Поделиться
Закончились гастроли "Коляда-театра" в Москве. Они прошли при нарастающем интересе публики и полном отсутствии театральной критики.
Десять лет назад в подвале одного из екатеринбургских домов бывший актер Театра драмы и набирающий известность драматург Николай Коляда создал первый в регионе частный театр. К идее никто не относился всерьез. Театр выселяли, переселяли, теперь он ютится в деревянном особняке с залом на 60 зрителей. Но сюда - паломничество. Театр стал брендом города, а потом и российского театрального искусства в глазах Европы: его наперебой приглашают Париж, Варшава, Афины… Сам Коляда уже знаменит как создатель уральской школы драматургии, чьи творения тоже разлетелись по свету, фестивалей, на которые стекаются зрители даже из-за рубежа, и актерской труппы, состоящей из звезд - уже состоявшихся и потенциальных.
В блогах о гастролях пишут: "Какое счастье, что они приехали!", "Таких актеров в Москве нет - они какие-то настоящие!", "Кажется, я влюбляюсь в этот театр!". Это правда: "Коляда-театр" - сгусток неистовой, подпитанной корневыми соками энергии. Он простодушен, искренен, проницателен и эмоционален. Он балансирует на грани театрального карнавала и грубоватого народного балагана, и, казалось бы, нарушает все каноны нынешней "продвинутой" сцены, возвращаясь к тому театральному действу, что "обращает глаза зрачками в душу". И он возвращает театру - театр. Такое случалось на вековой давности "Турандот" вахтанговцев. Потом - в товстоноговских "Хануме" и "Истории лошади". Теперь зал рыдает от смеха на екатеринбургской "Женитьбе", зрители говорят о театральном катарсисе. Его позывные - смех, замирающий в сдавленном от слез горле.
За рубежом театр сравнили с сектой. Не только потому, что каждый спектакль начинается музыкальным гипнотическим камланием. Эта труппа спаяна идеей содержательной театральной игры. В нее тянутся лучшие актеры города - в крошечном зале театра живет праздник, неведомый академическим сценам. Этот праздник, это актерское братство умеет создать Коляда.
Зачем это все ему понадобилось? Его пьесы идут во всем мире, но гонорары он тратит на театр. Ему мало кто помогает в городе и в стране. Но он не может не делать этого. Театр ему нужен - как жизнь.
Он говорит, что благодарен уволившей его Академической драме: его вынудили построить свой театральный дом, где он счастлив. Усвоив этот урок барского небрежения к таланту, он теперь особенно заботится об актерах: им должно быть хорошо и интересно. Его актеры делают всё: вчерашний Епиходов сегодня продает программки, вчерашний Гришка Отрепьев сегодня значится монтировщиком декораций, и любому "эпизоднику" он придумает большую бенефисную роль. Так характерная актриса Вера Цвиткис вдруг феноменально раскрывается в пьесе Коляды "КЛИН-ОБОЗ", вошедшей в спектакль "Два плюс-два". В "Женитьбу" он ввел травести из екатеринбургского ТЮЗа Любовь Ворожцову - и это имя впервые узнала Москва. Почувствовав неотразимую "неправильность" дарования Олега Ягодина, он сделал из молодого актера суперзвезду, специально для него отбирая лучшие роли - от Гамлета и Бориса Годунова до Подколесина и Стенли Ковальского. Он создает дарования штучные, кинематографически выразительные, способные быть достоверными в двух шагах от зрителя - на "крупном плане".
Но еще раньше он прокопал траншею для новой драматургии. Страна жаловалась на отсутствие современной пьесы. Театры ставили заграничные водевили. Времена, когда ломились на пьесы Розова, Арбузова и Вампилова, канули вместе с Советами. Но Коляда сам писал пьесы и учил этому талантливую молодежь. Став главным редактором литжурнала "Урал", начал эту молодежь издавать. Восхищался в своем блоге обилием талантов и сетовал, что их пьесы никому не нужны. Чтобы открыть театральной стране подслеповатые очи, создал свой театр и сделал его лабораторией новой уральской драматургии. Основал конкурс "Евразия" и штудирует тонны присланных пьес. И добывает из этой руды все новые самородки.
Это деятельность ренессансного размаха. Ее масштабы трудно вообразить скептическому уму. Но ее результативность оглушает. Благодаря энергии одного человека Екатеринбург стал кузницей и столицей современной российской драматургии, взращенные там таланты уже известны по спектаклям московским, питерским, лондонским и берлинским, по сценариям, которые они пишут, по фильмам, которые они ставят. Уже не говорю о воспитанных им, ошеломляюще правдивых, не умеющих фальшивить актерах его театра,- это оценили кинорежиссеры и открыли на них охоту. Избалованные звездами москвичи, парижане, варшавяне учат новые имена Василины Маковцевой, Ирины Ермоловой, Сергея Федорова, Антона Макушина…
Как драматург Коляда умеет слышать язык улицы. Как режиссер он умеет выразить ее стон. Испытать и передать щемящую жалость ко всей этой неказистой жизни, которая вся - сплошная рана. В его спектаклях - голос русской глубинки, того самого "народа", к которому стало модно относиться со снисходительной жалостью, но который, по Коляде, и есть хранитель настоящих, негромких человеческих ценностей.
Случайно заглянувший столичный критик высокомерно решит, что красочность интонаций актеров Коляды есть "местный говор". И только смотря этот театр вечер за вечером, понимаешь, каким огромным спектром интонаций, речений и слэнгов владеют его актеры, какими разными они могут быть, играя с равным блеском народную комедию, классическую трагедию, фарс, балаган, умеют изобразить и крестьянку, и "интеллигентную женщину", однажды побывавшую за границей и раскрасившую свою речь британскими "тьюнами". То, что знают и умеют эти актеры, действительно не знают и не умеют актеры столиц. В этом знании и умении - новизна театра, в этом его прорыв к почве, откуда все проросло. Не "почвеничество", над которым он смеется не менее ядовито, чем над "западничеством". Просто - возвращение к естественному, настоящему, природному. К тому, чем начинался ренессансный шекспировский театр.
Язык всегда метафоричен. Декорации и реквизит куплены на рынке, но созданная от нищеты эстетика в руках режиссера-сценографа становится уникальным богатством и создает суперзрелище. Костюмы сражают наповал нелепостью - и снайперской выразительностью. Самоварные конфорки вместо шляп в "Женитьбе". Море матрешек, которых можно набивать курятиной и рубить в щепки, - безмолвствующий народ в "Годунове". Ура-патриотические "березовые ситцы", намалеванные на белых штанах в "Вишневом саде"… Невероятно всё, начиная от гримов и заканчивая походкой персонажей, витиеватой хореографией их пластики, музыкой, где собрано все возможное и невозможное - от народных камланий до Верди. Поединок балалайки с оперой - один из самых смешных и содержательных моментов "Женитьбы". А эти паузы, эта мгновенная и полная заморозка действия и времени, когда в зале начинают случаться нервные истерики!
Метафоры интуитивны, но интуиция безошибочна. О чем бы ни говорил этот театр, он говорит о России - внедряясь в ее "загадочную душу", смеясь над окутавшими ее штампами, заклиная-шепча-плача над ее неустроенностью, неприкаянностью, над смесью вечной безнадеги и вечной безумной надежды, которая составляет ее жизнь. Хочется быть человеком - ноги сами сгибаются на карачки. Хочется лететь - да крылья подрезаны. Можно громогласно вещать о духовности - и хлопаться в обморок от самой мысли сделать что-то реальное. И это все - о нас.
Последний гастрольный спектакль прошел триумфально. В зале был забит каждый сантиметр, стояли вдоль стен, сидели в проходах. И долго не расходились, кричали "Приезжайте еще!". Так не заканчиваются рядовые гастроли. Так расстаются с чем-то жизненно необходимым. Коляда гениально угадал то народное снадобье, без которого театр вянет, корчится в бессмысленной формалистике и как институт гражданского общества - умирает. Он сотворил новый театр, создал для него драматургию, воспитал для него актеров и доказал стране и миру, что Возрождение возможно.