Поделиться
7 ноября на бульваре Ленина, дом 1, неподалеку от улицы Карла Маркса, в зале имени Олега Ефремова Культурного центра Бобиньи более тысячи французских по преимуществу зрителей шесть с половиной часов были вовлечены в военную и послевоенную жизнь забытой в северной архангельской глухомани деревни Пекашино.
Малый драматический театр - Театр Европы из Санкт-Петербурга под руководством Льва Додина начал свои гастроли в Париже сценическим эпосом, созданным из прозы Федора Абрамова, - спектаклем, который за тридцать лет своего существования стал классикой русского искусства, сохранив при этом тот эмоциональный подъем, который отличал еще студенческую редакцию 1988 года. За месяц МДТ предъявит Парижу восемь названий и сыграет двадцать семь спектаклей - подобную отвагу, да и то сто пять лет назад, проявлял лишь Московский художественный театр. И названия эти - "Братья и сестры" Абрамова, "Бесы" Достоевского, "Чевенгур" Платонова, "Жизнь и судьба" Гроссмана, "Иванов" Чехова - заставят современного французского зрителя погрузиться в "проклятые вопросы" русской жизни ХIХ и ХХ веков, которые никуда не исчезли и из века ХХI...
"Что им Гекуба?" - думал я, прислушиваясь к огромному зрительному залу Бобиньи, где, не шелохнувшись, сидела тысяча человек. Казалось бы, судьба абрамовских пекашинцев сороковых годов прошлого столетия должна быть для них далекой и чужеродной экзотикой. Какой бы сложной ни казалась современная жизнь "красных" парижских предместий, от нее до полулагерной жизни русского крестьянства середины ХХ века или люмпенских затей советских послереволюционных лет ("Чевенгур") - как до Луны. Но оказывается, что "проклятые вопросы" эти, которыми мы слишком часто хотим убедить мир и самих себя в собственной исключительности, суть порождение человеческой жизни как таковой. Разве что в России - в силу ее ускоренно аномального исторического развития - они проявляются с таким предельным надрывом и в доме, и на миру, какого европейский обыватель не то что бы стесняется, но попросту боится. И надрыв этот в подлинных произведениях русского искусства пробивается через любые исторические одежды, через любую социальную экзотику, и тогда рушатся все языковые и культурные барьеры, становится не важной поверхностная оболочка опыта - без одежды все люди одинаковы, разве что делятся на мужчин и женщин. Иначе не было бы той овации, которую устроили французские зрители артистам Малого драматического, да, думаю, не только артистам, а прежде всего всем тем русским людям, которые сохранили совесть и человечность в бессовестные и бесчеловечные времена. Французское искусство минувшего столетия решало схожие проблемы на свой манер, нередко погружая героев в античный миф или средневековое предание, - публика Бобиньи воспринимала космос русской северной деревни как пространство Фив или Трои, реальное и мифологическое одновременно.
А польской публике, которая 5 ноября, придя на открытие фестиваля русского кино "Спутник над Варшавой", смотрела "Стиляг" Валерия Тодоровского и во время просмотра взрывалась то смехом, то аплодисментами, даже и не надо было делать над собой каких-то особых усилий, - схожий социальный опыт советских (да и постсоветских) времен лишь усиливал сопричастность всему происходящему на экране.
Этот беспрецедентный кинофестиваль открылся в тот самый день, когда мировые средства массовой информации толковали высказывание Радослава Сикорского о необходимости ввода американских военных в Польшу для защиты от агрессии с Востока. Было довольно трудно поверить в то, что СМИ точно передали слова руководителя польского МИДа, - уж больно не совпадали они с его обращением к участникам и зрителям кинофестиваля, где, в частности, было сказано: "Я надеюсь, что вдохновленный картинами российских мастеров кино польский зритель все чаще будет обращаться к другим оригинальным и ценным источникам, в том числе к Интернету, чтобы расширить знания о России, ее богатой вековой культуре и трудолюбивых жителях - наших соседях". Впрочем, культура предполагает, как правило, более благородный слог, нежели практическая политика, с чем по роду деятельности мне приходится сталкиваться повседневно. Впрочем, оставим политику в покое.
В своем блестящем и глубоком выступлении во время открытия Третьего форума "Русского мира" 3 ноября Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл среди прочего говорил о том, что Россию невозможно более представлять лишь матрешками, самоварами и расписными платками. Он, видимо, не случайно повторил эту мысль дважды, понимая, насколько важно уйти от лубочно-примитивного представления о стране с огромной историей и великой культурой. Бесспорно, России есть что предъявить "городу и миру" - важно только понять, с чем в нашей культуре и истории мы хотим ассоциировать наше сегодняшнее Отечество. Мы демонстративно стараемся наследовать всему, но получается это не слишком ловко, ведь у наследования должны быть своя культура и своя методология. И помимо прямого наследования есть еще такой нелюбимый Сталиным гегелевский закон "отрицание отрицания". Впрочем, стремление к полноте переживания прошлого безусловно важно, но переживание это непременно включает в себя и отторжение, и преодоление. Такого рода марафонские фестивали, как "Спутник над Варшавой" - во время этого киносмотра в двадцати семи городах Польши покажут сто пятьдесят четыре советских и российских фильма, - обнаруживают не только великие успехи отечественной киноиндустрии, но одновременно разрушают миф о советской кинематографии как о потерянном рае. Если посчитать, сколько зерен, а сколько плевел было на экранах СССР, то картина окажется не такой уж и радужной. Достаточно вспомнить, какие советские фильмы повторяют на публичных телеканалах, и мне не надо будет более подробно аргументировать свою мысль.
С позиций лобовой агитации и пропаганды и "Бесы", и "Чевенгур", и "Братья и сестры", и "Жизнь и судьба", показанные МДТ в Париже, равно как и фильмы Андрея Тарковского, Василия Шукшина, Карена Шахназарова, Петра Тодоровского, Никиты Михалкова или Марлена Хуциева, не говоря уже о лентах Василия Сигарева или Николая Хомерики, представленные по всей Польше, казалось бы, не украсят представлений об истории, да и о настоящем дне нашей страны. Но невозможно отрицать, что все эти произведения, разумеется, с разной степенью глубины и таланта, раскрывают самое главное - живое движение творческой мысли, сопричастной болям и радостям, трагедиям и надеждам народа России, что в конечном счете и создает важный и величественный образ нашей страны.
Этот образ живого движения из прошлого в будущее в его необычайно острых и глубоких противоречиях, разнонаправленности поисков, многовекторности, образ "живой жизни", как сказал бы Достоевский, при всей его видимой пресной упорядоченности, - и есть некий важнейший на сегодня результат исторического развития России, находящейся в поисках смыслов. Смыслов, не теряющих своего содержания ни в Москве, ни в Варшаве, ни в Париже.