Евгений Гришковец: Так, как пишу я, сегодня не пишет никто

О нем говорят - человек-театр, человек-оркестр, человек-жанр.

А можно сказать - Евгений Гришковец. И этого будет достаточно

Возникнув на культурном небосклоне как "беззаконная комета в кругу расчисленном светил", Гришковец в считаные годы вышел на орбиту признанных, обласканных, увенчанных.

Являясь публике в разнообразных обличьях - актера, писателя, режиссера театра и кино, автора музыкальных альбомов, он умеет постоянно меняться, оставаясь самим собой. При этом не перестает удивлять.

Сценические монологи Гришковца - это рассказ от первого лица. С очень точными наблюдениями. С обостренным вниманием к смешным и трагическим пустякам, всякому "сору", из которого, собственно, и состоит жизнь. Со сбивчивой интонацией - как будто на ваших глазах человек подбирает слова. Простодушные зрители попадаются на эту обманку и отождествляют героев Гришковца с ним самим. Что, конечно, неправильно. Между автором, который вправду отбывал армейский срок на Тихоокеанском флоте, и затурканным службой матросом, который "съел собаку", существует дистанция.

"Высоцкого тоже отождествляли с его героями"

- Лирический герой ваших пьес-монологов - в какой мере он выплавлен из вашего житейского, душевного, чувственного опыта? Проще говоря, много ли общего между ним и вами?

- Дистанция между мной и тем персонажем, от имени которого произносится монолог, несомненно имеется. В разных спектаклях - разная. В "Дредноутах" - огромная, потому что на сцене женатый человек, довольно изворотливый, хитрый, жаждущий больших событий в жизни, но не имеющий никаких. Он на меня совершенно не похож. А вот лирический герой спектакля "Как я съел собаку" очень близок мне. И даже не потому, что я служил на флоте, а в связи с тем, как и что он говорит о своих переживаниях. Или возьмем лирического героя спектакля "+1". Это странный человек. Он описывает некие свои желания, которые с моими сегодня не совпадают, хотя раньше такие желания у меня были и, я понимаю, могут быть у каждого. Но ничего не поделаешь - публика отождествляет моих героев со мной, как героев Высоцкого всегда отождествляла с ним, при том что публика Высоцкого была многократно шире.

- Пьеса "Как я съел собаку" была написана в 1999-м, поставлена в 2003-м. Спектаклем по ней вы сделали себе имя. Но за прошедшие годы и время изменилось, и в вас, наверное, произошли какие-то перемены. Сегодня вы этот спектакль играете по-другому? Появились иные акценты? Возникла новая интонация?

- Не только акценты и интонация - полностью изменился спектакль. Когда я в Москве дебютировал с ним, мне было тридцать с небольшим, сейчас - сорок с лишним. Раньше меня занимала тема взросления, теперь - тема встречи человека с государством, которому безразличны твои индивидуальные черты, оно интересуется только твоим ростом и размером твоей ноги, чтобы выдать правильную матросскую форму. И, конечно, возникла тема свободы. В 1999 году свободы было так много, что, казалось, она никогда не закончится. А сегодня тема свободы, компромисса с несвободой весьма актуальна.

"Не вижу смысла жить в Москве"

- Почему вы живете в Калининграде? Принципиально не хотите в Москву переезжать?

- В Калининграде мой дом. Я сам выбрал этот город для жизни. Это удобный, приятный город. Мне он нравится географически и климатически. В Москве я категорически не хочу жить. Я вижу смысл в ней работать, а жить - нет.

- Но вы же все равно большую часть времени проводите в Москве.

- Вовсе нет.

- Хорошо, сколько дней в году вы живете в Калининграде?

- Месяцев семь. В конце июня закончится мой театральный сезон, и я вернусь в Калининград. В следующий раз выйду на сцену в Москве числа 2-3 октября. До этого времени буду либо в Калининграде, либо поеду куда-то с семьей. Неважно куда. Если я с семьей, то можно считать, что я дома. Кроме того, с 15 декабря по 1 марта я всегда беру "антракт" для работы над книгой. Дальше - гастроли. Три недели в разъездах, неделя - дома. Получается, что больше полугода я нахожусь в Калининграде. Свое пребывание в Москве я стараюсь минимизировать.

- Вы часто говорите: "Я - провинциал". В каком смысле? Провинциал - по происхождению? По мироощущению?

- По происхождению, по мироощущению, по ясному пониманию собственного масштаба в некой системе координат. Я - житель большого города, областного центра. Но если бы я родился немцем и был гражданином Германии, я бы не ощущал себя провинциалом, живя в Штутгарте, Мюнхене, Франкфурте, Гамбурге. В социальном смысле Берлин не является столицей. Тогда как Москва - единственный непровинциальный город России, все остальное - провинция.

- Вы не испытываете провинциальные комплексы?

- Раньше испытывал. Сейчас вряд ли. Но нет и гордости от того, что я, мол, провинциал. Такого рода гордость - тоже признак закомплексованности. Поверьте, у меня нет особых разногласий с Москвой - ни географических, ни климатических, ни социальных. Я просто не вижу смысла здесь жить. Жизнеустройство здесь очень сложное, оно связано с большим количеством проблем. В конце концов это дорого. Среднее образование и относительно сносные медицинские услуги можно получать в любом областном городе. Раньше были хорошие провинциальные университеты, один из которых я в свое время закончил, - сейчас их стало меньше, и уровень этих университетов понизился. Высшее образование своим детям я скорее всего постараюсь дать в столице.

- Все-таки признаете, что Москва есть Москва?

- Я никогда не участвую в провинциальных стенаниях, что Москва - это ужасно. Я от нее устаю, могу поворчать по этому поводу, но Москва - это город, где живут мои коллеги, сотрудники, где у меня есть маленький офис. И большинство моей публики живет здесь. Поэтому как я могу ругать Москву? Она ведь еще и художественное пространство моих произведений. Действие как минимум двух моих романов происходит в Москве. "Рубашка" - сейчас самая переводимая моя книжка. Европейские читатели видят Москву моими глазами, а не глазами московских авторов. Московские авторы в большинстве своем дают чудовищную картину Москвы, а я, пожалуй, наоборот.

"Теперь трагедии переживаются быстро"

- Превращение драматурга в прозаика - оно было для вас естественным, закономерным?

- Оно было абсолютно неожиданным. До той поры, пока не начал писать прозу, я был человек театра, который понимает суть сценического художественного пространства, но слабо представляет себе, как строить повесть, роман. "Рубашка" стала моим первым опытом в прозе. И это видно. Там почти сплошь прямая речь. Я не знал, как ее оформить, чтобы получилось прозаическое произведение. Решил сделать так: сначала писал диалоги, а потом разбавлял их словами "он сказал".

- Зато шестая ваша книга - роман "Асфальт" - вполне свободна от таких приспособлений.

- Мне кажется, этим романом я сильно опередил литературный процесс. Была осмысленная задача - дать новый тип трагедии, новый тип переживаний.

- Что значит - новый?

- Быстрое переживание трагедии. Я задумал "Асфальт" пять лет назад, в 2008-м его издал, но не мог себе представить, что мы так быстро придем к тому, что там описано. Мой герой переживает страшную беду - смерть близкого человека. Он очень страдает, но через пять дней понимает, что дальше страдать не может, и возращается к повседневной жизни. Именно так и бывает теперь. Посмотрите, мы уже не вспоминаем про Фукусиму. А землетрясение на Гаити? Если бы такое землетрясение случилось лет тридцать назад, оно стало бы одним из главных событий XX века. Или, скажем, "Титаник". Если бы он утонул на прошлой неделе, сегодня про него никто бы уже не вспоминал. Теперь трагедии переживаются быстро. Вот об этом я и написал "Асфальт". Это самое незамеченное из моих произведений. При том что тираж романа перевалил за 300 тысяч. Даже удивительно - не было ни одной рецензии.

- Как минимум одна была. О романе весьма иронически отозвался Андрей Немзер.

- К сожалению, не читал его рецензии. Роман "Асфальт" я считаю большим романом и точно знаю,что другого романа на эту тему сегодня нет.

"Я перестал гастролировать в Европе"

- Когда вы гастролируете в Европе, кто ходит на ваши спектакли? Представители русской диаспоры?

- К сожалению или к счастью, все это закончилось. До 2004 года я участвовал в международных фестивалях, много и с удовольствием гастролировал в Европе. Но постепенно это потеряло смысл. Я стал настолько известен здесь, что на спектакли, которые я играю за границей, стали приходить преимущественно наши бывшие граждане. И от этого осложнился культурный контакт с европейской публикой. Представьте двуязычный зал. Одна его часть ловит русский текст и мгновенно реагирует на него, а другая из-за этого не слышит перевод. В итоге немцы, французы, бельгийцы, финны перестали ходить на мои спектакли.

- Может, дело не только в этом? Жванецкий, как вы знаете, непереводим. "Раки вчера по пять, но большие, а сегодня по три, но маленькие" - никто, кроме русских, не понимает, что тут смешного.

- Я вполне поддаюсь переводу. С какими чувствами человек идет в школу зимой - понятно всем.

- Ну да, "Бабушка, не пей так громко чай" - это с зимнего недосыпа может сказать любой ребенок, которого гонят в школу.

- Реплику "Бабушка, не пей так громко чай" я в Мюнхене или Париже не произношу. Бабушки там несколько другие, они пьют чай не столь оглушительно. Вообще, выходя к европейскому зрителю, я многое меняю в тексте. Я же не хочу быть идиотом, настаивающим на экзотических, никому не понятных деталях. Меня интересует универсальная человеческая история. Я изменяю текст специально для того зрителя, к которому адресуюсь. Для финна - один вариант, для жителя юга Франции - другой.

- Они понимают? Им это близко?

- Да - иначе не было бы коммерческих гастролей. Но теперь, повторяю, это закончилось. Потому что, скажем, в Норвегии на презентацию моей книги, изданной на норвежском языке, приходят в основном русские. И спрашивают, не привез ли я десяток-другой экземпляров на русском. Мои книги выходят и в других странах Европы. Но я перестал туда ездить на презентации. Зачем? Чтобы повидаться с нашими бывшими соотечественниками? Не люблю эмигрантов и категорически не хочу с ними общаться.

"Моя публика - активно живущие люди"

- Кто сегодня ваш зритель? У меня ощущение, что это молодая пригламуренная буржуазия. Когда вы дебютировали, на ваши спектакли стекалась достаточно пестрая публика. А потом вошло в моду ходить "на Гришковца" - и ваш зал заполнили девушки с сумками Louis Vuitton.

- Эта мода давно прошла. Как только я начал регулярно играть свои спектакли, как только "Рубашка", "Реки", "Зима", "Планка" стали продаваться в магазинах... Тираж моих книг перевалил уже за два миллиона. Спектаклей сыграно более полутора тысяч. Какая же это мода? Это стало частью культурного контекста. Я играю спектакли в Магнитогорске, Сургуте. Там нет гламурной публики. Основная моя публика - активно живущие люди. Вчера я играл в Твери, и вся галерка была заполнена студентами, для которых билет за 500 рублей все-таки возможен. В моем зале немало молодых менеджеров, которые приходят семейными парами или компаниями. Какие-то мои тексты они знают наизусть, но хотят посмотреть вживую. Мое поколение, поколение сорокалетних, - да, это подчас буржуазная публика, но она не столь многочисленна.

- Ваш зритель и ваш читатель - это один и тот же человек?

- Они во многом совпадают. Но есть люди, которые решительно не хотят меня читать и любят только в театре. И я их понимаю. Они ассоциируют меня с моими героями, они "слышат" книгу, "написанную" моим голосом, и это им очень мешает. А есть люди, которые не любят и не понимают театр. Для них я только писатель. Они меня читают и знать не знают, какой я на сцене.

- Роман Абрамович, как пишут в светской хронике, "был замечен" на ваших спектаклях. А с банкиром Александром Лебедевым я сам однажды сидел в одном ряду.

- Это было давным-давно.

- Они приходят, чтобы отметиться? Для них вы "тот самый Гришковец"?

- Им отмечаться надо на кремлевских мероприятиях, а не здесь. Сюда они идут спектакль смотреть. И Абрамович, и Лебедев, и Вексельберг, и еще целый ряд олигархов - люди читающие, знающие театр. Заметьте, приходят они не на премьеру, а в обычный день, когда нет журналистов с теле- и фотокамерами.

- А вам самому не хочется отметиться?

- Где?

- Ну, например, на встрече кого-то из руководства страны с деятелями культуры.

- Меня на эти встречи не зовут.

- А вам было бы интересно?

- Вряд ли. У меня нет вопросов к представителям верховной власти. Полагаю, что и у них нет ко мне никаких вопросов.

- А к самому себе у вас вопросов много?

- Вы даже не представляете сколько! Я только их сформулировать не могу. Они возникают неформулированно, и в процессе жизни я на них отвечаю или не отвечаю.

- Вам довелось пережить кризис среднего возраста?

- Я пережил его настолько тяжело и при этом настолько плодотворно, что все про это знаю. Прочитайте пьесу "Дом", написанную мною в соавторстве с кинодраматургом Анной Матисон. Там дана анатомия этого кризиса.

"Ощущаю себя чуть ли не последним реалистом"

- Почему вы ушли из ЖЖ?

- Я это сделал после того, как выложил там маленькое видео - монолог писателя из фильма "Сталкер". Потом оказалось, что из 200 тысяч человек, посетивших мой блог, только 20 тысяч просмотрели предложенный ролик. Я понял, что блуждающие по Интернету люди в большинстве своем мне неинтересны. Они к тому же весьма агрессивны и безответственны, поскольку анонимны. Когда я увидел эти цифры - 200 тысяч и 20 тысяч, я понял, что закрою свою страницу в ЖЖ.

- Вы разочаровались в социальных сетях?

- Нет, поскольку никогда не был ими очарован.

- Это правда, что вы не владеете компьютером?

- Правда.

- А как в ЖЖ писали?

- Я не писал, я диктовал.

- Начнется ли вскоре новый Гришковец, которого прежде мы не знали?

- Думаю, нет. Зачем? Меня интересует мой современник, мой соотечественник, а не абсолютно вымороченный персонаж тех авторов, которые навсегда застряли в постмодернизме, и не маргинал из псевдоправдивых мрачных недохудожественных текстов тех авторов, которые мнят себя новыми нонконформистами. Я ощущаю себя чуть ли не последним реалистом, даже соцреалистом. Потому что мой герой всегда работает, у него всегда есть профессия, он всегда погружен в определенную социальную среду. Тут я ориентируюсь на лучшие образцы советской литературы. Так, как пишу я, сегодня не пишет никто. Говорю об этом совершенно ответственно.

Последняя запись в ЖЖ

Покидая ЖЖ, Евгений Гришковец сделал в своем дневнике последнюю запись. Вот один из ее фрагментов: "Я убедился, что не могу требовать понимания и внимания в сложившихся новых условиях. Я не выдерживаю такого количества людей и не могу сохранять необходимую дистанцию. Я также убедился, что неспособен на формальное и нечувственное общение даже со случайно зашедшими СЮДА людьми. Меня ранят как злобные выпады, так и глупые похвалы. Меня задевает предательство! Я не умею быть закрытым и кристально холодным. Я не выдерживаю той легкой доступности, которую предоставляет Интернет и мое присутствие в ЖЖ... К тому же с подключившимися "Фейсбуком" и "Твиттером". Я ухожу с этого поля. Отдаю себе полный отчет в том, что лишаюсь заработанных и огромных возможностей. Лишаюсь информационных и социальных ресурсов. Но я ухожу".

Уточнение

В опубликованном в прошлом номере "РГ-Недели" интервью с Л. А. Вербицкой была неверно указана ее должность. С 2008 года г-жа Вербицкая - Президент Санкт-Петербургского госуниверситета. Приносим извинения.