Поделиться
Взвешивать позиции и не брать "тяжелых обязательств", кроме тех, что были бы полезны для развития страны - такое напутствие дали в Российской академии наук президенту Дмитрию Медведеву перед его недавней поездкой на конференцию ООН по изменению климата.
"Переоценка негативных последствий потепления - это коммерциализация проблемы", - заявил на том совете академик Николай Лаверов. И напомнил, что похожий ажиотаж нагнетали пятнадцать лет назад по поводу озонового слоя, прикрывая этим далеко идущие интересы мировых производителей холодильного оборудования и бытовых аэрозолей.
Попавшая на телеэкраны столь явная позиция ученого аукнулась с неожиданной стороны. Вице-президента академии и геолога по специальности, рискнувшего высказать рекомендации главе государства за два дня до важнейшего саммита по климату в Копенгагене, заподозрили в том, что в обсуждаемых вопросах он сам, мягко говоря, "не копенгаген". Уверенный в себе и сдержанный в оценках, академик Лаверов с ответом на такие "уколы" не спешит. Сколько их было за годы работы! А по этому конкретному вопросу свою точку зрения он изложил в разговоре со мной еще до нынешнего "парникового" всплеска:
- Не все знают, что в нашей стране реализуется программа "Глобальные изменения природной среды и климата". Даже в очень тяжелые для науки годы ее финансирование не прекращалось. Среди прочего в рамках этой программы созданы новые карты сейсмической активности на планете, причем сделаны они по международным стандартам. В обобщенном виде они дают представление о рисках: где и что можно строить, развивать, эксплуатировать и при соблюдении каких требований. Это - во-первых.
Во-вторых, расхожие представления, что человек так уж сильно влияет на природные процессы, мягко говоря, преувеличены. Как говорил Вернадский, мы слишком амбициозны в этом смысле. К счастью, а с другой стороны - к несчастью, не в наших силах остановить или замедлить глубинные геологические процессы, связанные с геодинамикой Земли, ее плитной тектоникой, неравномерным вращением. Но отследить их, проанализировать и на этой, научной, основе дать прогнозы и рекомендации, предупредить о потенциальной опасности мы уже в состоянии…
Урановая лихорадка
В 1949 году, когда в СССР испытали первую атомную бомбу, 19-летний Николай Лаверов с отличием окончил Кировский горнохимический техникум (это в Мурманской области) и потом еще пять лет учился в Московском институте цветных металлов и золота - на кафедре геологии, поисков и разведки месторождений радиоактивных и редких элементов. В те годы стране позарез был нужен уран - много урана. И знания, что получил земляк Ломоносова в Кирове и Москве, нашли свое практическое применение в полевых экспедициях. Вместе с коллегами - учеными и геологами производственных организаций - он сумел обосновать многие важные закономерности уранового рудообразования в Средней Азии и Казахстане.
С конца 60-х научные интересы Лаверова смещаются в сферу экономики минеральных ресурсов. При его непосредственном участии создавалась государственная система учета и структурирования запасов минерального сырья, изданы первые ежегодные обзоры мировых минеральных ресурсов.
При Михаиле Горбачеве он абсолютно закономерно возглавил Госкомитет СССР по науке и технике, выступил за организацию в нашей стране экологического надзора, стал инициатором программы "Глобальные изменения природной среды и климата", а незадолго перед тем в рамках правительственной комиссии обеспечивал научную экспертизу работ на месте Спитакского землетрясения в Армении.
Во времена Бориса Ельцина, уже будучи академиком и вице-президентом РАН, лидером научной школы "Геология урана и радиоэкология", как председатель Межведомственной комиссии Совета безопасности РФ по экологии взял на себя ответственность за крайне не популярное в то время решение - поддержал законопроект, разрешающий ввоз в Россию облученного ядерного топлива.
Признаться, я и сам был среди тех, кто не до конца понимал и не одобрял этого решения. Как и не принимал тотальной секретности, окружавшей все, что было связано в нашей стране с атомной проблематикой. А Николай Павлович в ответ на это излагал свое понимание ситуации.
Николай Лаверов: Чрезмерная закрытость этих материалов сыграла злую шутку со всем нашим обществом. Люди оказались абсолютно неподготовленными к пониманию того, что касается радиационной безопасности. Вокруг этого родилось несметное количество легенд. Даже сейчас, когда проведено гигантское обследование тех, кто имел отношение и к чернобыльской катастрофе и к так называемому "уральскому следу", и тех, кто работал на атомных предприятиях, все равно остается потрясающая неосведомленность людей о реальных последствиях этих событий.
РГ: Но не будь "Гринпис" и похожих организаций внутри России, не будь таких ученых, как Николай Воронцов - первый в СССР министр экологии, или Алексей Яблоков, ставший на некоторое время советником президента Ельцина, мы бы и этого не узнали!
Лаверов: Я очень уважаю людей, которые давно и настойчиво говорили о недопустимости засекречивать экологическую информацию. Включая сведения о действительном положении вещей на том или ином объекте, о последствиях всякого рода ЧП и сознательных действий, нарушающих привычную среду обитания. Это относится и к моим коллегам-ученым, и к представителям общественных организаций, и к журналистам.
Как мне представляется, я имею моральное право так говорить. Еще в 1990 году, будучи председателем ГКНТ и заместителем председателя Совета Министров СССР, я подписал заключение об открытой публикации всего, что связано с урановыми ресурсами, с атомными проблемами. Сегодня я вижу, что по этим вопросам мы куда более открыты, чем по ртутным делам, по токсинам, по мышьяку, по гербицидам. Я могу назвать десятки позиций, по которым мы до сих пор ничего публиковать не можем. А эти проблемы в отдельных регионах куда острее радиационно-ядерных...Тем не менее я и сегодня считаю оправданной обостренную постановку проблем, существующих в атомной отрасли.
Доллару вход разрешен
РГ: То, что раньше скрывали от своих сограждан, теперь запросто демонстрируем иностранцам. Американские сенаторы Нанн и Лугар со свитой экспертов объехали едва ли не все наши оборонные предприятия, задействованные в программах сокращения вооружений. Вы приветствуете такую открытость?
Лаверов: Безусловно. Эти люди, не в обиду политикам и журналистам будет сказано, способны профессионально оценить, что происходит, на каком уровне все организовано и правильно ли поступают их собственные страны, выделяя ресурсы для того, чтобы Россия быстрее освободилась от непосильного бремени "холодной войны" и гонки вооружений. Американцы, включая их министра обороны и сенаторов, смогли воочию убедиться, что Россия строго следует взятым на себя международным обязательствам.
РГ: Но ведь были, согласитесь, и сейчас еще раздаются голоса, что разоружаться на деньги американцев, а значит и под их диктовку, - унизительно для государства, называющего себя ядерной державой. Есть ли резон в этих суждениях?
Лаверов: В известном смысле - да. Выделение финансовой помощи по "программе Нанна-Лугара" Соединенные Штаты связали рядом условий. Первое и главное - деньги предназначались на сокращение стратегических вооружений - наземных пусковых комплексов с межконтинентальными ракетами, дальних бомбардировщиков и атомных подводных лодок с ракетами стратегического назначения.
РГ: Утверждают, что на флоте под эту программу попали далеко не самые старые ракетоносцы…
Лаверов: Конкретные проекты и корабли оговаривались заранее. Это унижало, как казалось, Россию, но вместе с тем создавало условия для двухстороннего разоружения. Стоит ли об этом сожалеть, если любому непредвзятому человеку ясно: страна задыхалась под тяжестью собственных вооружений. Нам незачем стесняться своих проблем. Как раз напротив - их стоит гласно обсуждать и находить оптимальные решения. Тут прозрачность только на пользу - доброжелательного взгляда со стороны Запада нам всегда не доставало. А с точки зрения технологической, мы нередко можем дать фору иностранным партнерам - это я могу ответственно сказать, поскольку не раз приходилось возглавлять совместные с США комитеты и комиссии или работать в их составе.
РГ: Словом, вы не находите зазорным для России принимать деньги на утилизацию своих вооружений, в частности, атомных подводных лодок, от таких стран как Норвегия, Голландия, Дания?
Лаверов: Подобного количества АПЛ не выводит из действия за столь короткий срок ни одна страна в мире. Создавались эти вооружения, когда был Советский Союз, когда было противостояние. От прекращения "холодной войны" выиграли все страны, и европейские в первую очередь. А бремя расходов на разоружение России приходится нести за весь бывший Советский Союз. Сегодня мы ограничены в средствах, поэтому вынуждены прибегать к финансовой помощи с Запада. Но в том, что касается интеллектуального потенциала, наших технологических возможностей, мы в состоянии обойтись своими силами.
Труба в обход Байкала
"Сделать так, как сказал академик Лаверов…" - это лаконичное резюме президента России Владимира Путина на совещании в Омске несколько лет назад подвело черту под жаркой дискуссией о трассе нефтепровода Восточная Сибирь - Тихий океан и попало, что вполне естественно, во все новостные теле- и радиопрограммы, на первые полосы газет. Те, кто встал тогда на защиту Байкала, праздновали победу. А мы, едва представилась возможность, тогда же решили расспросить главного участника событий.
РГ: У многих, кто видел этот сюжет по телевизору, зародилось сомнение, что столь важное решение принималось экспромтом. Видимо, была какая-то подготовительная работа?
Лаверов: Разумеется. Этот вопрос мы обсуждали на разных уровнях, в том числе в Российской академии наук, начиная с 2004 года. Государственная экспертиза, в которой участвовали многие члены академии, рекомендовала проложить трассу севернее Байкала, за пределами водосборной зоны. Ученые Сибирского отделения академии передали аналогичное предложение полпреду в Сибирском федеральном округе, а тот ознакомил с ним президента.
Примерно за месяц до совещания, где решалась судьба проекта, в академию приезжал глава "Транснефти". Он рассказывал, что у проекта очень высокая степень защищенности от природных катаклизмов, и прежде всего от сильных землетрясений. Однако, с нашей точки зрения, некоторые возможные катастрофические процессы в проекте не учитывались. Перед совещанием в Омске глава государства пригласил для разговора президента академии наук Юрия Осипова и меня. Мы объяснили, что проблема не столько в сейсмической опасности, а в том, что землетрясения в горных областях почти всегда сопровождаются оползнями, обвалами, селями. При таком событии загрязнение Байкала нефтью может принять катастрофический характер. Президент выслушал и поблагодарил. Так что его решение не было спонтанным, как могло многим показаться, кто эту сцену наблюдал по телевизору.
РГ: Какие уроки следовало бы извлечь из всей этой истории?
Лаверов: Никогда не следует отчаиваться и опускать руки. Даже если ты оказываешься в меньшинстве. Надо находить способ переплавить эмоции в аргументы. У масштабных задач, как правило, не бывает простых и однозначных решений. Я вам скажу, даже по вопросам ядерной стратегии государства иногда принимаются решения с пятью-шестью отрицательными мнениями из двадцати. Решение о вводе войск в Афганистан принималось с тремя возражениями членов Политбюро, и так далее.
Очень часто принимаются решения, при подготовке которых люди высказывают особое мнение. Но на то и руководитель - он должен все взвесить. Я двадцать пять лет в советское время был председателем НТС минатома и не одного случая не помню, когда бы все решалось единогласно.
РГ: Единодушие в таких делах - плохой признак? Симптом коллективного заболевания?
Лаверов: Именно. Беспринципное поведение людей, на все согласных. К великому сожалению, несогласие часто бывает разумным и правильным, но нет другого выхода. И тогда руководитель принимает свое решение.
Родник и рынок
РГ: Вам известны еще случаи в нашей недавней истории, когда из-за несоблюдения требований государственной экологической экспертизы было остановлено или отложено серьезное строительство?
Лаверов: Конечно. Вспомнить хотя бы проект переброски части стока северных рек на юг - через Лачу, Вожу, Рыбинское водохранилище, вливание в Волгу и Каспий. Это при мне все уже было, когда я работал в должности зампредсовмина. Похожим и тоже отклоненным проектом предлагалось повернуть на запад и на юг значительную часть стока сибирских рек. А канал Волга-Чаграй! Под моим председательством, кстати, проходило заседание, на котором это дело закрыли.
А возьмите Обскую плотину, когда предлагалось затопить едва ли не всю Западно-Сибирскую низменность. Это была очень громкая эпопея в конце 50-х - начале 60-х годов. И одним из первых решительно против выступил Сергей Павлович Залыгин. Вслед за ним поднялись многие известные писатели, общественные деятели, ученые. Но главная причина, почему тогда от этого проекта отказались, если честно, не в том, что пострадают природа и люди, которых пришлось бы отселять целыми поселками. Решающую роль сыграли данные геологоразведки о перспективных залежах нефти и газа в этом регионе. Это надо прямо сказать.
РГ: Выходит, и полвека назад, при плановой советской системе, и теперь, когда торжествует рынок, экономика была и остается выше морали? Когда интересы крупного и, как правило, хорошо организованного бизнеса кардинально расходятся с интересами общества и отдельно взятых групп населения, чью сторону должна занять наука?
Лаверов: Скажу так: я практически не знаю случаев, когда бы наша наука однозначно занимала позицию властных структур. Как правило, она стояла на гражданских позициях. Наиболее ярко это проявилось в истории с Аральским морем. Двадцать пять кубокилометров воды мы должны были поставлять, чтобы оно не высыхало. Но для этого надо было резко сократить полив хлопчатника, что вызывало понятные возражения на местах. Тогда Егор Лигачев возглавлял комиссию партийную, а я - государственную комиссию. И обе комиссии приняли решение о невозможности реализации проекта.
РГ: Аральское море и, в особенности, Байкал - уникальные экосистемы. На их сбережение в случае опасности готовы встать миллионы людей. А как быть в тех случаях, когда покушаются на благополучие неприметной речушки или родникового озера? Где сегодня искать защиты, к кому апеллировать?
Лаверов: Масштаб явления, согласен, имеет значение. К великому сожалению, когда опасность касается каких-то локальных мест, найти лидеров, которые были бы способны поднять народ, очень сложно. Я сталкивался с этим много раз. В том числе по своей работе - на примере урановых объектов. Когда начинали осваивать новые месторождения, выселяли целые поселки - и без всякого скрипа. Такое было время, все диктовалось высшими потребностями государства - нужен уран, чтобы защищать Родину.
Алмазный блеск в сухом остатке
РГ: У вас на родине, в Архангельской области, началась промышленная разработка месторождения алмазов. Причем ведется она так называемым открытым, карьерным способом, против которого выступали и неформалы-экологи, и маститые ученые. В том числе ваши коллеги из Института геоэкологии во главе с академиком Осиповым - однофамильцем президента РАН. Что в конце концов здесь сыграло решающую роль, какие силы и почему взяли верх?
Лаверов: В этом деле много всего переплелось: и желание поскорее начать разработку, и недооценка возможных последствий, и конечно - конфликт интересов. Существуют и другие причины, не столь явные. Но хочу, чтобы вы знали: еще несколько лет назад рассмотрены и утверждены предложения по подземному варианту вскрытия и разработки алмазных трубок на месторождении имени Ломоносова. Под этими решениями стоит подпись председателя НТС Лаверова. Мы предлагали способ, при котором над кимберлитовыми трубками не была бы нарушена 80-метровая грунтовая "покрышка" из мелкодисперсных сепиолитовых глин.
РГ: Это позволяло сохранить в первозданном виде весь поверхностный ландшафт?
Лаверов: Во всяком случае - его максимально пощадить. Ведь промышленная разработка есть промышленная разработка. Без ущерба для природы, к сожалению, не обойтись. Но в том и состоит задача, чтобы свести к минимуму негативные последствия своей деятельности.
РГ: Так почему же это решение, существующее на бумаге, не нашло выхода на практике? Цена вопроса не устраивает?
Лаверов: Да. Мы ругаем плановую экономику и полагаемся только на рыночные отношения, не замечая того, что теперь вопросы экологии уже не на втором-третьем месте, как было в советское время, а в лучшем случае на десятом.
Дорога до Пожарища
В середине 90-х, когда в России нарастал "парад суверенитетов", а градус непонимания между центром и регионами достиг критического, академик Лаверов на общественных началах возглавил Поморское землячество в Москве - добровольное сообщество таких же, как он, уроженцев Архангельской области и тех, кто в этих краях жил, работал, проходил военную службу и, что называется, сердцем прикипел.
РГ: Вы регулярно, не смотря на свою занятость, встречаетесь с земляками в Москве. А на родину часто ли выбираетесь?
Лаверов: Хотя бы раз в году стараюсь бывать обязательно. В деревне Пожарище, это Коношский район Архангельской области, сохранился дом, построенный моим дедом еще в 1861 году. До 2001-го года, пока жив был отец (мама умерла раньше), я всегда навещал его в канун 9 мая. Теперь приезжаю на его могилу - как правило, летом. Благо, что теперь проехать до самого дома можно на легковой машине в любое время года. А бывало, до Коноши, куда я мальчишкой возил сдавать зерно, приходилось добираться по двое суток, да и то, если были наведены переправы…
РГ: Дорогу на Пожарище наладили из уважения к вам?
Лаверов: За это отдельное спасибо моему другу и земляку Владимиру Левачеву. Еще когда он работал в Коношском районе, был председателем райисполкома, здесь серьезно занялись дорожным строительством. И в результате многие деревни, где оставалось всего по пять-шесть домов, как в нашем Пожарище, выжили, сохранились.
Сейчас в эти родительские гнезда потянулись из городов те, кто работал в Заполярье и уже вышел или собирается на пенсию. Многим из них всего по 50-55 лет, это зрелые, состоявшиеся люди с опытом, знаниями, инициативой - как раз то, что при кадровом голоде так необходимо сегодня для возрождения деревни. И первые признаки оживления уже есть. Одни занялись восстановлением часовни, поставили крест в память о погибших земляках, создали "Книгу памяти", другие оживили лесозавод, отремонтировали несколько жилых домов…
РГ: А за вашим домом кто присматривает, пока вы с семьей в столице?
Лаверов: Там живет моя внучатая племянница с мужем. Несмотря на то, что деревянному строению без малого полтораста лет, дом сохранил свою стать: шестнадцать метров по фасаду - это восемь окон, 24 метра в длину и двенадцать - под коньком. Умели строить наши деды и делали это с размахом! Летом в доме находится место всей нашей большой семье. А случается - и специалистам, которые приезжают для работы в геосферно-биосферный научный стационар. Мы открыли его несколько лет назад.