Поделиться
Эта эсэмэска потрясла невозможностью: "Я в Институте Вишневского, готовлюсь к своей 7-й операции, пребываю в состоянии высокого счастья. Приходите. Поговорим". И мы встретились.
После удачной операции, которую сделали великие хирурги в задевающей своей бедностью столичной больнице. В палате на четверых наговориться невозможно, дежурный доктор спас, выделил стол и два стула в ординаторской...
Если бы такие откровения шли не от священника, это была бы исповедь. Тогда - проповедь?.. Не знаю. 40-летний настоятель Заостровского храма под Архангельском не раз повторил фразу: душа моя росла.
Первый раз об Иване Привалове я услышала от Натальи Дмитриевны Солженицыной лет двенадцать назад. В сельском приходе на русском Севере служит молодой священник. К нему приезжают многие известные люди, только что Никита Струве из Парижа был...
А второй раз его имя произнес один из тюремных начальников. Я занималась тогда судьбой зэка, который в 37-м попал пацаном в ГУЛАГ как сына врага народа, а вышел на свободу уже "авторитетом" при Ельцине...
Мы возвращались серым днем в Архангельск из колонии строгого режима, когда на холме в свете случайного зимнего солнца возникли две церкви - одна каменная, другая деревянная.
"Знаете, какой тут в Заостровье священник? Сам Юрский, ну тот, который Остапа Бендера играл, к нему приезжал. Люди в церковь пошли, из его библиотеки книжки понесли..."
Без раздумий попросила остановить машину. Благоразумное "а если отца Иоанна в деревне не будет, кто за московскую журналистку ответит" у гражданина начальника смешалось с понятным вздохом облегчения...
И вот теперь накануне Пасхи в Институте им. Вишневского с отцом Иоанном вспоминаем ту (случайную ли?) встречу. "С тех пор я часто повторяю: как говорит мой знакомый священник отец Иоанн, пост не в брюхе, а в духе". "Это не я сказал, это я у Даля прочитал".
Не многие командировки помнишь как стоп-кадр. Тогда поразила меня не только восстановленная история Заостровского прихода и его репрессированных священников и прихожан. Но и личная история молодого священника, в детстве которого "с Богом никто не спорил, не воевал, потому что этот вопрос уже был решен: Его нет".
На гребне перестройки и массового похода за правдой Иван Привалов поступил на истфак Поморского университета. Однажды в руках оказались два свежих журнала - "Новый мир" с Нобелевской лекцией Солженицына и "XX век и мир" с его же статьей "Жить не по лжи". И вот что он прочел. "Неправда, что от одного человека ничего не зависит. А ты не напиши, не подпиши, не произнеси ни одной фразы, искривляющей, по твоему мнению, правду".
Или "мы так безнадежно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия предков, все возможности для потомков - только бы не расстроить своего утлого существования"?
Это была первая и самая сильная христианская проповедь в его жизни. Он покинул истфак, чтобы стать священником...
Когда новый настоятель прибыл в Заостровье, небольшой приход держался на нескольких старушках. Он начал искать путь к людям, которые родом из страны, где КГБ писалось с большой буквы, а Бог - с маленькой, где до обеда многие считали себя атеистами, а после обеда становились верующими. Значит, им надо помочь обрести веру. Только Евангелия для этого порой бывает недостаточно.
И он стал приглашать многих известных людей, прежде всего, начал с круга, близкого Александру Исаевичу Солженицыну... Жорж Нива, Ольга Седакова, Елена Чуковская, Елена Камбурова, Евгений Пастернак. Все шире становился круг участников общественно-церковного диалога.
Встречи проходили сначала в приходе, а потом в областной библиотеке. Архангельская журналистка Светлана Лойченко в прошлом году издала книгу тех бесед-встреч: что есть любовь, боль, ненависть, вера, грех...
- Отец Иоанн, вот вы говорите, что в больнице и пребываете в состоянии счастья. Как человеку переносить боль? Откуда брать свет, откуда брать силы?
- Могу сказать, что мое ощущение счастья - это не какая-то сознательная установка, не волевое усилие, не результат психотренинга. Для меня самого это стало полной неожиданностью.
Это моя вторая операция в отделении хирургии сосудов Института имени Вишневского. Болезнь врожденная, серьезная, но какой неожиданный подарок она мне сделала в этих стенах!
Как я раньше относился к болезни? Как к какому-то недоразумению, которое надо перескочить, перепрыгнуть, преодолеть. Мне казалось, что болезнь, больница - это напрасно потерянное время. Но в последние годы чувствую, что у меня нет больше сил брать себя в кулак и волевым усилием преодолевать препятствия. Остались силы жить, просто жить. И все. И вот тут-то и начались первые "приступы" счастья.
- Когда человек здоров, болезнь кажется недоразумением. Когда он заболевает, оказывается, так много людей зависит от боли, от больницы.
- Я люблю брать с собой в больницы книги Солженицына "Архипелаг ГУЛаг", "Раковый корпус". Его герои часто проходят через внешнее поражение, но из этого поражения вырастает внутренняя победа.
- Многие перед операцией молятся, вспоминают о Боге, о котором раньше даже и не задумывались.
- И я раньше молился из-за того, что боялся. А сейчас впервые пережил больницу и операцию как духовное паломничество. Я лежал на операционном столе и перебирал в молитве дорогие, родные имена. Читал стихи Пастернака. У Бориса Леонидовича есть замечательное стихотворение "В больнице". Там описана обычная ситуация: подобрали человека в городе, привозят в больницу, мест нет, кладут у входа, расспросы сиделки. И вдруг больному становится ясно, что жизнь закончилась. И тогда в нем рождается благодарность!
| |
| Борис Пастернак читает стихотворение "В больнице". |
"О Господи, как совершенны
Дела твои, - думал больной, -
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.
Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О Боже, волнения слезы
Мешают мне видеть тебя.
Мне сладко при свете неярком,
Чуть падающим на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным твоим сознавать.
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень в футляр".
- Извините, а обыкновенный страх обыкновенного человека где в это время находится?
- Не знаю. Все страхи рассеялись. Мама мне в детстве говорила: "двум смертям не бывать, а одной не миновать". У меня инстинктивное благоговение перед мастерами и профессионалами. Бог дал мне счастье иногда заглядывать в творческие мастерские таких людей, как отец Георгий Кочетков, Сергей Юрский, Ольга Седакова, Елена Чуковская, Елена Камбурова.
А сейчас я заглянул в мастерскую хирургов, одного из них - Василия Нуцовича Дана, который сделал мне уже две операции.
- В такой ситуации: все в руках Господних или в руках врачей?
- Все в руках Божьих, но Бог предпочитает действовать через людей. Интересно, что внутреннее величие часто живет в неказистых условиях. Вот уникальный институт, а находится в трудном положении. Случайно узнал, что зарплаты медицинских сестер настолько мизерные, что им приходится увольняться. А ведь это годами воспитанные, хорошо подготовленные кадры. В прошлом году не стало и директора института...
- Да. И я с горечью писала: про похороны криминального авторитета Япончика гудели все. А то, что не стало великого академика Федорова, команда которого совершила много невозможного, в том числе поставила на ноги президента Ингушетии после атаки смертника, не заметил в те дни практически никто. Сегодня без боли нельзя смотреть на обшарпанные стены больницы, на обеденную "собойку", которую приносит из дому хирург, зарплата которого меньше, чем у водителя автобуса!
- Но, с одной стороны, Институт Вишневского вроде бы обычная советская больница, а с другой - совершенно не советская по климату, по атмосфере, по настроению, по вниманию. Здесь мне открылся великий опыт бытия в болезни и боли. Когда лежал на операционном столе, то подумал, что я у Господа в работе. Как-то Ольга Седакова сказала, что "человек нуждается в большой обработке". Видимо, чтобы я стал человеком, Господь время от времени кладет меня на операционный стол, как на верстак.
- В прошлом году не стало архангельского епископа Тихона, с которым вы были духовно близки.
- Владыка Тихон был назначен к нам на Архангельскую кафедру, когда ему было всего 32 года. Почти 15 лет он прослужил у нас. Скончался 20 октября прошлого года внезапно, от инфаркта, в возрасте 47 лет.
Последние годы жизни владыки Тихона были трудными, многие его планы, надежды не могли реализоваться, иногда он грустил. Но именно в это время стало понятно, что Господь совершил через него чудо. И дело не во внешних вещах. Конечно, при нем открылись новые храмы, появились десятки священников, восстала древняя епархия. Но не это главное. Владыка Тихон был из потомственной священнической семьи, и он принес нам тихую, мирную церковность своих предков, своей мамы, своего отца. Я не считаю епископа Тихона самым великим архиереем нашей церкви, но он дал нам то, чего так не хватает измученной России. Он поддерживал естественное движение жизни снизу. При нем ушла показуха, прекратилось соперничество между священниками и приходами, пропал страх.
Но самое сильное событие - это его внезапная кончина. С одной стороны, она невосполнимая утрата для родных и близких, а с другой стороны - дар, откровение для них.
В смерти епископа Тихона открылось то, чем на самом деле жил человек, что у него было внутри. В этот момент я понял, что важно не сколько ты прожил и даже не сколько ты сделал, а то состояние духа, в котором ты жил и действовал.
Мы так часто торопимся и спешим сделать здесь, подсуетиться там, перехватить еще где-то. Ура! Получилось! Но очень часто получается, как удвух поросят Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа - что-то сколотили тяп-ляп, а завтра оно оказывается хламом. И только то, что рождено любовью, праведным трудом, выдерживает испытание временем и смертью.
- Священнослужителям тоже непросто живется в наше время?
- Те люди, которые все время говорят, что все худо, будет еще хуже, отстают от времени. Меня, как 80-десятника, тоже не покидал вопрос: куда ушло время надежд, почему так много разочарований в реформаторах, рынке и даже Церкви?
Теперь понимаю, что по-другому и быть не могло. Тех, кто прожил советское время без компромиссов с совестью, было единицы. Мне кажется, что люди выходили из этого времени очень нетрезвые.
И надежды на власть, ожидания, что придет новоявленный мессия, который все поправит, наконец-то закончилось. Люди разочаровались во всем и наконец-то повернулись к себе.
- На ваш взгляд, России не грозит возрождение тоталитарного сознания?
- На мой взгляд, нет. Помните, раньше проходили вечера памяти лишь выдающихся людей: репрессированных академика Вавилова, поэта Мандельштама, режиссера Мейерхольда. А сейчас на вечера памяти жертв политических репрессий люди приносят фотографии своих родных и близких, рассказывают их судьбы. А другие сидят и слушают. Это уже совершенно иной подход к собственной истории.
- В этом году Пасху в один день отмечают православные и католики. В Белоруссии, в моем родном Ивье, ксендз идет прихожан поздравлять в церковь, а поп - в костел. Может, это и есть нормальный диалог между разными ветвями христианской церкви?
- Может быть.
- Сейчас основы православия начали изучать в школах.
- Я с этим напрямую не связан, но считаю, что это нужно. Без этого нам не понять себя, собственную культуру, историю.
- К вам приезжали не только верующие люди. Например, Елена Цезаревна Чуковская считает себя атеистом, хотя и не воинствующим, и вы ее принимали в своем приходе.
- Елена Цезаревна Чуковская, Надежда Григорьевна Левитская, Наталья Дмитриевна Солженицына... Об этих удивительных людях Александр Исаевич рассказал в своей книге "Бодался теленок с дубом". Я счастлив, даже когда просто нахожусь с ними в одном зале, когда думаю о них, вспоминаю их. В нашем искусственном мире бодрого пиара от них идет свет настоящей, подлинной жизни. Они во времени и больше этого времени. Мы с Никитой Алексеевичем Струве недавно разговаривали и сошлись на том, что таким людям, как Елена Цезаревна Чуковская, надо давать премии просто за сияние лика.