Поделиться
Накануне открытия фестиваля современной драматургии "Коляда-plays", в "Коляда-театре" давали "Вишневый сад" - один из премьерных спектаклей этого сезона, который вызвал массу споров.
Жара стояла 28 градусов. Девушки по городу разгуливали в нарядах чуть менее откровенных, чем нижнее белье. А артисты труппы вываливались подышать на крыльцо в расшитых блестками валенках, зимних шапках и костюмах медведей. Дело в том, что деревянный "Дом Коляды", памятник архитектуры начала ХХ века, "народный" стиль которого так любят расписывать столичные гости, под театр совсем не приспособлен. Со сцены сразу попадаешь в небольшой коридор, ведущий к кассе и крошечному фойе. Там во время спектакля и сидят, ожидая выхода, артисты. Зрительный зал - всего 60 мест. В день премьеры, однако, в нем уместилось человек сто - не только те, кто купил билеты, но и прибывшие на фестиваль участники. Перед началом второго акта Коляда взмолился: "Товарищи, давайте еще подвинемся! Нужно разместить наших друзей из "Современника", они к нам в город на гастроли приехали!" Сергея Гармаша усадили на приставную табуретку.
Так, за день до официального открытия, начинался большой праздник, которым вот уже 4 года театр завершает сезон: подведение итогов Международного конкурса драматургов "Евразия" и собственно фестиваль, куда привозят со всей страны и из-за рубежа спектакли по пьесам Николая Коляды и его учеников. Тут вам и Лысьва, и Лодзь, и Верхняя Салда, и Кишинев, и Бишкек, и Москва, и Пермь, и Орск, и Омск, и Пенза.
"Может, я сейчас и пафосно скажу, - признался мне позже профессор Новосибирского театрального института Изяслав Борисов, - но я много слышал об этом человеке, читал его пьесы, однако не представлял до конца масштабов того, что он делает. Тут же целая система, исполинский и кропотливый труд, направленный на возрождение того, что называют "провинцией".
Хотя та провинциальная Россия, которую показал Коляда в "Вишневом саде", многих испугала. Некоторые решили, что он отобрал у зрителя последнюю надежду и даже вечного студента Петю (великолепная работа Антона Макушина) превратил в опустившегося алкоголика, который светлым будущим бредит только в минуты пьяной эйфории. И вместо цветущих деревьев шелестят по всей стране пластиковые стаканчики. А ведь потому и злило, потому и вызывало у многих отторжение происходящее на сцене, что каждый понимал: вовсе не о днях минувших идет речь. Когда Коляда обращается к классике (Шекспиру, Гоголю, Чехову), он вопиюще современен и касается самых болевых точек сегодняшней реальности. Ему не нужна правда исторического соответствия, он рисует не саблю, а "блеск сабли", ему нужен свет не бытовой, а резко контрастный - отсюда и удивительная текучесть его пластических метафор. Только успевай следи.
В "Вишневом саде" нет кресел, самоваров, сервантов и ламп под абажуром, есть уже упомянутые стаканчики и деревянные балясины. Последние обычно используют для строительства лестничных перил - а у Коляды они поочередно превращаются то в стволы берез, то в стены старого дома, то в недоделанные болванки человекоподобных кукол, которые бесконечно печальными надгробиями замирают на опустевшей сцене. Он понимает, что в поисках "настоящего" - того, что уймет боль, утолит печаль, даст смысл - нужно доковыряться скальпелем искусства до самого мяса жизни, перелопатить кучи шлака. Найти новый сценический язык, который перевернет зрителей, "перетрясет" их представления о прекрасном. Вот и кружатся по сцене его актеры, прикинутые не хуже уличных фриков, бормоча азбучные сентенции: "в человеке все должно быть прекрасно", "надо работать", "мы увидим небо в алмазах", "по капле выдавливать из себя раба". И фразы, которые они повторяют, звучат как шаманский заговор, призванный снять с нас порчу штампа и стереотипа, вернуть животворящую силу творческого начала. А не то и впрямь захлебнешься под этим бессмысленным ворохом, как под грудой помятого, одноразового пластика. Разговор о России (вспомнить хоть спектакль "Ревизор" с ведрами настоящей грязи) у Коляды всегда жесткий. Он знает, что его окружает, но, похоже, знает и что делать. По крайней мере - делает.
Например, три премьеры за полгода. Плюс самоличное чтение всех пьес, присланных на "Евразию" и разбор их в Живом журнале, плюс большие гастроли театра по Франции, плюс преподавание на курсе драматургов и на курсе актеров, плюс издание сборников пьес молодых авторов. Коляда внимательно и с любовью возится со своей молодежью. В одиночку работает не хуже "Фабрики звезд". Вот далеко не полный список авторов, которых он "запустил" на большую театральную орбиту: Олег Богаев, Василий Сигарев, Александр Архипов, Владимир Зуев, Надежда Колтышева. На этот фестиваль привезли аж четыре спектакля по пьесам его ученицы Ярославы Пулинович. В своем театре в марте этого года Коляда поставил спектакль "Фронтовичка" по одноименному произведению совсем юной Анны Батуриной. Она, как и большинство его учеников, когда-то приехала в Екатеринбург из области. Сейчас снимает квартиру, служит продавщицей в магазине интимных товаров "Казанова" - потому что работу найти не просто.
Коляда решает не только творческие, но и бытовые проблемы своих "детей". Как владелец частного театра он прекрасно знает, что рассчитывать можно только на себя. На гонорары от постановок собственных произведений купил постепенно две квартиры и заселил в них нуждающихся в жилье актеров с семьями. Вот и готовы они за ним хоть в огонь, хоть в воду, хоть сквозь медные трубы самых смелых художественных экспериментов. И за настоящей жизнью едут уже из Москвы в провинцию - как, например, выпускник Щепки Олег Билик. На позапрошлом фестивале "Коляда- plays" он влюбился в этот театр и как счастье принял разрешение остаться в нем работать.
А Коляда продолжает творческий поиск. И каждой новой постановкой доказывает, что он сильный мастер, создающий свой, особый театр, со стилистикой которого еще предстоит разбираться критикам и искусствоведам. Последней летней премьерой нынешнего сезона стал одноименный спектакль по его пьесе "Всеобъемлюще". И тема "маленького человека" прозвучала в нем с потрясающей силой обобщения. История двух состарившихся провинциальных актрис превратилась в разговор о состоянии театра вообще, о том, чему в нем нужно жить и чему умереть. А потом шагнула дальше - к вопросу онтологического одиночества и заброшенности человека. Туда, где безысходная формула "вечность-тебя-нет" превращается во всеобъемлющую "радость-что-ты-есть", несмотря ни на что. Как все это умещается в полтора часа без антракта? А вот это уже - "зона тайны" Николая Коляды - новый, ни на что не похожий сценический язык, следить за становлением которого от спектакля к спектаклю безумно интересно. Начиная работу над каждой постановкой с поиска музыкальной мелодии, он через ритм и танец сливает в едином потоке-вихре предметы на сцене, актеров, зрителей - и тысячекратно наращивает необходимый ему для высказывания объем за счет средств не вербальных, а визуальных и пластических.
Может быть, как каждый новатор, Коляда избыточен в своих находках, которыми щедро и радостно стремится оделить окружающих. Но с его наследием эпигоны еще разберутся, они будут и аккуратнее и сдержанней, пойдут дальше. А у Коляды нет времени. Ему надо многое успеть. И он твердо знает: в жизни нет первых и нет вторых, нет премьеров и "кушать подано", нет периферии и центра, нет разделения на столицу и провинцию. Каждый уникален, каждый интересен - когда работает, когда включен в творческий процесс, который неостановим.