вдруг как короткие молитвы, и лирические монологи. И ни на одно мгновение напряжение этой развивающейся музыкальной драматургии не ослабевало, нагнеталось внутренним давлением звука, угасало, снова накатывало волнами поднимающейся динамики. Принципиальным здесь было отсутствие жесткой конфликтности, пароксизмов, нервного напряжения, звуковых экстазов, в иных трактовках формирующих стержень даже ранних рахманиновских партитур.
У Темирканова же молодой Рахманинов, автор Второго концерта и Второй симфонии, звучал цельно и обобщенно, как образец законченного стиля, совершенной, почти классической ясности и звуковой красоты, несущих в себе ту гармонию, которую человек обретает скорее не на земле, а в других измерениях мира - и прежде всего в музыке.