Поделиться
"Я недоволен финалом: нужно ли показывать ветерана у памятника? Это ведь из другого фильма!" - спросил меня режиссер после просмотра. Я не мог ответить однозначно.
Да, по эстетическим канонам - из другого фильма, более пафосного и декларативного. Но "Брестская крепость" - уже не только кино, а и дань людям, это пережившим и свершившим. Художественно освоенный документ. Напоминание - всегда немного заклинание.
Фильм Александра Котта - прежде всего поступок. В эпоху тотального цинизма и отрицания режиссер возвращает на экран идею подвига, что само по себе отважно. Подвига не за политический строй, не "за Родину, за Сталина!" и даже не за святую Русь. Мужество "бессмертного гарнизона" - акт человеческого достоинства. Категория почти мистическая, ее обозначают опошленным, приватизированным клерикалами выражением "духовная сила". Но - реально существующая. Это, по фильму, единственная достойная человека идея, за которую можно умереть.
Эта идея соединяет времена. Политические конъюнктуры в ее присутствии отлетают как мелочевка. Нет ни обязательных патриотических заклинаний, ни модных православных примочек, ни ссылок на особую силу духа советского человека. Есть люди, которые не могут переступить черту, ниже которой они уже не люди. Этим ракурсом фильм отличается от большинства идеологем о Великой Отечественной.
Пришло время, когда о войне рассказывают поколения, ее не видевшие. Если точное попадание - это объясняют генетической памятью, тоже категорией мистической. А дело в той самой идее - достоинства человека и страны. Она общая и для брестской трагедии, и для Ледового побоища. Остальное зависит не от генов, а от способности художника вообразить, войти в плоть и кровь своих героев. От искренней потребности представить себе в деталях, что должны были чувствовать эти истлевшие в истории люди, войти с ними в резонанс. Александр Котт, родившийся через четверть с лишним века после войны, много времени провел в мемориальном комплексе Брестской крепости. Его поразили материальные свидетельства силы человеческих натур. Равно как и странное для нас, нынешних, отсутствие деления по национальностям: с оккупантами сражалось не декларированное, а вполне реальное интернациональное братство - русские, белорусы, чеченцы, евреи, украинцы… Он оказался человеком достаточно отзывчивым, вдумчивым и наделенным воображением, чтобы мы получили свидетельство очевидца - самое убедительное со времен "Баллады о солдате".
Впрочем, "Брестскую крепость" чаще сопоставляют с "Рядовым Райаном" Спилберга. По сильнейшему "эффекту присутствия", эффекту буквального проживания другой реальности - да, пожалуй. И по наличию патетического ветерана в финале, кстати. Но есть корневое отличие. В "Райане" вся могущественная госмашина работает на то, чтобы спасти рядового солдата. В "Брестской крепости" в кадре - героизм отчаяния, а за кадром - государственное равнодушие и бессилие. Великое противостояние: достоинство человека - и ничтожество системы. В фильме об этом ни слова, хотя есть упоминание об упорном нежелании властей смотреть в глаза опасности. Но главный "саспенс" картины - в процессе постепенного осознания людьми, что все коммунистические легенды и мифы от соприкосновения с большой бедой рассыпаются как любая государственная ложь. Что защитникам Бреста не на что надеяться. Что депеши радиста: "Я - крепость. Держу оборону. Жду подкрепления" - уходят в пустоту.
Мы недавно видели другую ленту о войне, где натурализм оторванных конечностей смотрелся доблестью муляжных дел мастеров. Сейчас, после просмотра "Брестской крепости", я понимаю, что перед нами прошли картины много реалистичнее и потому страшнее - но в них была не мощь студийного бюджета, а суровая правда, которую нельзя не видеть в глаза. Как это получается, объяснить не берусь. Художественное творчество несет коды, считываемые на уровне подсознания: автор или заражает своим волнением или просто делает нам страшно.
Фильм этот - редкий ныне пример абсолютно ансамблевого творчества. Когда всех участников объединяет некая идея, эмоциональный импульс - и сразу любая актерская работа обрела содержательность, любой персонаж - судьбу, характер и волю, любой исполнитель - способность прожить эту судьбу на экране, меняясь и мужая вместе с героем. Здесь стоило бы упомянуть всех актеров, от подростков до взрослых, но особо отмечу все-таки троих. Если Александр Коршунов еще раз подтвердил свое реноме актера редкостно органичного, правдивого и обладающего свойствами содержательной личности, то Павел Деревянко и Андрей Мерзликин, основательно разменявшие свои таланты участием в плохих фильмах, неожиданно открыли совсем иной творческий масштаб, предъявив роли глубокие, искренние и сильные. Поразительна работа гримеров: она не натуралистична, она - драматична. В ней, как и в работе актеров, постепенно накапливается трагизм, сгущаясь до фрески, до живого, пульсирующего горельефа. Спецэффекты совершенны, но не бьют в глаза - просто погружают нас в грохочущий хаос бомбежки и боя. Причем режиссер обнаружил дар управлять этим хаосом, нигде не теряя нить действия и рассказа.
Вероятно, во всем этом сказалось влияние документальной основы картины. Впервые за полвека наши актеры играют реальных людей и их непридуманные судьбы. Авторы доверились драматургии реальных событий, не стараясь расцветить сюжет дополнительными фабульными линиями. По внешней канве получилась хроника первых пяти дней войны, когда мирная жизнь брестского предместья оказалась в одночасье сметенной армадами гитлеровцев. А одним из самых актуальных мотивов стало неверие всех будущих участников трагической эпопеи в то, что предчувствие, которым жила предвоенная Россия, может стать страшной былью. Что устойчивая, дорогая сердцу жизнь легко может быть разрушена мгновенно и навсегда.
Фильм "Брестская крепость" целителен: он возвращает нас от вздора помпезных героических выдумок государственного масштаба к не столь торжественной, но единственной человеческой правде.