Поделиться
Продолжаем публиковать интервью с финалистами "Большой книги" за 2009 год. В коротком списке премии - книга архитектора, художника, эссеиста, путешественника Андрея Балдина "Протяжение точки". В ней автор предлагает неожиданное - "пространственное" - прочтение событий русской истории и литературы ХVIII - ХIХ веков.
Российская газета: Книга, насколько мне известно, собиралась постепенно, из многих публикаций. Замысел ее возник сразу или вырисовывался по мере написания отдельных эссе?
Андрей Балдин: Да, книга собиралась как мозаика, но текстов, уже опубликованных, в ней немного. Большая часть материалов печатается впервые. Это дорожные тексты: заметки, материалы экспедиций по маршрутам русских классиков. И попутные рассуждения - философские, исторические - все "под углом" к дороге. В целом книга новая, как некое обобщение, замысел ее возник давно, в дальнейшем он только уточнялся. Замысел утопический: обойти весь наш литературный глобус, путешествуя наяву и одновременно по бумаге, двигаясь вслед за словом.
Русская карта устроена удивительным образом: она как будто "двухэтажна" - поверх реальной страны расстелена страница с текстом. Шагая по нему, читая его, мы мысленно разворачиваем, возводим в своих головах Россию как большой бумажный дом.
РГ: И как сегодня выглядит этот дом?
Балдин: Не лучшим образом. Наш дом из слов сегодня распадается, рассыпается на фрагменты, молекулы текста. Это можно определить как атомизацию сознания - процесс, который отмечают многие исследователи. Также и литературная форма дробится. Нас интересуют мелочи, подробности, способные задержать читательское или зрительское внимание. Первенствует анекдот, реприза, скетч, клип. На большее не хватает дыхания. Книга как большее помещение смысла переживает в наши дни "архитектурный" кризис.
РГ: Герои вашей книги - Пушкин, Карамзин, адмирал Шишков, Александр I, Федор Толстой... Люди разных занятий и жизненных устремлений. В какой мере их объединил "пространственно-языковой" фактор?
Балдин: Он связал их "визуально". Их векторы, направленные в разные стороны, спорящие, перечеркивающие друг друга, в итоге собрались вместе в "трехмерный" орнамент эпохи. Тогда общим, пусть и конфликтным усилием было раздвинуто классическое русское пространство. Оглядываясь в то время, мы наблюдаем его стилистическое целое, равно включающее архитектуру и слово - оттого эпоха 1812-1825 годов нарисована в нашей памяти столь широко и ярко.
Некоторые сюжеты этой эпохи мы выучили наизусть: война 1812 года, сожжение Москвы, явление Пушкина, восстание декабристов. Другие сюжеты менее заметны, но не менее важны. В первую очередь это событие перевода Библии на современный русский язык.
РГ: В подробнейше описанный вами "год "Годунова"" (1825-й) для Пушкина пространство пейзажа сменилось на пространство истории. Означает ли это, что великим "путешественником слова" может стать и закоренелый домосед?
Балдин: Может, если в голове у домоседа помещается целый мир. Таковы Толстой и его литературный учитель Стерн. Но в случае Пушкина мы наблюдаем не одно только сидение в Михайловском. Перед тем был долгий южный бег. Пушкин "затормозил" в Михайловском - это была тяжкая остановка, которую поэт едва пережил. Затем энергия этого "торможения" дала толчок его невидимому путешествию, движению нового пушкинского слова. И далее - развернулся 1825 год "Годунова", и далее - был стянут в точку "Пророка" следующий его, 1826 год. Этот широкий пульс пушкинского языка и сознания был бы невозможен без южных странствий 1820-1824 годов. Так же как московская проза Карамзина была бы невозможна без его большого европейского путешествия 1789-1790 годов.
РГ: Карамзин и Пушкин у вас закольцовывают композицию книги. Что для вас символизирует эта "неразлучная" пара?
Балдин: Это великие "географы" нашего сознания. Они открывают нам новый свет, разворачивают перед нашим мысленным взором необъятное литературное полушарие. Карамзин в большей мере предвидит (рассчитывает, загадывает) этот следующий мир, Пушкин представляется его Колумбом.
Но история бумажного строительства с этой "неразлучной" пары только начинается. Максимально широко раздвигает бумажное царство Толстой. Закольцовывает, замыкает этот "географический" сюжет Чехов.
РГ: Противоборство московского и петербургского "языков" (один из лейтмотивов книги), на ваш взгляд, продолжается в сегодняшней России?
Балдин: Несомненно продолжается. Москва и Петербург как произведения архитектуры русского сознания замечательно различны. Они олицетворяют разность потенциалов нашей истории, которая гонит ток нашей мысли, постоянно провоцирует нас на большое сочинения о России.
Сегодня это сочинение как будто остановлено: мы больше калькируем, бездумно срисовываем свою жизнь с чужих образцов. Сегодня мы существуем беспроектно - "точечно", однодневно. Эта жизнь неинтересна, в историческом смысле неполна. Она выглядит особенно нелепо на фоне широкой панорамы нашей истории, которая открылась России на рубеже тысячелетий (!) во всей полноте, без политических прочерков и вычеркиваний.
Неудивительно, что сегодняшние книги на глазах тускнеют и гаснут, "сплющиваются", убывают в количестве измерений. Они меньше, уже, теснее нашей настоящей истории.
Необходимо новое исследование, которое помогло бы восстановить их исходный размер. Нужны новые идеи, новые книги, в том числе о путешествиях - эти особенно просторны: в них на порядок больше воздуха, пространства для работы воображения.