Поделиться
Спектакль Кшиштофа Варликовского "(А)поллония" - это не только и не столько про Холокост, сколько про нас и наше отношение с ситуацией жертвы и жертвования. Поэтому "(А)поллония" каждый раз грозит стать шоком для зрителей его театра.
Поляки чувствуют, что их "угрызения совести" стали полем провокаций; жители западной цивилизации, спокойно вступившие в XXI век, - что их иллюзия "конца истории" в любой момент может быть разрушена. Какой род шока предстоит пережить московской публике - мы узнаем совсем скоро. 4 и 5 марта на сцене Театра Российской армии этим знаментитым спектаклем Кшиштофа Варликовского стартует главный специальный проект "Золотой маски" - "Польский театр в Москве". Вопросы, кто я такой, к какой общности принадлежу, могу ли освободиться от своего прошлого, понимаемого и на уровне семьи, и на уровне родины, ответственен ли я за все это, - соединяют сегодняшний день с тем, что произошло в ХХ веке, да и века назад.
Режиссер обратился к Эсхилу, Еврипиду, Ханне Краль, Кутзее и другим авторам и сочинил (вместе с Петром Грушчиньским и Яцеком Понедзялеком) собственный сценарий, в котором тексты и контексты вступают в диалог друг с другом. Объединяет их одна тема - жертвы, которую приносили в мифические времена, когда боги еще встревали в людские дела, и в ХХ веке, когда уже не было места для божественного вмешательства, а мифологию заменил журналистский репортаж. Должны ли мы, однако, безоговорочно принимать эти героические поступки? Кажется, этот вопрос задает режиссер. Что, если одно жертвоприношение влечет за собой последующие жертвы? В смертельном дефиле, которое мы видим на сцене, участвуют не только люди, но также боги и герои, жертвы и палачи. Актеры и зрители.
Кшиштоф Варликовский: Переходя на уровень мифов, мы касаемся самых исконных тревог, присущих человечеству, это и позволяет взглянуть в лицо такому травматическом опыту, каким является Холокост.
Российская газета: Полония - по-латински это Польша. Аполония - греческое имя, означавшее посвящение богу Аполлону. Однако это имя часто давалось польским девочкам для выражения патриотизма и веры в то, что Польша вернет себе независимость. Аполония Махчиньская - героиня документального рассказа Ханны Краль - пыталась спасать евреев во время Второй мировой войны, хотя у нее было трое детей и она была беременна четвертым. Она поплатилась за это жизнью - своей и нерожденного ребенка. Для чего эти отсылки присутствуют в названии "(А)поллония"?
Варликовский: Я хотел сконцентрироваться на Польше. Спектакль начинается со сцены в гетто. Однако сразу после нее мы вспоминаем миф Ифигении. Этот миф прекрасно вписывается в XIX и ХХ век, когда манипулирование ребенком было элементом патриотического воспитания, основанном на осознании обязанности отдать жизнь за отчизну, которая пребывает в опасности. Оно привело к кровавой жертве не одного поколения. Вспомним, например, Львовских Орлят - детей, которые погибали, защищая Львов от украинцев и Красной Армии в войнах 1918-1920-х годов. Такое воспитание начиналось сызмальства.
РГ: Офицер, который должен был наказать Аполонию Махчиньскую, требовал одной жизни - это могла бы быть жизнь ее отца (говорили, что этот немец был влюблен в Аполонию). Пожилой человек, однако, не решился принести свою жизнь в жертву, отняв шанс у дочери и нерожденного ребенка. Почему эту историю мы узнаем не "здесь и сейчас", а во время церемонии, которая десятилетиями спустя происходит в Иерусалиме, на которой присутствуют сын Аполонии, спасенная ею еврейка Рывка и ее внук?
Варликовский: Я старался думать головой внука Рывки, еврея, который служил в армии, окончил университет, - что за языковая мистерия тут происходит? Мы слушаем рассказ Рывки, которая описывает, как ей удалось спастись... Внук спасенной не верит, что такие люди, как эта полька вообще существовали. Бунтует: как евреи могли удушить собственного ребенка, чтобы его плач не выдал, где они укрываются?! Он все ставит под сомнение. Он не может понять людей из прошлого - не только немцев, но и своих.
В свою очередь, сын Аполонии, получая медаль, упрекает мать в этой жертве. Это как бы воображаемое школьное сочинение на тему "мама", в котором выражены упреки по отношению к матери - за то, что его бросила, выбрала смерть ради других. Я поставил этот вопрос в контекст христианской семьи. Я подумал о парадоксе: вот - Рывка, которая гордится своими детьми и внуками, она их перечисляет - их больше десяти. А польская семья практически вымерла.
РГ: Вопрос "Стоило ли?" рассматривается тут не только в героическом аспекты жертвоприношения, а прежде всего - в контексте обыденности. Вы пытаетесь открыть, что на самом деле могло случиться, когда Ифигения, Алкеста, Аполония сказали свое тихое "да", выразили готовность пожертвовать своей жизнью. Как передать такого рода опыт?
Варликовский: Речь идет о том, как трудно найти язык, которым можно рассказать о Холокосте. Я задавал себе вопрос, в каком смысле это все еще наш язык, в каком - уже нет. Мне не хотелось допустить, чтобы со сцены звучал сегодняшний язык. Нужна была дистанция.
РГ: Дело еще более усложняет перевод на другой язык, когда спектакль сталкивается с историческим опытом другого народа. Что вы ждете от гастролей в России?
Варликовский: Мы не находим эквивалентов самым простым вещам, самым простым определениям, когда хотим перевести это на другой язык. Один из российских рецензентов написал, что в России такой спектакль просто невозможен, что там даже не ощущается потребность задуматься, пытаться войти в ту проблематику, которая называется Холокост. Да, пусть в России эта тема не звучит с той силой, как в Польше. Но мне все же кажется, что во многом у нас тут общий опыт. Гораздо глубже лежит проблема памяти для новых поколений.
РГ: Спектакль завершает сцена, в которой все актеры выходят из ролей, подчеркивают, что им приятно быть здесь всем вместе, играть музыку, петь.
Варликовский: Мне важно было выстроить определенную общность, подчеркнуть радость быть труппой, ансамблем. Последняя сцена как раз и вытекает из этого вопроса: возможна ли общность?