Поделиться
- Как и когда вы познакомились с Бродским?
- Я думаю, было бы правильным сказать, что в середине 60-х годов. Поскольку именно тогда я впервые прочитал его стихи. Это был фрагмент из "Большой элегии Джону Донну" в переводе Анджея Дравича. Ну, и потом, я читал записи Фриды Вигдоровой с процесса над Бродским в Ленинграде...
- Какое впечатление у вас сложилось от прочитанного?
- Если говорить о стихах, то меня поразило отсутствие в них малейших признаков советского. Знаете, что-то советское можно было при большом желании найти даже у Ахматовой, у Пастернака, у Мандельштама. У Бродского какие бы то ни было признаки советского отсутствовали начисто. Это была чистая поэзия без политических примесей той жизни, которая текла вокруг него. Поражало прежде всего это. Ну, и потом его диалог с судьей на этом позорном процессе. Он и там вел себя как человек, находящийся вне системы.
- Советские диссиденты, как мне кажется, меньше раздражали партийное начальство и КГБ, нежели Бродский. Все-таки диссиденты были борцами с системой и, как таковые, этой системе принадлежали. А Бродскому удавалось быть, как вы справедливо сказали, вне системы и в поведении, и в поэзии. Это вызывало действительно лютую ненависть у советского руководства и чекистов...
- Пожалуй, что так. Он действительно не был диссидентом. И всегда подчеркивал, что чужд какой бы то ни было политической борьбы. Для него принципиально важным было, чтобы его ценили за поэтические строки, а не за противостояние политическому руководству СССР. Хотя Анна Ахматова во время процесса над Бродским говорила: "Какую биографию они делают нашему рыжему", имея в виду как раз известность Бродского в качестве борца с режимом.
|
|
| Видео: Сергей Минабутдинов |
- С легкой руки Евтушенко пошла гулять фраза: "Поэт в России больше, чем поэт". Считалось даже, что если поэт в России "не больше", то он и не поэт вовсе. А Бродский желал быть ровно поэтом - не больше, но и не меньше...
- Да, так. Он хотел, чтобы к оценке его текстов не примешивалось ничего более: ни политика, ни биография.
- Вы как-то сказали, что из его эссеистики вам особенно по душе "Полторы комнаты" и "Путешествие в Стамбул". Ну, "Полторы комнаты" нравится многим. А почему "Путешествие в Стамбул"?
- А потому, что это поразительный образец интеллектуального бесстрашия, храбрости и еще отсутствия любого намека на банальность. Мне кажется, ему удалось сказать в этом эссе то, что многим до сих пор страшно произнести. Вообще я был покорен его эссеистикой. Я и сегодня думаю, что она - лучшая в мире, а Бродский - лучший в мире эссеист. Я даже как-то сказал ему об этом.
- И что он ответил?
- Он сказал: брось, Адам, все это написано для заработка.
- Могу я спросить у вас: что вам дала поэзия Бродского?
- А что вам дала поэзия Лермонтова, например?
- Ну, благодаря ему я научился ценить русский пейзаж.
- Ладно, я отвечу. Поэзия Бродского, если вы увлечены ею, неизбежно научит вас всерьез относиться к Богу и к божественному в вас самом. Он будет тянуть вас на эти высоты, и вы будете благодарны ему за это восхождение.
- Пан Адам, а когда же вы все-таки познакомились с ним?
- В 1990 году, в Соединенных Штатах. Там была какая-то университетская конференция неподалеку от Нью-Йорка. Познакомил нас Чеслав Милош.
- Говорят, первое впечатление - самое верное. Какое впечатление он на вас произвел?
- Я не мог отделаться от ощущения, что говорю с гением.