Поделиться
В Москве в Толстовском центре на днях открылась выставка "ОН и ОНА", посвященная отношениям Льва Толстого и Софьи Толстой и его уходу из Ясной Поляны. Выставка приурочена к столетию со дня смерти писателя.
Экспозиция представляет определенный интерес для поклонников Толстого. В ней представлены уникальные вещи, принадлежащие писателю и членам семьи. Например, можно по достоинству оценить мастерство Толстого не только как литератора, но и как сапожника: на обозрение выставлены изящные узкие ботинки для А.А.Фета, сшитые Толстым. Их можно сравнить с сапогами самого Толстого, которые выставлены тут же рядом, увидеть его знаменитую крестьянскую рубаху, а также черное платье Софьи Андреевны, перьевую ручку, которой она, по всей вероятности, часто пользовалась, когда писала письма или вела дневник, и ее красивый, вышитый бисером кошелек. Все эти вещи помнят прикосновения рук своих хозяев. Конечно же, представлены книги того времени, фотографии, рисунки и картины с изображением писателя, его детей, внуков и жены, с которой он прожил 48 лет… Вниманию предлагаются отрывки из дневников супругов, вызывающие какое-то щемящее чувство непоправимости.
Когда говорят об отношениях Толстого и его жены, нередко начинают принимать сторону одного из участников конфликта. Как будто бы он еще разгорается. Одни защищают Толстого и винят его жену, другие наоборот, сочувствуют ей. Хотя страдания обоих - и Льва Николаевича, и Софьи Андреевны - скорее достойны того, чтобы по-человечески пожалеть и того, и другого - и не искать виноватого. В этом плане экспозиция носит такой бинарный характер, то есть не принимает ничьей стороны. А скорее показывает историю непростой любви, которая несмотря на весь трагизм событий, действительно была и сыграла очень большую роль в жизни Толстого.
"Мне жалко то, что ей тяжело, грустно, одиноко, - писал Толстой о жене в дневнике. - У ней я один, за которого она держится, и в глубине души она боится, что я не люблю ее, не люблю, как могу любить всей душой, и что причина этого разница взглядов на жизнь... Не думай этого... Ты не одинока. Я с тобой, какая ты есть, люблю тебя и люблю до конца, так, как больше любить нельзя".
Крах семейной идиллии Толстого подтвердил старую истину о том, что человек рискует остаться непонятым самыми близкими людьми, если с ним случается духовный переворот. Он начинает видеть все по-другому, оценивать иначе, а они, как он, не могут. Он рассказывает об увиденном, а вокруг либо посмеиваются "сказкам", либо терпеливо выслушивают, в надежде, что эта блажь ("болезнь") скоро пройдет. "Я одно желаю, чтоб прошло это, как болезнь", - писала своей сестре Софья Толстая, у которой была своя "правда жизни".
Может быть, Толстой надеялся, что когда-нибудь Софья "прозреет", все как бы само собой наладится, и жизнь в усадьбе они перестроят единодушно, чтобы она протекала согласно евангельским принципам. Он верил, что соединенные браком люди - это одна плоть и душа. И рано или поздно единая душа придет в гармонию. Но как пророчески он сам писал, единодушие может наступить слишком поздно, уже после смерти.
На выставке представлены две удивительные картины кисти Россинского - практически иллюстрации к запискам врача Маковицкого об уходе писателя из Ясной Поляны. На одной из них Толстой изображен со свечей, стоящий в дверях комнаты дочери Александры. Показан момент, когда он приходит сообщить ей о своем уходе. Глаза страдающие, но спокойные. Он еще похож на того Толстого, к которому мы привыкли. На второй картине - уже видны те страшные метаморфозы, о которых писали очевидцы событий. Закутанный в пальто, "жалкий и старенький", худенький, неприкаянный старичок сидит в вагоне по дороге в Козельск, по дороге в неизвестное. Странно большие руки в варежках, плохо сочетающиеся с его худой фигурой, послушно лежат на коленях. Рядом, напротив - маленькая девочка, а у окна стоят мужик с бабой.
В глазах Толстого, устремленных вдаль, по-прежнему читается страдание. И может быть, уже сомнение в сделанном, неуверенность в исполнимости задуманного побега...