Поделиться
18 сентября в 12:15 дня на Первом канале состоится премьера документального фильма "Один" - о большом художнике и выдающемся мультипликаторе Юрии Норштейне. О феномене автора известных мультфильмов "Ежик в тумане" и "Сказка сказок" мы говорим с режиссером и сценаристом фильма Олесей Фокиной.
Российская газета: Почему именно Юрий Норштейн? Дело ведь не только в юбилее? По каким критериям вы выбираете героев фильмов и что нового вы узнали о художнике?
Олеся Фокина: Мой проект "Человек на все времена" - это цикл фильмов под девизом "Главный герой рассказывает о лучшем в человеке". И я могу только одно сказать: Юрий Борисович меня очень удивил, растрогал и подкупил своим доверием. Поразительно то, что он сначала говорил: нет, нет… Но потом, то ли в глаза мы посмотрели другу другу, то ли кино я ему показала, то ли просто пожалел меня, сироту. Но когда мы начали работать, я столкнулась с примером абсолютного уважения одного человека к другому. Во всяком случае, никто не спрашивал: а ну-ка покажите, давайте-ка сюда, что вы там понапридумывали, пока "ошивались" поблизости. Ничего подобного не было. До самого последнего дня съемок просьба у Юрия Борисовича была только одна: "Олеся, пожалуйста, покажите авторский текст, чтобы не было ошибок, в каком году, что, когда, откуда". Правда, в конце концов, Юрий Борисович сказал: "Кинцо-то получилось не очень лицеприятное". Думаю: "Ну, все…". А он потом добавил: "Но зато человеческое".
РГ: Говорят, Норштейн не любит пользоваться анимационной компьютерной графикой. Чем это объясняется?
Фокина: Он говорит об этом в фильме. Всякое искусство имеет смысл, если в наших душах открывается любовь. Норштейн делает кино руками, потому что это, в отличие от компьютерной графики, проработано духом.
РГ: Несколько лет назад на выставке, посвященной работам Норштейна, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина видела зарисовки брошенного котенка с несчастными глазами, который в последствие стал прообразом Волчка, а за образом Ежика стоял какой-то реальный персонаж из жизни Юрия Борисовича?
Фокина: Мультфильм "Ежик в тумане" - это история о том, как наше обычное состояние переходит в катастрофическое под действием каких-либо обстоятельств, и мы не осознаем, что происходит с нами и плывем бездейственно по реке времени. Здесь нет конкретного человека. А вот мультфильм "Цапля и журавль" о взаимоотношениях Юрия Борисовича с тещей.
РГ: Олеся, в чем лично для вас как для режиссера тайна живописи Норштейна, каков его феномен? Почему до сих пор не закончена "Шинель"?
Фокина: Норштейн творит все время, потому что живет в мире творчества. Спрашивать о том, почему он так долго не заканчивает "Шинель" - это очень вульгарный подход по отношению к художнику такого масштаба. А почему мы должны все понимать? Он не из тех людей, которые знают, о чем будет их творение, но из тех, которые знают что-то недоступное нам и двигаются вперед и вперед.
Юрий Норштейн находится в пространстве бесконечности Гоголя, а когда слушаешь и вникаешь, как он работает, когда он начинает говорить о том, что для него есть Гоголь и почему он не может создать сцену бесконечности дороги, начинаешь заходить в такие дебри мышления, что перестаешь понимать, что же он имеет в виду… Художник сам зашел в зону непознаваемого и находится в каком-то богоборческом состоянии, он настолько озабочен тем, что произошло у Гоголя с Башмачкиным, который бесчеловечен, космически глух, что до сих пор не решил: толи этот герой - маленький человек, толи сам никому не подает руки.
Это бесконечность, черная дыра, в которую Норштейн оказался затянут. Он пытается из нее выбраться, понять эту бесконечность… Я не удивлюсь, если он не закончит "Шинель". Он не нанизывает одну картинку на другую, эпизод за эпизодом, а просто констатирует факт: "Олеся, я не могу понять Башмачкина. Я делаю эпизод на две минуты, а он у меня растянулся на 15, ведь я должен был побиться о каждый угол на Невском, постукаться, поскользнуться на каждой мостовой и только тогда я что-то пойму. С точки зрения обычного среднестатистического зрителя - это абсурд. С точки зрения художника - это его путь понимания мира.
РГ: Какие эпизоды вам больше всего дороги в новом фильме? С какими сложностями сталкивались на съемках?
Фокина: С одной стороны, мы все Норштейну мешали, с другой, он уже не мог без общения с людьми, без "обкатывания" каких-то своих мыслей, переживаний, поэтому в мастерской все время сумасшедший дом: кто-то приходит, кто-то уходит, Юрий Борисович хватается за голову, сетует на то, что ему все не дают жить - лучше бы не открывал дверь. Но все равно идет и открывает. Потом снова в ужасе убегает, потому что-то ему кто-то не дает работать. Но он действительно глубоко и трагически озабочен тем, что произошло с человеком на Земле. Куда делись человечность, нормальные отношения между людьми, почему брат идет на брата, почему самое лучшее искусство в мире не сделало нас духовно красивее, почему многие из нас остались такими же дикарями?
В фильме есть два особенных момента, которые меня привели в состояние абсолютной тишины. В ней я должна была тихонько-тихонько действовать, не сделав никому больно, потому что присутствовала при каком-то сакральном моменте человеческой жизни. Мне довелось наблюдать Норштейна в сокровенном состоянии общения с любимым домом, в котором никого из родных уже нет. Юрий Борисович пришел в свой покинутый дом, трогал вещи, гладил портреты жены и детей, мебель, которую когда-то сделал своими руками. Красивый, обжитой, уютный, наполненный абсолютной любовью дом. Это был единственный эпизод, который снимала я сама. Я плохо видела в глазок камеры, потому что плакала. Вся жизнь художника представилась мне по-другому.
Второй сильный эпизод - это общение великого мультипликатора с сыном, те потрясающие высокие слова, которые он нашелся сказать о нем: "находится в гармонии с собой", после которых я сама почувствовала примирение с миром. И еще поняла, что у Юрия Борисовича этого примирения нет. Он совсем не черствый, просто все, до чего он дотрагивается, делает в полноте. Меня тронули и отношения Норштейна с подругой детства - Галей, которая все лето вышивала ему скатерть, а сейчас перенесла тяжелый инфаркт. Фильм оброс очень многими человеческими деталями, которые мне безумно дороги. Он живой и прекрасный, наш с вами Норштейн!