Поделиться
Лейкозы - это не одно, а сотни разных заболеваний. И далеко не все поддаются лечению. Об этом корреспондент "РГ" беседует с заместителем директора Федерального научно-клинического центра детской гематологии, онкологии и иммунологии профессором, доктором медицинских наук Алексеем Масчаном.
Российская газета: Алексей Александрович, у нас излечивают 75 процентов детей, больных лейкозом. Значит, 25 процентам оставшихся помочь совсем нельзя или все-таки если вывезти ребенка в западную клинику, то там его спасут?
Алексей Масчан: К сожалению, 75 процентов - это практически максимальная цифра. Большинству больных, которые едут лечиться на Запад, помочь невозможно и там. Мы приблизились к порогу эффективности препаратов, которые есть в нашем распоряжении. Дальнейшее продвижение может стать результатом только более глубокого изучения свойств лейкемических клеток и создания новых препаратов с принципиально иными механизмами действия на опухоль. И первые лучи надежды на этом горизонте забрезжили.
РГ: Что имеете в виду?
Масчан: Прежде всего успехи в лечении одной из форм лейкоза с помощью специально синтезированного производного витамина А. Речь идет о промиелоцитарном лейкозе, при котором вероятность выздоровления уже сейчас превышает 90 процентов. Другим, не менее ярким примером может служить лечение злокачественных лимфом, при котором применение стандартной химиотерапии в сочетании со специфическим белком-антителом улучшает результат примерно на 20 процентов.
При обоих этих заболеваниях прорыв в результатах достигнут благодаря применению препаратов, которые в отличие от обычной химиотерапии не наносят вреда здоровым клеткам. Пока нам трудно представить, что в каком-то, может, и не очень далеком будущем мы сможем полностью отказаться от традиционной химиотерапии. Но совершенно очевидно, что ее сочетание с препаратами другого типа воздействия приведет к революции в лечении.
РГ: Мы можем рассчитывать, что это произойдет в ближайшие десять лет?
Масчан: Думаю, что десять лет - как раз тот срок, когда мы ощутим новый прорыв в лечении многих детских опухолей.
РГ: Но маме, ребенок которой страдает лейкозом, ваш оптимизм на будущие успехи облегчения не принесет...
Масчан: В этом и трагедия нашей специальности. Мы знаем, сколько пациентов мы вылечили. Но основное внимание приковано именно к тем, кого спасти не можем. Во всяком случае, пока. Поэтому и удовлетворение от работы возможно только при взгляде назад, после окончания медицинской карьеры.
РГ: Меня всегда поражают специалисты, которые изо дня в день остаются по сути наедине с этой страшной бедой. Более того, когда знают, что помочь не могут. Что держит ваших коллег?
Масчан: Многое. Во-первых, понимание того, что все-таки в большинстве случаев мы вылечиваем детей. Наши бывшие пациенты живут обычной нормальной жизнью, хотя это никак не перевешивает беду конкретной семьи, которая теряет ребенка. Во-вторых, мы постоянно ведем исследования, направленные на улучшение результатов, и каждые пять лет видим пусть небольшой, но значимый прогресс. Наконец, детская гематология/онкология - это самая интересная медицинская специальность.
РГ: В почте "РГ" постоянны письма от родителей детей, которые попали в онкобеду. В редакцию они обращаются потому, что часто нет возможности лечить таких детей: нет мест в клиниках, нет денег на дорогие препараты...
Масчан: Чаще всего люди обращаются по поводу лечения рецидивов болезни. Особенно когда необходима пересадка костного мозга. По самым скромным подсчетам, не менее 600-700 пациентов, нуждающихся в пересадке костного мозга, ее не получают, потому что в нашей стране такую операцию проводят только в пяти клиниках - в двух Москвы, а еще в Питере, Екатеринбурге и Нижнем Новгороде.
РГ: 1 июня откроется новое здание для вашего центра, который пока базируется в Российской детской клинической больнице.
Масчан: Даже трудно обозначить все те возможности, которые откроются после введения в строй этого комплекса. Мы сможем лечить самых сложных больных со всей страны. Одних только трансплантаций костного мозга сможем проводить 250-300 в год. Сейчас около 70 проводим мы, столько же или чуть больше в центре Раисы Горбачевой в Питере и около 30 трансплантаций делается в онкологическом научном центре имени Блохина. В новом центре появится возможность для полноценного проведения научных исследований.
РГ: Лечение в нем будет бесплатным? Для родителей место в нем будет или они вынуждены будут, как сейчас, ютиться где попало?
Масчан: Замечу, что в Российской детской больнице, где мы сейчас работаем, родители не ютятся где попало. И за это отдельное спасибо руководству больницы - они изыскали, именно изыскали для этого возможности. В новом же центре условия будут несравненно лучше. У каждой мамы будет своя кровать. Днем эта кровать будет складываться и отправляться в специальную комнату, чтобы не мешать дневной работе. А в отделении трансплантации костного мозга при каждой палате будет отдельная комната для родителей. Лечение бесплатное.
РГ: Но оно стоит громадных денег. Вы уверены, что у бюджета хватит на него средств? Или по-прежнему станем ходить с протянутой рукой, собирая гроши, на лечение тяжелобольного ребенка?
Масчан: Ни в одной стране мира на такое лечение бюджетных денег не хватает. И ничего удивительного и унизительного в хождении с протянутой рукой нет. Великий французский гематолог Жан Бернар сказал мне: "С тех пор, как я стал гематологом, я стал мировым нищим". Благотворительность играет огромную роль и в обеспечении детей лекарствами, и в проведении дорогостоящих исследований. Примером для всех может служить фонд Чулпан Хаматовой и Дины Корзун "Подари жизнь". И чем больше будет подобных фондов, чем отзывчивее на чужую боль и беду будут люди, чем милосерднее станет общество, тем оптимистичнее будут прогнозы лечения самых тяжелых болезней.