Поделиться
28 января, накануне дня, когда весь мир широко отмечал юбилей Чехова, американская литература понесла внушительную утрату - на 92-м году жизни скончался ее несомненный классик Джером Дейвид Сэлинджер.
Хотя "утрата" в данном случае звучит даже не риторически, а более чем парадоксально. С уходом из жизни этого странного старика американская литература ничего не потеряла, зато многое может приобрести.
С середины 60-х годов писатель вел затворнический образ жизни. Что, впрочем, не помешало ему сменить трех официальных жен, стать отцом двух детей, а также некоторое время прожить с журналисткой Джойс Мэйнард, опубликовавшей воспоминания о нем при его жизни.
Слава, которая обрушилась на Сэлинджера после повести "Над пропастью во ржи" (1951), как будто претила ему. Из Нью-Йорка он переехал в маленький городок Корниш в соседнем штате, избегал любых контактов с прессой и поклонниками, но самое главное - не опубликовал с тех пор ни одной своей новой вещи. Последний фрагмент его цикла о семействе Гласов под названием "16 день Хэпворта 1924 года" увидел свет в 1965 году. С этого момента Сэлинджера как живого писателя по сути уже не стало. Больше того. Он запретил издавать свои ранние вещи и пришел в бешенство, когда в 1974 году вышел сборник его ранних рассказов, в связи с чем дал единственное интервью газете The New York Times. В этом заключается парадокс "затворничества" писателя, которое стало своего рода культовым. Демонстративно уйдя из литературы и наглухо захлопнув за собой дверь, он тем не менее продолжал отстаивать свои издательские права и, как истинный американец, сутяжничал до последнего вздоха. Все скандалы с ним связаны не с литературой, а с "копирайтом". Это был, так сказать, Лев Толстой "наоборот". Толстой, уйдя в яснополянский затвор, отказался от литературных прав. Сэлинджер как раз ревностно их отстаивал.
В прошлом году он подал в суд на американца шведского происхождения Фредерика Колтинга, который малым тиражом выпустил продолжение "Над пропастью во ржи" - "60 лет спустя: выходя из ржи". Роман рассказывает о 76-летнем старике, которого автор называет К. Этот К. сбегает из дома престарелых и бродит по Нью-Йорку, совсем как Холден Колфилд, герой сэлинджеровского бестселлера. Сэлинджер выиграл процесс, публикация книги была запрещена.
Парадоксальность "утраты" заключается еще и в том, что именно теперь возникает шанс познакомиться с теми произведениями Сэлинджера, которые он написал в "затворе". По свидетельству Джойс Мэйнард, к 1972 году он закончил два романа. Его дочь Маргарет в своих мемуарах также подтверждает, что дом в Корнише завален рукописями и что писатель разработал сложную систему меток: красная - "опубликовать после моей смерти без редактирования", синяя - "опубликовать после моей смерти, предварительно отредактировав".
Мировая практика показывает, что, как правило, все, написанное "в стол", выйдя на свет Божий, не оказывается шедеврами. Сколько бы нам ни трындели о величии "Пирамиды" Леонида Леонова, пребывавшего в специфическом советском "затворе" примерно в те же годы, что и Сэлинджер, однако с выходом ее в свет пока что никто не доказал нам величие этого романа. То же случилось и с "Лаурой" Владимира Набокова. Но бывают и исключения: "Мастер и Маргарита" Булгакова и романы Платонова. Как раз Россия очень щедра на подобные исключения.
Сэлинджер очень странный американский писатель, как и его герой Колфилд очень странный американский мальчик. Восхитительная особенность американской литературы в целом состоит в том, что в значительной своей части это литература как будто совсем не американская и даже антиамериканская. Так сладостно ненавидеть свою страну, как ненавидели ее американские классики, можем только мы, русские. "Мы не местные". Мы тут проездом - из одного поколения в другое, из одной культуры куда-то еще, сами не знаем - куда. Эдгар По ненавидел Америку. Хемингуэй учился писать у французов. Маргарет Митчелл воспела рабовладельческий строй - позор Америки. Ну и так далее.
Сэлинджер создал самый нежный в мировой литературе образ подростка, который ненавидит все американское - начиная с Голливуда и кончая Центральным парком. По его культовой повести "Над пропастью во ржи" можно изучать Нью-Йорк как по карте, но при этом в каждой точке остановки надо непременно плюнуть и произнести проклятие, а потом махнуть на машине куда-нибудь на Запад или на Север. Например, в Вермонт, куда рвется герой и где на 20 лет поселился наш Солженицын. Потому что там чисто, красиво, березки и Русью пахнет.
Сэлинджер нисколько не изменил американского образа жизни. Больше того - находясь в "затворе", он изрядно на него поработал. И тем, что сутяжничал с издателями, и тем, что подарил своему маленькому Корнишу его большую провинциальную гордость, на которую так западает одноэтажная Америка. Жители Корниша старались не говорить с приезжими о своем великом соседе. Это считалось признаком дурного тона. Надо было делать вид, что его нет. Просто "кто-то такой", без имени, иногда ездит в супермаркет за продуктами. Такая трогательная игра.
Но влияние Сэлинджера на наш образ жизни переоценить нельзя. Порой кажется, что и вся молодежная проза "Юности", и даже весь Аксенов, включая позднейших героев, старичков-анфантерриблей, и многие персонажи наших культовых пьес и фильмов - от "Утиной охоты" до "Иронии судьбы" - вышли из "Пропасти во ржи" и являются теми самыми детьми (повзрослевшими, но, увы, ума не набравшимися), которых ловил да так и не поймал у края этой самой пропасти герой повести The Catcher In The Rye, что буквально переводится "Ловец во ржи".
Тут можно тыкать пальцем наугад и почти всегда попадешь в точку. "Я шагаю по Москве". Ранний Маканин. Герой - мальчик лучшего рассказа Андрея Битова. "Сто дней после детства". "Полеты во сне и наяву". Список бесконечен...
Провожая в последний путь Сэлинджера, мы провожаем, конечно, не его, этого американского старичка со сложным характером, а того "грустного бэби", которого он подарил нам и которого мы приняли как родного и даже усыновили. Ведь при всех своих недостатках это славный мальчик. Он по-русски не любит фальши ("липы"), не может ударить человека в лицо (ему легче отрубить ему голову) и мечтает заниматься только одним-единственным делом, достойным человека, который "звучит гордо". Спасать невинные души от падения в пропасть. При этом он совсем не прочь погубить самого себя.