Поделиться
Двести лет назад 30 мая (11 июня нового стиля) в крепости Свеаборг (ныне один из районов Хельсинки) в скромной семье морского врача родился будущий основатель русской критики Виссарион Григорьевич Белинский.
Затем был город Чембар Пензенской губернии. Мальчик был болезненный и пензенскую гимназию не окончил. Не окончил он и Московский университет, словесное отделение, откуда был выгнан за участие в студенческом литературном "Обществе 11 нумера", где читал свою антикрепостническую драму "Дмитрий Калинин". В 1831 году в журнале "Листок" опубликовал свои стихи и одновременно рецензию на пушкинского "Бориса Годунова". Начал сотрудничать в московском журнале "Телескоп", издававшийся Н.И. Надеждиным, где печатал не только статьи, но и французские переводы. Журнал ратовал за "народность" в литературе, но был закрыт за публикацию отрывков "Философических писем" Чаадаева. Здесь закладывались основы спора "западников" и "славянофилов", не оконченного и по сей день. Здесь в литературном приложении, газете "Молва", в 1834 году появилась статья Белинского "Литературные мечтания", с которой и началась его короткая, но великая литературная судьба.
Она занимает всего лишь 14 лет (в 1848 году скончался в Петербурге от чахотки). Полное собрание сочинений В. Г. Белинского занимает 13 увесистых томов. Работоспособность его была невероятной! Это была добровольная журналистская каторга. Как истинный литературный монах он почти не имел слабостей. Кроме одной - любил играть в карты. Когда пропускал ходы, вставал, уходил в соседнюю комнату и писал очередную статью. Возвращался к карточному столу, потом уходил снова. Еще любил разводить на окошках своей петербургской квартиры герань. Трогательно переживал за свои бледные цветочки, страдавшие от недостатка дневного света...
Есть знаменитая (по часто воспроизводимой гравюре В.Ф. Адта) картина А.А. Наумова "Белинский перед смертью", которую чаще называют "Некрасов у постели умирающего Белинского". Выразительное психологическое полотно! Изможденный критик в постели. Рядом - пришедшие его навестить, одетые с иголочки Некрасов и Панаев. Малолетний ребенок критика - тоже рядышком, с игрушечкой. И разумеется, в это время приходит... жандарм. Белинского очень хотели арестовать и доставить в III Отделение в 1848 году. От ареста его спасла смерть. Русская судьба.
Если бы Белинский сегодня почитал нашу литературную критику, он пришел бы в ярость! Всё, что он заповедовал, на что положил жизнь, за двести лет улетучилось безвозвратно... Вряд ли "неистовый Виссарион" был бы в восторге от нашего дележа литературных премий, от сбивания критиков в стаи для травли одного писателя, от принципа "против кого дружим", от чудовищной невнятицы в оценках. Но главное - от отсутствия огня! От холода, который царит в статьях и рецензиях.
Белинский был не просто критиком... Он был литературным жрецом по призванию. По-настоящему его натуру может понять лишь глубоко верующий в свою миссию священник. Жрец, который и часа не может провести без молитвы, как Белинский не мог провести без размышлений о русской литературе. Читая его во многом несправедливое предсмертное письмо к Гоголю по поводу "Выбранных мест из переписки с друзьями", нужно понимать, что это пишет невероятно оскорбленный за свою веру жрец. Это гневное письмо лучшему прихожанину его церкви, который не просто из нее ушел, но еще и опрокинул треножник со священным огнем. Белинского нельзя понять, не чувствуя жара этого огня.
Эпизод из его жизни, который умиляет даже спустя столетия. Белинский в сопровождении Тургенева впервые отправился за границу. И вот убежденный "западник" в Германии. Тургенев вальяжно показывает ему красоты европейской цивилизации. Но Белинскому отчего-то неуютно, тревожно... Чего-то не хватает... Наконец, он не выдерживает. "Иван Сергеевич, вернемся в гостиницу! Мы с вами вчера не доспорили о Гоголе..."
И все же это только одна сторона Белинского, самая лучшая, самая трогательная, но не исчерпывающая значения этой фигуры. На двести лет он заложил самые основы русской критики, отличительной чертой которой было единство эстетического, философского и общественного. Выньте один кирпичик, и русская критика, какой оставил ее Белинский, рассыпается в прах, в некоторую сумму более или менее хороших текстов о литературе. В более или менее осмысленный набор букв. В толчение воды в ступе, чем мы, по сути, и занимаемся, отказавшись от этого великого триединства. Нарушая самые основы русской критической этики.
Она сохранялась весь девятнадцатый век и начало двадцатого. Ее несли в себе Григорьев и Добролюбов, Михайловский и Скабичевский, Розанов и Меньшиков. Она сохранялась в русской эмиграции: Степун, Адамович, Айхенвальд и другие. В советской метрополии вопреки разгулу "рапповского" беспредела и при поддержке М. Горького этот огонь возжигали Воронский, Полонский и другие вменяемые коммунисты. В шестидесятые-восьмидесятые годы, при всем различии идейных убеждений, на этом же триединстве держались Лакшин и Лобанов, Кожинов и Виноградов, Аннинский и Золотусский. В 90-е что-то сломалось.
Трудно сказать, насколько Белинский актуален. Насколько для российской науки актуален Ломоносов? Просто без него ее бы не было. Как без Белинского не было бы двухсот лет русской критики...