Поделиться
Камбурова отсутствует в телепространстве. Ее редко услышишь по радио. Ее и певицей-то назвать было бы не вполне правильно.
Она - драматическая актриса, которая поет. А это - "неформат". Тем не менее в созданном и руководимом ею Театре музыки и поэзии всегда аншлаг.
В Иркутске однажды отменили ее гастроли. Сказали - из-за эпидемии гриппа. "Но, я думаю, там эпидемия телевизионного шоу, - дала свою версию Камбурова. - Они больны массовой культурой. Агрессивная музыка, патологические децибелы, дебильные тексты - это то, чем сейчас озвучена Россия. Я считаю, что это духовный Чернобыль".
- В фильме Рязанова "Небеса обетованные" звучит исполненный вами романс "Господи, ни охнуть, ни вздохнуть". В какой мере это созвучно вашим собственным настроениям? Вам комфортно в нынешней культурной ситуации?
- Во многом некомфортно, конечно. На какие-то драматические спектакли просто боишься идти. Я из числа зрителей, которым театр интересен осмыслением пьесы, а не тем, что Гамлета оденут в камуфляж, дадут ему в руки автомат и заставят прибегать к ненормативной лексике. Этого я не понимаю и не приемлю. Мне это просто неинтересно. Я вижу в этом огромное неуважение к автору. Шекспир, Гоголь, Островский, Чехов - все они постоянно страдают от подобного осовременивания их произведений.
Но, знаете, с годами я выработала в себе способность абстрагироваться от общей ситуации. У меня своя творческая территория, и на ней я соблюдаю собственные законы.
- Но зритель - он ведь тоже новый. Его вкусы воспитаны нынешним временем. Вы с этим зрителем находите общий язык?
- У меня давно появился свой зритель. Я с ним переезжаю из эпохи в эпоху, и никуда от меня он не делся. Этот зритель заполняет залы в Питере, Челябинске, Екатеринбурге, всюду, где я бываю с гастролями. Но выросло целое поколение, которое не знает о моем существовании, даже не имеет понятия о самом жанре шансона, взращенного на высокой поэзии, путает его с блатняком. Тем поразительнее, когда находишь контакт с таким зрителем.
Я однажды выступала во Всероссийском детском центре "Орленок". В зале не было ни одного человека, кому мое имя хоть о чем-нибудь бы говорило. А когда закончилась творческая встреча, меня не хотели отпускать со сцены.
- Вы что-то такое предприняли, чтобы вас стали слушать?
- Я предварила свое выступление небольшой речью. Рассказала, что к 18-19 годам у меня произошла переоценка ценностей, точнее - расширился их ряд: сохранилась моя любовь к классике, но прибавились Окуджава, Жак Брель... После этого предисловия я запела, и слушали меня замечательно. Концерт продолжался чуть более полутора часов, а потом часа три я с этими ребятами беседовала. Они задавали много вопросов, в том числе и такой: почему меня не показывают по телевизору?
- Что вы отвечали?
- А что я могу ответить, я же не командую телевидением.
- Записать хотя бы один свой концерт для телевидения вы не пытались?
- Какие-то телезаписи у меня есть. Имеются также два фильма, когда-то снятых по моим песням в объединении "Экран". Но это все появилось в эфире один раз, да, наверное, и предназначалось только для одноразового показа.
Потому когда канал "Культура" недавно записал и показал поэтический вечер, состоявшийся в нашем театре, это многими телезрителями было воспринято как чудо. Хотя что тут особенного? Я просто собрала замечательных людей. Юрий Норштейн, Константин Райкин, Александр Филиппенко, Андрей Хржановский...Они выходили и читали стихи. Нормальное дело. Но вы представляете, какова сегодня ситуация на телевидении, если после этой передачи на телеканал хлынули письма: "Боже, как это свежо, неожиданно! Спасибо, что показали!"
- Такова ситуация не только на телевидении. Такова она сегодня - как раз во многом благодаря телевидению - в нашей культуре. Знатоков и ценителей того искусства, которым вы занимаетесь, сильно поубавилось. Вы не можете с этим смириться?
- Дело не во мне, а в том, что происходит массовая дебилизация, и вот с этим я действительно смириться не могу. У моего жанра огромное количество потенциальных зрителей, которым, во-первых, не сказали, что такой жанр существует, а, во-вторых, не привили к нему вкус.
Хотя есть зрители, прошедшие, как и я в свое время, школу песен Булата Окуджавы, Жака Бреля, школу настоящей поэзии. Нередко это происходило благодаря случаю. Я храню зрительские письма, которые начинаются словами: "Однажды мои друзья затащили меня на ваш концерт, и с тех пор я стараюсь не пропускать ни одного вашего нового выступления".
- Вы случайных зрителей распознаете в зале?
- Иногда.
- По каким признакам?
- Это трудно объяснить. Просто чувствую, что зал не вполне "мой". Но в Москве, Питере, Киеве, Одессе процент "чужой" публики очень мал. А в США, Израиле - там вообще на моих концертах нет случайных людей, все ряды заполняют наши бывшие соотечественники.
- Театр музыки и поэзии - что он собой представляет? У вас постоянная труппа?
- Я даже сама иной раз не могу точно сказать, кто у нас в штате, а кто со стороны. Мы не настолько богаты, чтобы позволить себе постоянный музыкальный состав. Кто-то из музыкантов работает в оркестре у Спивакова, кто-то - в ином коллективе; к их расписанию нам приходится приноравливаться.
- Кроме вас, солистов в театре нет?
- Есть еще Елена Фролова. Она много выступает и в других залах, но примерно раз в месяц выходит на нашу сцену с сольным выступлением. Нередко она приглашает какого-нибудь барда или поэта, и они вместе проводят вечер. У нас найдена интересная форма общения со зрителем, называется - "Нездешние вечера". Начались они с вечера Юрия Норштейна, потом были Юрий Арабов, Андрей Хржановский, Сергей Юрский, Ольга Седакова, Валентин Гафт... Это не концерты, но это такие вечера, атмосфера которых для меня очень-очень важна.
- А спектакли кто ставит?
- Что касается музыкальной составляющей, тут все определяет Олег Синкин - композитор, аранжировщик, мой постоянный аккомпаниатор. А ставит, например, Иван Поповски - ученик Фоменко. Они вдвоем с Олегом, плюс наши певцы и музыканты, сотворили, например, музыкальный триптих, куда входят спектакль "P.S.Грёзы" по Шуберту и Шуману, концерт-галлюцинация "Абсент" на музыку Дебюсси, Равеля, Форе, Аллегри, Пиццигони, программа "Времена... Года...", основу которой составили музыкальные циклы Вивальди, Гайдна, Чайковского и Пьяццоллы.
- Если же речь не о спектакле, а об одной песне? Для ее постановки вам как исполнителю требуется режиссер?
- Очень. Но приходится заниматься саморежиссурой. Потому что это сложное дело - партитура, звучание, аккомпанемент... Вот Олег Кудряшов, когда ставил со мной спектакль по Юлию Киму "Семь тетрадей учителя русской словесности", он и драматургическую ткань песен разрабатывал, и музыкальную их интонацию определял, и мизансцены выстраивал. Он же, кстати, поставил в нашем театре спектакль "Антигона". А так все мы делаем сами.
- Ваш театр имеет мировые аналоги?
- Знаете, нечто похожее я видела в Париже. Называется почти как у нас - Театр драматической песни и музыки. Расположен на окраине, едва ли не за городом. И атмосфера там какая-то холодная.
Был когда-то и в Кракове такого рода театр - "Пивница под боронами". Зальчик - еще меньше нашего. Там обычно звучали крамольные песни. Это было такое политическое кабаре. А наш театр знаете чем отличается от подобных ему зарубежных? Тем, что он - государственный.
Моя подруга, давно живущая в Америке, буквально разрыдалась, узнав, что явно не коммерческому театру в Москве предоставили постоянное помещение, где можно репетировать сколько угодно и не платить за аренду. В Америке это невозможно.
- На отечественной сцене вы, пожалуй, являетесь монополистом в своем жанре. Потому что никто и не претендует на занятую вами нишу, так ведь?
- Так.
- Вас это радует или печалит?
- Печалит, конечно. Я - за творческую конкуренцию между артистами, имеющими вкус к настоящему шансону и способными его исполнять. Пусть для начала они выступят в жанре так называемой актерской песни. Но покажите это красиво, не в той атмосфере, в которой проходит, скажем, "Романтика романса" или что-то подобное. Сделайте это тонко, чтобы соединились две музы - музыкально-поэтическая и телевизионная.
Триединство исполнителя, режиссера и оператора - вот что тут должно быть. И, я убеждена, это станет стимулом для многих драматических актеров. Вот тогда и конкуренция появится. Поверьте, я сама ищу себе конкурентов.
- А как вам конкурс актерской песни?
- Я несколько раз была в жюри этого конкурса. И немало из того, что на первых турах исполняли его участники, мне представлялось интересным. Но как только начинались финальные показы с участием телевидения - всё, атмосфера менялась, отовсюду начинала сочиться пошлость. Потому что для телесъемки привлекались режиссеры с кондовым эстрадным вкусом. Это было ужасно. И не сказать о своих впечатлениях я не могла. После чего меня благополучно вывели из жюри, чтобы я не мешала.
Тем не менее я продолжаю стоять на том, что должна быть альтернатива агрессивной попсе, которая заполнила собой все пространство культуры. Мне очень больно и обидно, что на моих глазах уничтожается культура русской речи, вообще русская речь как таковая.
А что зал у меня помолодел - это, конечно, радует. Но если бы он и не помолодел, я все равно выходила бы на сцену. Я готова петь даже при наполовину заполненном зале. К счастью, до этого не доходит. У меня всегда аншлаги.
- И тем не менее... Вы не чувствуете себя ущемленной от того, что вас нет на телеэкране, ваше имя мало что говорит массовой публике?
- Не сочтите за кокетство, но я боюсь популярности. Потому что с ее приходом человеческая фактура моего зала очень сильно изменится. Зрители будут слетаться на раскрученное имя, а не на то искусство, которое им чем-то интересно и дорого. Такое уже было в моей биографии. Прошли подряд две "Кинопанорамы" с моим участием, потом еще что-то - и вдруг я чувствую, что попадаю не в "свои" залы. Если бы общая культура в нашей стране была гораздо выше, я бы не опасалась повальной популярности. Понимаете, с одной стороны, хочется, чтобы тебя услышало как можно больше людей, а с другой - боязно потерять в зале тех, кто близок тебе по духу.
- Когда люди идут на ваш концерт, они идут на Камбурову или на Пушкина, Бродского, Левитанского?..
- Думаю, и на меня тоже.
- А все же на кого в первую очередь?
- Тут произошла некоторая эволюция. В середине семидесятых на афише стояла моя фамилия, набранная небольшими буквами, а ниже - крупно - имена авторов, которые будут звучать. Люди останавливались: о, как интересно! БУЛАТ ОКУДЖАВА, НОВЕЛЛА МАТВЕЕВА, ДАВИД САМОЙЛОВ... А кто исполняет? Какая-то Елена Камбурова. Придя послушать песни на стихи любимых авторов, люди открывали и меня. И в какой-то момент ситуация переломилась: на афише стали писать "ЕЛЕНА КАМБУРОВА" - и больше никаких имен. Так и сегодня идет.
- Вы себя не укрепляете на афише именами Пушкина, Блока, Цветаевой?
- Хотела бы укрепить, да кто же мне позволит. Организаторы гастролей не желают "портить" афишу именами классиков. Считается, что это отпугнет зрителя. Поэтому пишется так: "ЕЛЕНА КАМБУРОВА. Песни, баллады, музыкальные новеллы, французский шансон". И всё!
- Как вы сами определяете жанр, в котором работаете?
- Никак. Потому что тут в органичном единстве смешалось многое. Скажем, в спектакле "Антигона" я почти не пою, выступаю прежде всего как драматическая актриса. Вообще во всех произведениях, которые я исполняю, в том числе и в песнях, есть своя драматургия. А где драматургия, там и театр.
- Музыка у вас стоит на втором месте?
- Не всегда. Но если мне показывают песню, где музыка средняя, а вот слова очень яркие, я эту песню могу взять. Ничего, говорю, музыку можно подтянуть аранжировкой, еще чем-то... А если очень хорошая музыка, но слова - никакие, я эту песню петь не стану.
- Вы вокальным тренингом занимаетесь?
- Я обязательно распеваюсь. Моим песням требуется довольно широкий диапазон, и надо держать этот голос в себе, иначе перейдешь на мелодекламацию.
- Вы получили хорошую школу вокала?
- Когда, став студенткой училища циркового и эстрадного искусства, я стала пробовать себя в песне, мне опытные мастера говорили: "Ни в коем случае не занимайся вокалом - уйдет органика". И действительно, меня педагоги "тянули" на колоратурное сопрано, да так усердно, что я потеряла способность к нормальной человеческой речи. И подумала: "Да, занятия вокалом испортят во мне драматическую актрису". Но потом в моем репертуаре начали появляться песни, которые подсказывали, что вокальная школа все же необходима. Я не подозревала, что у меня есть какой-то диапазон. Кажется, сами песни выдавили из моего голоса то, что им понадобилось.
Потом я непродолжительное время занималась с разными педагогами по вокалу. Они позиционировали меня как меццо-сопрано. Я уже, наверное, могу писать диссертацию: "На что способен человеческий голос". Потому что оперный вокал - это прекрасно. Но сочетание голоса с микрофоном тоже способно творить чудеса, создавать невероятно волшебные вещи.
- Вы сейчас в своем театре что-то новое репетируете?
- Конечно. Мой репертуар постоянно обновляется, и это, естественно, требует репетиций. Вот сейчас готовится программа, которую в черновых вариантах я несколько раз уже показывала. Она состоит из песен французского шансонье Жака Бреля и Владимира Высоцкого. Песни исполняются на французском и на русском, причем не в разных отделениях, а подряд. У меня правило: я все пою на языке оригинала. Мне важно даже фонетически соответствовать Жаку Брелю или, скажем, Гарсиа Лорке. Это уважение к поэту.
- Все-таки как вы себя ощущаете в новом времени?
- Нормально. Относительно нормально. Хотя мне больно как гражданину за многое из того, что происходит в стране. Мне больно, например, за наших стариков. Люди отдали государству силы, здоровье, энергию, а на закате жизни оказались нищими. Они даже на мой концерт, где билеты стоят не очень дорого, не могут прийти.
- Вы испытываете ностальгию по ушедшим временам?
- Я испытываю ностальгию по лучшему, что было в них. Если при всех сложностях советского времени я давала четыре программы в городах, где меня уже знали, и билеты были столь недороги, что любой человек мог себе позволить прийти на все мои четыре концерта, и таких людей было много, то теперь все это невозможно. Эпоха высокого спроса на культуру закончилась. Может, когда-нибудь в другом обществе, но на территории нашей же страны эта эпоха возродится, кто знает...