Поделиться
Композиторов, которые пишут музыку к фильмам, в лицо знают немногие. Но это, наверное, и не нужно. Песню Виктора Лебедева "Не вешать нос, гардемарины" в свое время пела вся страна.
Сейчас он вместе с Алексеем Германом-старшим работает над фильмом по роману братьев Стругацких "Трудно быть богом". Сразу после юбилейного вечера Виктор Лебедев побывал в петербургском филиале "РГ".
Российская газета: Виктор Михайлович, Герман работает над своим фильмом уже 10 лет. Раскройте тайну, что там сейчас происходит?
Виктор Лебедев: Материал, который снял Герман, - замечательный. Очень жесткий, живописный, напоминает иногда картины Босха или Брейгеля. Это очень серьезный, трудный для восприятия фильм. Думаю, что он наделает много шума и породит массу дискуссий.
Для меня проблема заключалась в том, что герой фильма, Дон Румата, прилетел из другого времени и с другой планеты. Музыкальные его привязанности в сценарии обозначены абсолютно точно - во время учебы в колледже он играл на саксофоне. Поэтому мне надо было изловчиться и написать такую мелодию для саксофона, которая не выпадала бы из фильма, но и была бы пронзительной и сочеталась с кадром.
РГ: Как вам работалось с Германом? Говорят, он сложный человек.
Лебедев: Мы с Алексеем знакомы уже 60 лет. Учились в одной школе, всегда были в одной компании. С нами еще был Михаил Барышников и Иосиф Бродский...
РГ: Правда ли, что вам сначала не нравились стихи Бродского?
Лебедев: Он пришел ко мне в 12-метровую комнатку, где еще стоял рояль. Принес первый свой "Рождественский романс" и "Греческую церковь". Все слушали буквально идолопоклоннически. Иосиф всегда завывал при чтении, у него поднималось давление, часто из-за этого шла носом кровь. А я думал:"Когда эта пытка стихами кончится?.." Но потом я понял, что это не стихи плохие, а скорее недостаток моего поэтического воспитания.
Со временем у нас возникли некие ироничные отношения. Помню, я купил раму для зеркала и шел вдоль Летнего сада. Встретил Бродского, и он сказал: "Я сейчас всему городу позвоню. Лебедев сошел с ума - себя в раме носит!" Когда мы встречались в Нью-Йорке последний раз, я предложил ему приехать в Петербург с Михаилом Барышниковым, остановиться у меня, чтобы никто не знал. Но он долго думал и сказал, что, если встанет на углу Пестеля и Литейного, у своего дома, тут же умрет от разрыва сердца. Он очень хотел приехать, но боялся - увидеть этот город, вспомнить ту пору жизни, которая у него была здесь.
РГ: Можно сказать, что у вас было бурное прошлое?
Лебедев: Сверхбурное, отрицать не буду.
РГ: Есть ли сожаления о том, что это время прошло?
Лебедев: Уходит поколение, ХХ век безжалостно забирает людей. Я никогда не предполагал, что Ленком так в одночасье лишится своих мэтров. С Сашей Абдуловым у нас были очень нежные отношения, а с Янковским мы по-настоящему дружили. Но я не оригинален в своем восприятии возраста - не ощущаю своих лет, если только физически. У меня нет ощущения, что я забронзовел. Самое лучшее, что может быть у человека, - это чувство юмора и самоиронии.
РГ: Сейчас все вспоминают ваших "Гардемаринов"... А вот песня из первого фильма "Проводы белых ночей" тогда произвела настоящий фурор!
Лебедев: С ней произошла удивительная история. Мы с Робертом Рождественским написали для этого фильма три песни. И вот ночь, Комарово, где-то три часа утра. Приезжают Юрий Каморный с Юлианом Паничем (режиссер фильма. - "РГ") и говорят: "Нам не хватает еще одной". А мы отдыхаем, немного нетрезвы, редкая в Ленинграде теплая ночь выдалась - нет, надо куда-то ехать и еще сочинять! "Как хотите, иначе вы нам больше не друзья". Тогда я сказал Роберту, что есть такая приблатненная песня "Отелло, мавр венецианский", и предложил сделать про Ромео и Джульетту. Он сел к окошечку, что-то чиркал-чиркал и сказал, что у него все время вертится в голове фраза "Ах, как они любили". И сразу приклеилось остальное: "Звезды в ночи светили, детям глаза слепили, ах, как они любили, ах, как они любили". Я быстро набросал мелодию - нечто вроде странной "Цыганочки". Пока машина шла из Комарова до Дома радио, Рождественский написал три куплета. И все это в некоем состоянии угара. Когда мы приехали, я сел за рояль, Каморный тут же с гитарой, и записали песню. Потом вернулись в Комарово и легли спать. А когда проснулись с больной головой, не сразу сообразили, было что-то или нам все приснилось. И когда вышел фильм, песни из него остались незамеченными, кроме этой. А самое забавное, что в 1970 году был издан сборник лучших песен к 100-летию Ленина. Предпоследней в нем напечатали "Нежность" Пахмутовой, а последней "Ах, как они любили".
Больше у меня не было такого никогда, чтобы музыка писалась спонтанно, сразу. Когда я писал "Не вешать нос...", я уже рассчитывал каждую ноту. И поймал себя на том, что с удовольствием сам играю припев, а значит, все правильно делаю.
РГ: Правда ли, что Вы писали "Ланфрен-ланфра" специально под голосовые данные Михаила Боярского?
Лебедев: Когда я узнал, что Миша играет в "Гардемаринах", то понял, что лишать его вокального номера нельзя. Но "Пора-пора-порадуемся..." из "Мушкетеров" пела вся страна, и я был поставлен в очень трудные условия. Тот же поэт (Юрий Ряшенцев. - "РГ"), тот же жанр... Но специально шлягер не напишешь, рецепта нет! И тем более - личность Д.Артаньяна, которая перешла сюда, - что я ему могу дать? "Пора-пора-порадуемся..." номер два? Я сказал Юре, чтобы сначала он написал текст, хотя обычно происходит наоборот, а когда получил его, впал в уныние: "В мой старый сад, ланфрен-ланфра..." Это же полная белиберда. Как вложить это "ланфрен-ланфра" в мелодическую линию? А когда уже написал, стало волновать другое - мелодия получилась более инструментальная, чем вокальная. Так я тогда думал - что ее не будут петь, но с удовольствием будут слушать. Я ошибся - первый и единственный раз в жизни. Сейчас эту песню перепели даже на английском языке. Правда, немного изменен текст.
РГ: Вы преподаете в Санкт-Петербургском университете культуры уже полвека. Что думаете о современной молодежи?
Лебедев: Это не потерянное поколение, как сейчас любят говорить. Но деньги в наше время не просто меняют, а калечат людей, особенно в этой сфере. Одну из моих студенток сманили на третьем курсе петь в молодежную группу под чужую фонограмму, а ведь она могла стать звездой. Она заработает денег, удачно выйдет замуж, но певицей уже не будет. Конечно, это было и раньше. Тем более что тогда все это имело еще и идеологическую подоплеку. Кстати, "сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст" - это я сказал. На углу Невского и Литейного. Но тогда худсоветы хотя бы не пропускали жуткие тексты, калечащие русский язык, и убогую музыку. Увы, все, что сейчас происходит в музыке, в музыкальном бизнесе, у меня вызывает острое чувство протеста.
Вадим Абдрашитов, кинорежиссер:
- Виктор Лебедев - вдохновенный человек, ему приятно то, чем он занимается. И тем самым он доставляет мне удовольствие как слушателю и чрезвычайно помогает как режиссеру в работе над картиной. Ощущение от него как от человека, который играет в работу как ребенок, конечно, чрезвычайно заразительно. Это есть во всех его музыкальных вещах и, я надеюсь, присутствует в наших общих картинах. Я работал с ним всегда с огромным удовольствием, ждал его приезда на "Мосфильм", и хотя в работе были сложные моменты - например, в записи оркестра, - он всегда был легок. Для него это игра, которая ему нравится. Виктор, играй дальше! Себе на здоровье, а нам на радость.
Михаил Боярский, актер театра и кино:
- Виктор - человек, очень тонко чувствующий гармонию. У него своеобразная, акварельная музыка, и я считаю, что он ни в чем не уступает Леграну. Так случилось, что мы с Виктором сначала стали друзьями, а после этого стали работать вместе, а не наоборот, как обычно бывает.
В жизни он сибарит - это видно на расстоянии полета копья. А еще он сердечный и очень порядочный мужик. То, что называется "настоящий джентльмен", и при этом мужчина с французским шармом. В застолье - чрезвычайно остроумный, знающий меру, такт и очень пикантный. Он чем-то похож на петербургские белые ночи. Желать Виктору творческого долголетия я не буду, он уже состоялся. Пожелаю верных друзей, и пусть он никогда не будет одиноким. Пусть знает, что его помнят, любят и чтут.