Поделиться
"Изотов" - вторая премьера Александринки, связанная с новой драмой.
После "Ксении. Истории любви" Вадима Леванова (режиссер Валерий Фокин) на прославленной сцене появилась пьеса Михаила Дурненкова в постановке Андрея Могучего. Вызов, который императорская российская сцена делает всем прочим академическим подмосткам, выглядит как программный.
Умирающее Комарово, легендарный дачный поселок ленинградской артистической богемы, стало центром притяжения для экзистенциального путешествия Могучего и Дурненкова. Они увидели его как зону особой интенсивности - место, где пульсирует прошлое, не сдаваясь на милость веку-волкодаву. Потому и называлась пьеса "Заповедник". Но то ли память об одноименной прозе Сергея Довлатова, то ли иные обстоятельства заставили их изменить название. И все же не имя главного героя Изотова, а именно пространство осталось самым существенным мотивом режиссерских фантазий. Оно воплотилось в феерических декорациях Александра Шишкина и в музыке одного из главных обитателей Комарова, легендарного Олега Каравайчука. Эта музыка, звучащая в его собственном исполнении, а вместе с ней его идеи, духовные эманации образовали то магическое и умное пространство спектакля, в котором хочется поселиться надолго, разгадывая его загадки.
"Музыка - живая вещь. Все равно что море уйдет и где-то нач нет само себя стараться повторять. Но тогда в эту пустую лунку войдет настоящий океан вроде меня. Я - совершенный океан", - говорит Каравайчук, ставший внутренним персонажем и гуру всей истории. Спектакль Могучего пытается услышать этот совершенный океан. Огромный белый склон, испещренный формулами, в конце превращается в деку рояля. А до того с ней случается множество иных превращений: как с артистки костюм, с нее слой за слоем снимают одежды - белую, черную, еще какую-то, и, наконец, обнаженную, оставляют с умирающим Изотовым, который лежит на ней как выломанная черная клавиша.
Смерть Изотова - такая же часть метафизики пространства, как и музыка. Похожий на любого модного современного писателя, герой (Виталий Коваленко) отправляется в свое комаровское детство, а машина, на которой он едет, ни с того ни с сего отправляется в кювет. Дальше начинаются не имеющие никакого отношения к реальности духовные приключения Изотова, переживающего экзистенциальный кризис. (Кстати, его имя более всего созвучно Ижорскому, герою одноименной философской мистерии Кюхельбекера.) В белом кювете сны переплетаются с воспоминаниями, выглядывая из высокого окошка подрагивающей кинопленкой. Изотов карабкается к нему, его поглощает плещущее на экране море, и он становится лишь тенью с обратной стороны стекла.
Все это странное магическое действо сопровождают гениальный дядя-математик (так и не появляющийся), библиотекарша Ольга (Наталья Панина), Лиза (Юлия Марченко), специалист по творчеству дяди, голландец Марсел Ян (Аркадий Волгин) и два брата Изотова, работающие ангелами-фокусниками. Играют ангелов два старейших актера Александринки - Рудольф Кульд и Николай Мартон с такой невозмутимостью, точно делали это все последние 70 лет.
Здесь следовало бы сделать отступление о том, как много ангелов в последнее время появилось на отечественной сцене. Но замечу лишь, что это хороший признак - русский театр освобождается от тисков слишком документальной реальности, открываясь навстречу сюрреализму. Тени, ангелы, вертикальная дорога, окно - еще окно. Восхитительно белое полотно. Пространство прочищено как в лучших сценических полотнах Роберта Уилсона. Реальность смотрится сама в себя и, наконец, не узнает, открывая иное измерение. Просвещение кончилось. Мир вновь непознаваем.