Поделиться
На несколько дней в Петербург приехал из Франции Михаил Шемякин. В залах своего фонда художник открыл выставку "Монстры. Мифологические персонажи". А в Мариинском театре Шемякин подготовил к выпуску балет "Волшебный орех" по сказке Э.Т. Гофмана "Щелкунчик и Мышиный король", где он режиссер, автор либретто, декораций и костюмов.
- Несмотря на то, что никакой поддержки нет - ни от правительства города, ни от Министерства культуры, и все держится на энтузиазме сотрудников моего Фонда, я привожу в Петербург разные программы, и мы организуем выставки. Это очень крошечная экспозиция, ведь мы ограничены помещением. У меня по монстрам около 38 папок исследований, каждая займет пространство, если делать экспозицию, приблизительно 500 квадратных метров. В Америке я делаю выставки ежегодно. Американцы оплачивают большое помещение, - рассказал Михаил Шемякин. - Помещение, в котором мы сейчас с вами сидим (Фонд художника на улице Садовой. - От авт.), было выделено не под выставочные залы. Его подарил мне в качестве квартиры и мастерской Владимир Путин. Однажды он спросил: "Миша, а почему ты в отеле живешь?" - "А где же мне жить? В 1971 году меня изгнали из СССР "навсегда", не разрешив взять с собой даже маленького чемодана. А две комнаты в коммунальной квартире занял другой жилец". Теперь я привожу сюда научные программы, и мы делаем выставки, что гораздо важнее, чем если бы я приезжал несколько раз в год и рисовал здесь свои картинки. Аналогов моим исследованиям, моей библиотеке нет во всем мире. Я занимаюсь одновременно изучением свыше 750 направлений в изобразительном искусстве. Можно было бы делать громадные программные выставки, где участвовало бы много художников из разных стран, проводить пресс-конференции, заниматься научной работой. В России много людей, которые обладают колоссальным потенциалом, энергией, жаждой участвовать в чем-то новом. Хотелось бы приглашать к сотрудничеству поэтов, писателей, психологов, аналитиков. Но пока это только мечты.
Российская газета: Вы решили восстановить в Мариинском театре свою постановку 2003 года "Волшебный орех"?
Михаил Шемякин: Это решение Валерия Гергиева. Спектакль давно не шел, я приехал посмотреть репетиции, как выглядят декорации - не обветшали ли. Вообще спектакль претерпел большие изменения. Сначала он был дополнением к балету Чайковского "Щелкунчик", одноактная вставка - рассказ о том, кто такой Щелкунчик. Потом, когда Сергей Слонимский написал замечательную музыку уже к двухактному спектаклю, Гергиев решил сделать отдельный балет, который иногда показывали днем перед вечерним "Щелкунчиком" Чайковского с классическим либретто Петипа, мною переделанным. Раньше постановка называлась "Принцесса Пирлипат". Гергиев посоветовал сменить название на более легкое.
РГ: У вас не пропало желание работать в Мариинке после разгромных статей критиков и журналистов по поводу вашего "Щелкунчика", которого язвительно называют "Шемякунчиком"?
Шемякин: Эти статьи меня удручают. Стыдно за журналистов. Облить человека помоями нетрудно, а вот сделать серьезный анализ балета, конечно, очень и очень сложно. Спектакли создаются для публики, а она, как известно, голосует ногами: идти или не идти в театр. Успех спектакля измеряется кассовыми сборами, когда зал набит битком и невозможно купить билет. "Щелкунчик" идет 10 лет, приносит Мариинскому театру хорошие дивиденды. Что касается злобной прессы, я собираю ее в папку "Бяки против Шемяки". В основном, все там на моем родном русском языке, иногда на украинском встречаются. В газете "Культура" вышла статья после юбилейного спектакля, где каждое слово - яд. "Юбилей прошел при полном зале, но без оваций, заурядный и обыденный спектакль сдулся и вылинял".
Пишут, что спектакль давным-давно провалился и даже снят с репертуара - и это накануне юбилея! Или что он оказался слишком пресным. То есть сначала пугал, а теперь это скучно. Выясняется, что я уродую сознание детей, потому что у меня по сцене бегают длинноносые крысы. Они такие обаятельные, смешные! Разве сегодня испугаешь ребенка крысой? Гораздо страшнее то, что они видят по телевизору. Французы дважды приглашали мой спектакль в парижский "Шатле". Однажды в зале были только дети - две с половиной тысячи! Шум стоял такой, что я был в ужасе: зачем им балет? Но как только открыли занавес, наступила тишина, какую взрослые не в состоянии держать. А потом была встреча с детьми. Я вышел на сцену, говорил с ними, и они сразу спросили: "Месье Шемякин, а почему так мало крыс?"
РГ: Поражает, как много вы делаете. Выставки в Краснодаре, Владикавказе, Петербурге, в Америке… Живопись, скульптуры, фотографии. Театр, кино. При этом вы говорите, что если беретесь за дело, то работаете въедливо, дотошно, а не "быстро-быстро".
Шемякин: Тот ритм, в котором мы с женой Сарой живем, исключает отдых в традиционном понимании, когда можно куда-то уехать на месяц. Если я не занимаюсь живописью, то перехожу к графике или исследовательской работе в лаборатории института, пишу либретто для балета или делаю эскизы декораций. Сейчас я должен создать концепцию оперы Сергея Слонимского "Король Лир" для Самарского театра оперы и балета, выполнить эскизы декораций, костюмов. Работаю над большим балетом, мистерией "Дети-жертвы пороков взрослых" для Вильнюсского театра оперы и балета. Вместе с хореографом Кириллом Симоновым мы поставили там недавно к 85-летию балетной труппы балет "Коппелия", второе название - "Песочный человек", по Гофману, очень сложный. Мне пришлось создать новое либретто, колоссальное количество костюмов, декорации. Премьера состоялась, и аплодисменты, как ни странно, были. И пресса, в отличие от отечественной, была профессиональной и очень благожелательной.
Что касается "обвинения" меня в "трудоголизме", то вспоминается замечательная фраза одного умного трудоголика в ответ на удивленные возгласы: "Как много вы работаете!": "Я работаю нормально. Просто другие, по сравнению со мной, работают очень мало". Вспомните людей эпохи Возрождения. Леонардо да Винчи работал как живописец, скульптор, архитектор, ученый, инженер, писал трактаты, ставил спектакли, держал мастерскую, где обучал учеников. И это было нормально. Микеланджело был ко всему прочему - великолепным поэтом. Питер Брейгель создавал в Антверпене канал, был замечательным гравером. Помню, в 60-е годы в Ленинграде мне было понятно, что мои работы никому не нужны, что их никто не выставит, но я днем занимался тяжелой, грязной физической работой на городских помойках, на морозе убирал снег, колол лед, а ночью писал картины. Потому что не мог жить без этого. И так же мои друзья, поэты и писатели Виктор Кривулин, Володя Уфлянд, Олег Охапкин, Олег Григорьев, ныне покойные. И писатели писали "в стол", и кинофильмы годами лежали "на полке", и партитуры пылились. Но прошло время и действительно оказалось, что "рукописи не горят". Закончив семилетнюю работу над книгой "Две судьбы" (это сорок две иллюстрации к песням и стихам Владимира Высоцкого), собираюсь приступить к иллюстрированию стихов Охапкина.
РГ: Недавно вы обсуждали с Путиным свой проект по созданию во Франции центра для художников Северного Кавказа. Как продвигается дело?
Шемякин: Хотите слышать горькую правду? Да никак. У Владимира Владимировича нашлось около двух часов, чтобы внимательно выслушать мою речь об актуальнейших, наболевших проблемах, затрагивающих, в первую очередь, помощь и поддержку молодежи Северного Кавказа. Имидж Кавказа в сознании Европы должен измениться, со словом "Кавказ" не должно ассоциироваться слово "террор", а благодаря работе художественного центра во Франции можно показать, что люди Кавказа обладают большой и древней культурой, трагической и героической историей, что талантливой молодежи есть с чем предстать на художественной арене западного мира. У Президента Кабардино-Балкарии Арсена Канокова и у полпреда по Северному Кавказу Александра Хлопонина нет времени откликнуться на письма и звонки художника Шемякина-Карданова.
РГ: Вы готовили выставку для Русского музея - "Тротуары Парижа".
Шемякин: Планирую сделать ее только в конце следующего года. Материала много - примерно 280 тысяч фотографий тротуаров - пятен, листьев, смятой бумаги на них. Я обрабатываю снимки и расписываю их, показывая, насколько богат и разнообразен мир, который мы не замечаем, мимо которого проходим каждый божий день. А там, оказывается, обитают различные фантастические существа, звери, ангелы и призраки. Одновременно мы готовим к этой выставке несколько перформансов со Славой Полуниным, Антоном Адасинским и Анваром Либабовым на эту же тему. Еще будет подготовлена большая книга, показывающая мой метод работы и мастеров, занимающихся схожими с моими поисками новых форм, новых миров.
РГ: Есть желание поработать в кино?
Шемякин: Желание-то есть. Мы показали год назад в Петербурге, в театральном институте, который закончила моя мама (актриса Юлия Предтеченская. - От авт.), отрывки из нашего анимационного фильма "Гофманиада". Работаем над ним 7 лет, в Москве, на студии "Союзмультфильм". При том финансировании, что у нас есть, нам работать еще года четыре. Хотя наши расценки даже смешно сравнивать с западными. В Америке такой фильм стоит приблизительно 150 миллионов долларов. Бюджет нашего фильма 3 миллиона евро! Эту безумно дорогую работу мы делаем на голом энтузиазме. Бригада великолепная, и мы хотим снять этот фильм. Осенью покажем фрагменты на кинорынке в Каннах. Может, повезет, и западные продюсеры дадут деньги на продолжение работы, поскольку в российском министерстве культуры традиционный ответ много лет: денег нет.
РГ: А о чем вы снимаете фильм во Франции?
Шемякин: Ни о чем. Это просто зарисовки. Условно, скажем, снов. Мы собираемся втроем - со Славой Полуниным и Антоном Адасинским - и записываем на черно-белую камеру странные импровизации, полуабсурдные сцены в духе, может быть, раннего Бюнюэля ("Андалузская собака", "Золотой век").
РГ: Вы стали лауреатом премии имени Людвига Нобеля. Ее вручают за весомый вклад, выдающиеся достижения - "людям, беззаветно любящим Россию". Какие чувства испытали?
Шемякин: Несмотря на то, что Бродский получил Нобелевскую премию в Стокгольме, а мы в Царском Селе, наверняка сейчас он где-то там завидует нам, которые могут встать рядом с Валентиной Терешковой, первой из женщин отправившейся покорять космос. Ее мужество всегда вызывало у меня глубочайшее уважение. Это одна из премий, которая не является государственной и имеет пока незапятнанную репутацию.